Полынь-трава горькая... - 26

Свидетельствует Г. А. Шашарин:

«Очень хорошо поработал генерал ВВС Антошкин. Энергичный и деловой генерал, не давал никому покоя, тормошил всех. Отыскали метрах в пятистах от горкома, возле кафе «Припять» у речного вок­зала, гору отличного песка. Его намывали земснарядами для строи­тельства новых микрорайонов города. Со склада ОРСа привезли пач­ку мешков, и мы, вначале втроем — я, первый заместитель министра среднего машиностроения А. Г. Мешков и генерал Антошкин,— начали загружать мешки. Быстро упарились. Работали кто в чем был: я и Мешков — в московских костюмах и штиблетах, генерал — в парад­ном мундире. Все без респираторов и дозиметров.

Вскоре я подключил к этому делу управляющего трестом Южатомэнергомонтаж Антонщука, его главного инженера А. И. Зайца, начальника управления ГЭМ Ю. Н. Выпирайло и других. Антонщук подбежал ко мне со списком на льготы, который выглядел в этой об­становке смехотворным, но я его тут же утвердил. Антонщук и те, кому предстояло работать, действовали по старой схеме, не понимая, что грязная зона теперь везде, что льготы надо платить всем жите­лям города. Я не стал отвлекать людей объяснениями. Нужно было делать дело. Но прибывших людей не хватало. Япопросил главного инженера Южатомэнергомонтажа А. И. Зайца проехать в ближай­шие колхозы и попросить помощи...»

Свидетельствует Анатолий Иванович Заяц:

«Мы с Антонщуком проехали по хуторам колхоза «Дружба». Хо­дили по дворам. Люди работали на приусадебных участках. Но многие были в поле. Весна, сев. Стали разъяснять, что земля уже непри­годная, что надо заткнуть зев реактору и что нужна помощь. С утра было очень жарко. У людей воскресное, предпраздничное настрое­ние. Нам плохо верили. Продолжали работать. Тогда мы отыскали председателя колхоза и секретаря парторганизации. Пошли в поле вместе. Разъяснили еще и еще раз. В конце концов люди отнеслись с пониманием. Набралось человек сто пятьдесят добровольцев — муж­чин и женщин. Они работали потом не покладая рук на загрузке мешков в вертолеты. И все это без респираторов и других средств за­щиты. 27 апреля обеспечили 110 вертолето-вылетов, 28 апреля—300 вертолето-вылетов...»

А Щербина торопил под грохот вертолетов, гонял всех как «Сидо­ровых коз» — министров, замминистров, академиков, маршалов, гене­ралов: «Как реактор взрывать, так они умеют, а мешки загружать пе­ском — некому!»

Наконец первую партию в шесть мешков с песком погрузили на «МИ-6». С вертолетами на «бомбежку» вылетали поочередно Антонщук, Дейграф, Токаренко. Они монтировали этот реактор, и летчикам надо было поточнее показать, куда бросать мешки.

Первым на «бомбометание» вел вертолет военный летчик пер­вого класса полковник Нестеров. По прямой со скоростью 140 кило­метров в час шли к четвертому блоку. Ориентир — слева две стопяти­десятиметровые трубы АЭС. Зашли над кратером ядерного реактора. Высота сто пятьдесят, нет, высоко. Сто десять метров. На радиометре 500 рентген в час. Зависли над щелью, образованной полуразвернутой шайбой верхней биозащиты и шахтой. Щель метров пять шириной. Надо попасть. Биозащита раскалена до цвета диска солнца. Открыли дверь. Снизу несло жаром. Мощный восходящий поток радиоактив­ного газа, ионизированного нейтронами и гамма-лучами. Все без респираторов. Вертолет не защищен снизу свинцом. До этого додумались позже, когда сотни тонн груза было уже сброшено. А сейчас... Высо­вывали голову в открытую дверь и, заглядывая в ядерное жерло, це­лясь в него глазом, сбрасывали мешок. И так все время. Иного спо­соба не было.

Борис Александрович Нестеров (1.08.1935 - 3.11.2021) За годы службы освоил и летал на 21 типе самолетов и вертолетов. Был награждён советскими орденами «За службу в ВС СССР» 2 и 3 степени, двумя орденами «Красной звезды», украинским орденом «За мужество» 3 степени и многими медалями.

Первые двадцать семь экипажей и помогавшие им Антонщук, Дейграф, Токаренко вскоре вышли из строя, и их отправили в Киев на лечение. Активность после сбрасывания мешков на высоте ста де­сяти метров достигала 1800 рентген в час. Пилотам становилось плохо в воздухе. Ведь при метании мешков с такой высоты оказывалось значительное ударное воздействие на раскаленную активную зону. Резко увеличились, особенно в первый день, выбросы осколков деле­ния и радиоактивного пепла от сгоревшего графита. Люди дышали всем этим. В течение месяца потом вымывали из крови героев соли урана и плутония, многократно заменяя кровь.

В последующие дни пилоты сами уже догадались класть под си­денье свинцовые листы и надевали респираторы. Эта мера несколько снизила облучаемость летного состава.

Вертолетчики Чернобыля... герои, неизвестные для многих...

В 19.00 27 апреля генерал-майор Антошкин доложил председате­лю правительственной комиссии Щербине, что в жерло реактора сброшено сто пятьдесят тонн песка. Сказал это не без гордости. Тяж­ко дались эти сто пятьдесят тонн. «Плохо, генерал,— сказал Щерби­на.— Сто пятьдесят тонн песка такому реактору как слону дробина. Надо резко нарастить темпы». Генерал от усталости и бессонницы ва­лился с ног, и такая оценка Щербины обескуражила его. Но только на мгновение. Он снова ринулся в бой.

С 19 до 21 часа отладил отношения со всеми руководителями, от которых зависело обеспечение вертолетчиков мешками, песком,людьми для осуществления погрузки... Догадался использовать для увеличения производительности парашюты. В купол грузили мешки, получалась сумка, стропы цепляли к вертолету и — к реактору...

28 апреля было сброшено уже триста тонн.

29 апреля — семьсот пятьдесят тонн.

30 апреля — тысяча пятьсот тонн.

1 мая — тысяча девятьсот тонн...

В 19 часов 1 мая Щербина сообщил о необходимости сократить сброс вдвое. Появилось опасение, что не выдержат бетонные конст­рукции, на которые опирался реактор, и все рухнет в бассейн-барбатер. Это грозило тепловым взрывом и огромным радиоактивным вы­бросом...

Всего с 27 апреля по 2 мая было сброшено в реактор около пяти тысяч тонн сыпучих материалов...

Свидетельствует Г. А. Шашарин:

«26 апреля я принял решение остановить первый и второй блоки. Примерно в 21.00 начали останавливать и где-то к двум ночи 27 апреля остановили. Я приказал на каждый реактор добавить в пу­стые каналы равномерно по зоне по двадцать штук дополнительных поглотителей. Если пустых каналов нет, извлечь сборки и вместо них вставить ДП. Таким образом искусственно увеличивался запас отри­цательной реактивности.

Ночью мы с Сидоренко, Мешковым и Легасовым гадали, что же послужило причиной взрыва. Грешили на радиолитический водород, но потом я подумал, что взрыв был в самом реакторе. Предполагали также, что диверсия. Что в центральном зале на привода СУЗ наве­сили взрывчатку и... выстрелили их из реактора. Это и привело к мысли о разгоне на мгновенных нейтронах. Тогда же, ночью, доло­жил ситуацию Долгих. Он спросил: может ли быть еще взрыв? Я ска­зал, что нет. Мы уже к этому времени промерили вокруг реактора — не более 20 нейтронов на сантиметр. Потом стало 17—18 нейтронов. Реакции как будто нет. Правда, измеряли с расстояния и сквозь бе­тон. Какова же подлинная плотность нейтронов, неизвестно. С верто­лета не мерили...

В ту же ночь определил минимум персонала для обслуживания первого, второго и третьего блоков. Составил списки, передал Брюха­нову. 29 апреля, уже на совещании в Чернобыле, предложил остано­вить все остальные четырнадцать блоков с реактором типа РБМК. Щербина молча слушал, потом, после совещания, когда выходили, сказал: „Ты, Геннадий, того, не поднимай шум. Понимаешь, что значит оставить страну без четырнадцати миллионов установленной мощно­сти?.."

• Назад