Заря над Литвой - 13

На этот раз я получил возможность увидеть не толь­ко Москву и Ленинград, но и Ростов-на-Дону, Баку, Тбилиси, Батуми, Крым, Запорожье и Харьков. Дли­тельное путешествие позволило мне увидеть огромные просторы иервого в мире социалистического государст­ва, поговорить со множеством людей. Это было время, когда советский народ выполнял планы второй пятилет­ки, напрягая все силы, чтобы создать крупную тяже­лую промышленность, осуществить индустриализацию. Недавно была практически закончена коллективизация деревни. Старые, вековые порядки были сломаны, а но­вые еще не окрепли. Только недавно в СССР ликвиди­ровали продовольственные карточки, введенные в годы первой пятилетки. Мы, конечно, замечали, что жизнь в СССР была еще не легкой. Приходилось порой встре­чать людей, которые жаловались на плохое питание, особенно на недостаток жиров. Но все это были мелочи. Большинство спокойно взирало на временные лишения, героическим трудом созидая не виданное ранее общест­во. «Да, приходится пока жаться. — говорил один совет­ский служащий, попутчик по поезду. — Зато мы строим социализм, создаем новую жизнь, будем иметь свою тя­желую промышленность. Мы верим, что все трудности носят преходящий характер. Скоро наши заводы ста­нут изготовлять нужные вещи, наладится порядок в колхозах, будет больше пищи и товаров».

Наблюдая за жизнью в Советском Союзе, я старался не просто запоминать увиденное, по пытался предста­вить себе перспективы развития. Немало приходилось спорить с некоторыми моими спутниками-соотечествен­никами, часть которых была антисоветски настроена. Они просто не хотели узнать по-настоящему и понять Советскую страну, а стремились почерпнуть материалы для подтверждения своих реакционных взглядов. Как мухи у меда, они собирались вокруг каких-нибудь недоброжелателей, ловили антисоветские анекдоты и раз­ные надуманные истории. Меня же глубоко волновало необычайное упорство трудящихся, глубокая их вера в реальность плановых задач, выдвигаемых Коммунисти­ческой партией, величественные перспективы будущего.

Впечатления от недостатков и лишении затмевались огромными достижениями в области экономики, просве­щения, культуры, широкими возможностями для масс учиться, переполненными театральными и концертными залами, музеями, выставками.

Пианист и композитор Балис Дварионас, вместе с которым мы ездили в Москву и Ленинград в 1933 году» после одного концерта с огорчением говорил: «Вряд ли мы дождемся таких времен, чтобы в Литве было столько концертов и так развилось театральное искус­ство. Каким образом, когда выберемся мы из нашей отсталости?» Действительно, многие часто думали, дож­демся ли мы такого времени, когда Литва высвободит­ся из-под бремени духовной тьмы; скинет (буквально и фигурально) свой крест и выйдет из убогих лачуг. Буржуазия гордилась собственными достижениями, сравнивая положение вещей с тем, что было во времена царизма или германской оккупации в 1918 году. (как и в начале 2000х: admin) Ко­нечно, жизнь не стояла на месте. Сказывался некоторый прогресс в области просвещения. Мы радовались каж­дому национальному успеху в области литературы, ис­кусства и науки. Но все это двигалось черепашьими шагами. А нам требовалось резким прыжком выбраться из ямы отсталости.

Студентов в Литве имелось всего несколько тысяч человек. Около 200 человек в год выпускали высшие школы. Сравнительно незначительная часть молодых людей могла получить среднее образование, а буржуа­зия кричала даже об «избытке интеллигенции». В дерев­не четырехклассную начальную школу кончала лишь часть детей. Большинство, едва успев подрасти, должно было пастушничать и батрачить, оставаясь малограмот­ными, а тысячи — совсем безграмотными. (как и в начале 2000х: admin) Но и это жал­кое учение было насквозь пропитано атмосферой духов­ного порабощения. В школах властвовали церковники. Таутининки и клерикалы через учителей активно внед­ряли клерикальную, шовинистическую и фашистскую идеологию. Живя в Мастаутай, я часто вспоминал свои поездки в Советский Союз и очень жалел, что не издал о них зторой книги, не собрал опубликованные в печати статьи. Надеялся, конечно, взяться за эту работу в будущем, но так и не успел. А вскоре и надобность в такой книге отпала, ибо Литва стала советской.

Стоит вспомнить, пожалуй, еще об этом эпизоде, свя­занном с поездками. Интересуясь решением националь­ного вопроса, я заходил не раз в книжные магазины Москвы, где продавались книги на разных языках наро­дов СССР, и очень удивился, увидев несколько книг на цыганском языке. Ради интереса приобрел некоторые из них, в том числе издание пушкинских «Цыган». Попав в Мастаутай, я узнал, что в опустевшем доме на опуш­ке леса живет несколько цыганских семей. Так как хозяин Мастаутай хорошо их знал, то заходил к цыга­нам и я. Никогда не видевшие книг на своем языке, цыгане были крайне удивлены, когда я начал читать им поэму «Цыгане» на их родном языке. По-видимо­му, мое произношение было далеким от их разговорной речи, так как они поначалу ничего не поняли. Но по­степенно, несколько раз повторяя за мной отдельные слова, они стали понимать и поправлять мои ударения и произношение. Постепенно я прочел цыганам всю поэму, о существовании которой они не имели представ­ления.

Приближалась весна. Мне впервые приходилось встречать ее в литовской деревне. Шли приготовления к весенним работам. Но мысли мои летели в Вильнюс, в Каунас. Волновали события, происходившие в мире. Приезжая ко мне из Каунаса, жена и многие гости рас­сказывали о тамошних настроениях. Несмотря на репрес­сии, активисты Народного фронта — коммунисты, левые народники — ляудининки и антифашистски настроенная интеллигенция — действовали. Созданный ими нелегаль­ный «Комитет защиты народных прав» выпускал газету «За права народа», которая призывала на борьбу за обновление Литвы. Влияние Коммунистической партии в народных массах все росло.

Каунасцы рассказали о событиях в Лампеджяй. Там 8 февраля произошло столкновение между рабочими и полицией. Утром забастовало 2 тысячи человек, рабо­тавших на укреплении берега Немана. Избранный заба­стовщиками стачечный комитет не только настаивал на увеличении заработка, но и выдвинул политические требования: отменить законы, направленные против ра­бочих; ликвидировать концентрационные лагеря; осво­бодить политических заключенных. Получив отрицатель­ный ответ, около 700 рабочих организовали поход в Каунас, демонстрируя сначала у здания городской управы в Лампеджяй. У завода «Инкарас» на демон­страцию налетела конная полиция. Рабочие отказались разойтись и защищались лопатами и кирпичами. На помощь полиции прибыли новые отряды рабочих били нагайками, резиновыми «бананами», прикладами, саб­лями, применили слезоточивые газы. Несколько рабо­чих было ранено. 50 человек арестовали, среди них 21 женщину. Эти события в Лампеджяй получили от­клик в Каунасе. По призыву Коммунистической пар­тии около 3 тысяч рабочих объявили забастовку соли­дарности и выступили против насилия и террора, на­стаивая на выполнении требований их товарищей и на­казания применивших насилие полицейских. Забастовка длилась 5 дней. Она нашла поддержку и в других горо­дах. Бастовали в Вильнюсе, где рабочие обратились с просьбой о защите к находившемуся невдалеке гарни­зону Красной Армии. Однако, согласно договору, Крас­ная Армия не могла вмешиваться во внутренние дела Литвы. Кое-где бастовали сельские труженики. Погова­ривали о возможности всеобщей забастовки в стране.

Я усердно следил за печатью и часто слушал новости по детекторному радиоприемнику. А весна прино­сила важные вести. 12 марта в Москве был подписан мирный договор между СССР и Финляндией. Тогда вновь пошли прахом надежды мировой реакции на все­общий крестовый поход против Советского Союза. По­добные надежды лелеяли и правители Литвы. Хотя они и подписали договор с Советским Союзом, однако ни­каких искренне дружеских чувств к своему соседу не испытывали. Ими постоянно поддерживались тайные связи с правительством гитлеровской Германии. Усерд­ным связным, фактически агентом прогитлеровской ори­ентации, был посол Литвы в Германии Шкирпа, кото­рого в сентябре 1939 года даже лидер народников М. Слежевичюс открыто назвал гитлеровцем. В то вре­мя Шкирпа приезжал из Берлина агитировать за  вступление в войну на стороне Германии. (О намере­ниях Шкирпы пришлось узнать и мне лично, когда пе­ред самой второй мировой войной я участвовал в поезд­ке делегации литовских журналистов по Германии.)

Апрель принес новые события. Германия внезапно оккупировала Данию и высадила    войска в Норвегии. Англичане попытались защитить Норвегию, послав туда, в свою очередь, десант. Печать пестрила названиями: Осло, Берген, Нарвик, Ставангер, Тронхейм... Положив перед собой вырезанную из газеты карту Скандинавии, я пытался отмечать места боев. А хозяин Мастаутай Гинейка, скептически относившийся к военным усилиям союзников, посмеивался над моими «стратегическими иллюзиями». Он предлагал биться об заклад, что англи­чане и французы будут изгнаны из Норвегии и там уко­ренятся гитлеровцы. Так оно и случилось.

Вести о еще более сенсационных событиях принесли газеты 10 мая: фашистские армии ворвались в Голлан­дию, Бельгию, Люксембург и начали крупное наступле­ние на Францию. «Странная война» закончилась. Нача­лось осуществление плана «молниеносной войны», со­гласно которому Гитлер собирался разгромить Францию и течение нескольких недель. И действительно, тогда ему это удалось. «Линия Мажино» осталась в стороне, и немецкие танковые колонны ворвались в Северную Францию, не встретив серьезного сопротивления. Еще в начале мая товарищи из Народного фронта торопили меня скорее закончить мой «принудительный отпуск» в деревне и вернуться в Каунас. Об этом же заботились некоторые общественные деятели. Пришлось и мне са­мому принимать меры. В середине мая мне сообщили, что я могу вернуться в город. В Каунасе тем временем как раз готовилась выставка произведений Тараса Шев­ченко в зале «Фонда печати». Я сразу же включился п эту работу. Между прочим, предложил Людасу Гира перевести на литовский язык «Завещание» Великого Кобзаря. Его последний куплет («И меня в семье вели­кой, в семье вольной, новой, не забудьте, помяните доб­рым, тихим словом»), написанный на крупном плакате, украшал центральную часть выставки.

Встретившись с друзьями, я узнал о массовых аре­стах накануне 1 Мая. Однако это не помешало комму­нистам вывесить красные флаги в разных местах, рас­пространить плакаты и листовки. Большое впечатление на общественность произвело заявление представителей интеллигенции, изданное Комитетом защиты народных прав. Подписались 50 писателей, профессоров, врачей, художников, агрономов, юристов и артистов. Заявле­ние, адресованное правительству, гласило: «Вы сеете ненависть и злобу, а пожнете народную бурю». Резко обо­стрились классовые противоречия. Уже давно лишенные политических прав, рабочие, трудовое крестьянство и трудовая интеллигенция теперь переживали тяжелое экономическое положение. Цены все повышались, ра­боты становилось все меньше. Безработные не получали никакого пособия, а на общественных работах, устраи­ваемых для них, заработки были жалкими. Часто такой безработный, семья которого состояла из 5—б лиц, получал 10 — 15 литов в неделю. Частные работодатели, пользуясь этим, снизили зарплату рабочим до минимума, а работать требовали по 10—12 часов в сутки. Рабочие предприятий «Майстас» и «Металлас» бастовали. Адми­нистрация не соглашалась удовлетворить требования трудящихся. На ряде предприятий рабочих увольняли; иные работали по 3—4 дня в неделю; с другой стороны, правительство собиралось ввести принудительный труд и превратить страну в сплошной концлагерь. (как и в начале 2000х: admin)

Очередным движением протеста явилось выступление каунасского Общества квартиросъемщиков. Оно собира­ло подписи под петицией, в которой указывалось на предельно тяжелое состояние квартиросъемщиков: кварт­плата высокая, съемщиков выселяли по прихоти домо­владельцев, многодетным семьям не сдавали комнат; трудящиеся вынуждены были жить по большей части в невыносимых условиях. До ареста мне довелось быть председателем этого общества. Поэтому и теперь, вер­нувшись в Каунас, я установил связь с активистами общества. Многие из них были коммунистами либо сочувствовали им. Вскоре последовали собрания прог­рессивного студенчества. Выступили даже некоторые буржуазные организации, поставившие вопрос об углуб­лении земельной реформы в стране, поскольку её про­вели так, что в руки ряда помещиков попали сотни и даже тысячи гектаров земли. В результате окрепло сословие «новых дворян», скупавших земли у массы ра­зорившихся мелких хозяев. Последние, потеряв землю, пополняли ряды бедняков и сельского пролетариата. Особенно громко звучали требования о земельной ре­форме в возвращенном Литве Вильнюсском крае, где все еще  было по-старому.

Все активнее выступала  с революционных  позиций прогрессивная    интеллигенция.    Литературные    вечера, собрания «вольнодумцев», студенческие сходки нередко превращались в открытые антифашистские демонстра­ции. Побоявшись, чтобы в такую демонстрацию не пре­вратился вечер, посвященный 10-й годовщине со дня смерти В. В. Маяковского, правительство запретило ли­тераторам намеченное ими мероприятие. Но ряд писа­телей вручил вильнюсскому корреспонденту ТАСС кол­лективное письмо, в котором были изложены мысли о значении творчества Маяковского. В письме отмечалось также, что прогрессивные писатели Литвы не только любят Маяковского, но и смотрят на его работы как на вдохновляющий пример. Письмо подписали П. Цвирка, Л. Гира, К. Борута, А. Венцлова, К. Корсакас, И. Шимкус и другие.

Огромное возмущение у общественности вызвали очередные события в Вильнюсе. Съехавшись туда в большом числе, шовинистически настроенные элементы стали разжигать национальную ненависть, призывали к польским и еврейским погромам. Широкую извест­ность снискало происшествие, вызванное провокацией в польском театре «Лютня». Собравшиеся там «нацио­нальные» активисты начали свистеть, топать ногами и кричать, когда артистка запела по-польски. В ответ польские буржуазные националисты прибегли к оскорб­лениям. Произошла свалка. Спектакль пришлось пре­кратить. Поведение литовских шовинистов нашло резкое осуждение со стороны Общества литовских писателей. Оно опубликовало открытое письмо к общественности, которое подписали В. Креве-Мицкявичюс, Л. Гира, В. Миколайтис-Путинас, Б. Сруога, П. Цвирка. Однако инциденты продолжались. Шовинисты собирались в во­оруженные группы, приходили в кафе и громким пением прерывали эстрадные программы, шедшие на польском языке. Обострилась национальная рознь и среди верую­щих. Особенно серьезная стычка произошла в церкви, где литовцы решили заставить служить обедню на ли­товском языке, а архиепископ Ялбжиковский противил­ся и, невзирая на просьбы делегации верующих, не уступал. Тогда шовинисты из военизированной органи­зации «Стрелки», мобилизовав свои силы, во время службы затянули псалмы по-литовски. Поляки, не усту­пив, запели по-польски. Часто подобные инциденты оканчивались кулачной потасовкой.

• Назад
• Вперед