Полынь-трава горькая... - 16
- Опубликовано: 16.06.2023, 19:17
- Просмотров: 17314
Содержание материала
Горбаченко Николай Феодосьевич, дежурный дозиметрист Чернобыльской атомной электростанции, который с первых минут аварии приступил к дозиметрическим измерениям, помогал выносить обессиленных товарищей из аварийных помещений, на своих плечах вынес переоблученного, обожженного радиоактивным паром Владимира Шашенка, получил дозу облучения в 290 бэр и лучевую болезнь 2 степени. Награжден орденами Трудовой Славы 3 ст. (1986) и «За мужество» 3ст. (2006)
Свидетельствует Николай Феодосьевич Горбаченко, дежурный службы дозиметрии в смене Акимова:
«В момент и после взрыва я находился на щите дозиметрии. Тряхнуло несколько раз со страшной силой. Я подумал: все, крышка. Но смотрю, живой, стою на ногах. Со мной на щите дозиметрии был еще один товарищ, мой помощник Пшеничников, совсем молодой парень. Я открыл дверь в коридор деаэраторной этажерки, оттуда — клубы белой пыли и пара. Пахнет характерным запахом пара. Еще вспышки разрядов. Короткие замыкания. Панели четвертого блока на щите дозиметрии сразу погасли. Никаких показаний. Что творится на блоке, какая радиационная обстановка — не знаю. На панелях третьего блока (у нас объединенный щит на очередь) сработала аварийная сигнализация. Все приборы пошли на зашкал. Я нажал тумблер БЩУ, но коммутатор обесточился. Связи с Акимовым нет. По городскому телефону доложил начальнику смены службы дозиметрии Самойленко, который находился на щите первой очереди. Тот перезвонил руководству службы радиационной безопасности — Красножону и Каплуну. Попытался определить радиационную обстановку у себя в помещении и в коридоре за дверью. Имелся только радиометр ДРГЗ на тысячу микрорентген в секунду. Показал зашкал. Был у меня еще один прибор со шкалой на 1000 рентген, но при включении он, как назло, сгорел.
Дозиметр ДРГЗ -02. Предназначен для измерения мощности экспозиционной дозы рентгеновского и гамма-излучения в лабораторных и производственных условиях.
Другого не было. Тогда я прошел на блочный щит управления и доложил Акимову ситуацию. Везде зашкал на 1000 микрорентген в секунду. Стало быть, около 4 рентген в час. Если так, то работать можно около пяти часов. Конечно, из условий аварийной ситуации. Акимов сказал, чтобы я прошел по блоку и определил дозиметрическую обстановку. Я поднимался до плюс двадцать седьмой отметки по лестнично-лифтовому блоку, но дальше не пошел. Прибор всюду зашкаливал. Пришел Петя Паламарчук, и мы с ним пошли в 604-е помещение искать Володю Шашенка...»
А в это время в машзале, на отметке ноль, горело в нескольких местах. Проломило перекрытие, на пол и на оборудование упали раскаленные куски топлива и графита, куском бетонного перекрытия разбило маслопровод, горело масло. Разбило также задвижку на напоре питательного насоса, хлестал радиоактивный кипяток. В любой момент могли взорваться маслобак турбины и водород в генераторе. Надо было действовать.
Но оставим на некоторое время машзал, где эксплуатационники, не щадя жизни, проявляли чудеса героизма и не дали огню распространиться на другие блоки. Это был подвиг. Не меньший, чем тот, который совершили пожарные.
Тем временем стажеры СИУРа Проскуряков и Кудрявцев, выполняя распоряжение Акимова, выбежали в коридор деаэраторной этажерки и по привычке свернули направо, к лифту в блоке ВСРО, но увидели, что шахта разрушена, покореженный неведомой силой лифт валяется на обломках строительных конструкций. Тогда они вернулись назад, к лестнично-лифтовому блоку. Резко — как после грозы, но еще сильнее — пахло озоном. Расчихались. И еще какая-то сила ощущалась вокруг. Но они стали подниматься наверх...
Александр Кудрявцев и Виктор Проскуряков
За ними в коридор деаэраторной этажерки выскочил Перевозченко, предупредивший Акимова и Дятлова, что пошел искать подчиненных, которые могли оказаться в завале. Перво-наперво он подбежал к выбитым окнам, выглянул наружу. Чрезмерно сильно пахло как бы свежестью, послегрозовым воздухом, но во много крат сильнее. На дворе — ночь. В ближнем ночном небе красные отсветы горящей кровли машзала. Если нет ветра, воздух обычно не ощущается. А здесь Перевозченко ощущал будто давление невидимых лучей, пронизывающих его насквозь. Его охватил идущий из глубины организма какой-то нутряной панический страх. Но тревога за товарищей брала верх. Он посильнее высунул голову и посмотрел вправо. Понял, что реакторный блок разрушен. Там, где были стены помещений главных циркуляционных насосов, в темноте виден завал из битых строительных конструкций, труб и оборудования. Выше?.. Он поднял голову. Помещений барабан-сепараторов тоже нет. Значит, взрыв в центральном зале. Там видны очаги пожаров. Их много... «Ах, нет защитных средств... Ничего нет...» — с досадой подумал он, вдыхая полной грудью воздух с радионуклидами. Легкие обжигало огнем. Первая подавленность прошла, Перевозченко ощутил в груди, в лице, во всем существе своем внутренний жар. Будто весь он загорелся изнутри. Горит! Горит! «Что же мы сотворили?! Ребята гибнут... В центральном зале, где был взрыв,— операторы Кургуз и Генрих... В помещениях ГЦН — Валера Ходемчук... В киповском помещении под питательным узлом реактора — Володя Шашенок... Куда бежать, кого искать первым?..»
Валерий Перевозченко...
Прежде всего надо выяснить радиационную обстановку. Перевозченко побежал, поскальзываясь на осколках стекол, к помещению щита РБ, к Горбаченко.
Дозиметрист был бледен, но собран.
— Какой фон, Коля? — спросил Перевозченко. Лицо его уже горело бурым огнем.
— Да вот... На диапазоне тысяча микрорентген в секунду зашкал, панели четвертого блока погасли...— Горбаченко виновато улыбнулся.— Будем считать, что пять рентген в час. Но, похоже, много больше...
— Что ж вы даже приборами не разжились?
— Да был вот прибор на тысячу рентген, но сгорел. Второй в каптерке закрыт. Ключ у Красножона. Только я смотрел, та каптерка в завале. Не подступишься. Сейчас пойду с Паламарчуком Шашенка искать. Не откликается из шестьсот четвертого...
Перевозченко покинул щит дозиметрии и побежал к помещению главных циркнасосов, где оставался перед взрывом Валера Ходемчук. Это ближе всего.
В сторону щита дозиметрии бежал из БЩУ Петя Паламарчук, начальник лаборатории чернобыльского пусконаладочного предприятия. Напомню, он и его подчиненные обеспечивали снятие характеристик и параметров различных систем в режиме выбега ротора. Теперь было ясно, что в наиболее опасном месте — в монолитном реакторном блоке, где только что долбанула стихия,— в 604-м помещении безмолвствовал Шашенок. Что с ним? Помещение это ключевое. Туда сходились импульсные линии от главных технологических систем к датчикам. Если порвало мембраны... Трехсотградусный пар, перегретая вода. На звонки не отвечает. В трубке непрерывные гудки. Стало быть, трубку сбило с аппарата. За пять минут до взрыва с ним была отличная связь.
Паламарчук и Горбаченко бежали к лестнично-лифтовому блоку. «Я за Ходемчуком!»—крикнул им Перевозченко, глядя, как они нырнули из коридора деаэраторной этажерки в монолитную часть разрушенного реакторного отделения. А ведь там всюду были разбросаны топливо и реакторный графит.
Паламарчук с Горбаченко побежали по лестнице вверх, на двадцать четвертую отметку. Перевозченко по недлинному коридору на десятой отметке — в сторону разрушенного помещения ГЦН...
Разрушенное помещение ГЦНов...
В это время молодые стажеры СИУРа Кудрявцев и Проскуряков приближались, продираясь сквозь завалы, к тридцать шестой отметке, на которой находился реакторный зал. Наверху, усиленный эхом каньона лифтового блока, слышен был клекот пламени, крики пожарников(ных), долетавшие с кровли машзала и откуда-то совсем близко, видимо, с пятачка реактора.
«Там тоже горит?..» — мелькнуло у парней.
На тридцать шестой отметке все было разрушено. Через завалы и нагромождения конструкций стажеры прошли в большое помещение вентиляционного центра, отделенного от реакторного зала теперь разрушенной монолитной стеной. Было хорошо видно, что центральный зал надуло взрывом, как хороший пузырь, а потом оторвало верхнюю часть, и стена осталась прогнутой, арматура торчит радиальными рванинами. Кое-где бетон осыпался, и видна голая арматурная сетка. Ребята постояли немного, потрясенные, с трудом узнавая столь знакомые раньше помещения. Их распирала необычная и необъяснимая для такого горя веселость, несмотря на то, что страшно жгло грудь при дыхании, ломило в висках, горели веки, будто туда капнули соляной кислотой.
Вдоль коридора прошли к входу в центральный зал. Коридор узкий, заваленный битыми конструкциями, стеклом. Над головой ночное небо в красных отблесках пожара, в воздухе дым, гарь, едкая и удушливая, и сверх всего этого ощущение присутствия еще какой-то иной силы в воздухе, пульсирующем, плотном, жгучем. Это мощная ядерная радиация ионизировала воздух, и он воспринимался теперь как новая, пугающая, непригодная для жизни среда.
Без респираторов и защитной одежды они подошли к входу в ЦЗ и, минуя три распахнутые настежь двери, вошли в бывший реакторный зал, заваленный покореженной рухлядью, тлеющими обломками. Они увидели пожарные шланги, свисающие в сторону реактора. Из стволов лилась вода. Но людей уже не было. Пожарники(ные) отступили отсюда несколько минут назад, теряя сознание и последние силы.
Ценой своей жизни пожарные предотвратили радиационную катастрофу планетарного масштаба.
Не смотря на все усилия врачей шестеро пожарных: Николай Ващук(1), Василий Игнатенко(2), Виктор Кибенок(3), Владимир Правик (4), Николай Титенок(5), Владимир Тишура(6) умерли в столичных клиниках от острой лучевой болезни.
Проскуряков и Кудрявцев оказались у ядра атомного взрыва. Но где же реактор?
Круглая плита верхней биологической защиты с торчащими во все стороны обрывками тонких нержавеющих трубок (система КЦТК) под некоторым углом лежала на шахте реактора. Бесформенно свисала во все стороны арматура разрушенных стен. Значит, плиту подбросило взрывом, и она снова, наклонно уже, упала на реактор. Из жерла разрушенного реактора шел красный и голубой огонь с сильным подвывом. Видно, была хорошая тяга — сквозной проток воздуха. В лица стажеров ударил ядерный жар с активностью 30 тысяч рентген в час. Они невольно прикрыли лица руками, заслоняясь как бы от солнца. Было совершенно ясно, что никаких поглощающих стержней нет, унесло взрывом. Так что в активную зону опускать теперь нечего. Просто нечего...
Проскуряков и Кудрявцев, накрепко запоминая все, что увидели, пробыли возле реактора около минуты. Этого оказалось достаточно, чтобы получить смертельную дозу радиации (оба умерли в страшных муках в 6-й клинике Москвы).
Тем же путем с чувством глубокой подавленности и внутреннего панического чувства, сменившего ядерное возбуждение, вернулись они на десятую отметку, вошли в помещение БЩУ и доложили обстановку Акимову и Дятлову. Лица и руки у них были буро-коричневые (ядерный загар). Такого же цвета была кожа и под одеждой, что выяснилось уже в медсанчасти.
— Центрального зала нет,— сказал Проскуряков.— Все снесло взрывом. Небо над головой. Из реактора огонь...
— Вы, мужики, не разобрались...— растягивая слова, глухо произнес Дятлов.— Это что-то горело на полу, а вы подумали, реактор. Видимо, взрыв гремучей смеси в аварийном баке снес шатер. Неудивительно: сто десять кубов — немало, так что... тут не только шатер, но и весь блок могло разнести... Надо спасать реактор. Он цел... Надо подавать воду в активную зону.
Так родилась легенда: реактор цел, взорвался бак аварийной воды СУЗ, надо подавать воду в реактор.
Легенда была доложена Брюханову и Фомину. И далее — в Москву. Все это породило много ненужной, лишней, вредной работы, усугубившей положение на атомной станции и увеличившей число смертей.
Генрих и Кургуз после осмотра центрального зала ждали Перевозченко, чтобы получить задание на всю смену. Примерно за четыре минуты до взрыва реактора Генрих сказал Кургузу, что устал и немного поспит. Вошел в небольшую соседнюю комнатку, примерно шесть квадратных метров, глухую, без окон. Там находился топчан. Он закрыл дверь и лег.
Кургуз сел за рабочий стол и учинил запись в оперативный журнал. Его отделяли от центрального зала три открытые двери. Когда взорвался атомный реактор, высокорадиоактивный пар с топливом хлынул в помещение, где сидел Кургуз. В этом кромешном огненном аду он бросился к двери. Закрыл ее. Крикнул Генриху: «Очень жжет! Очень жжет!» Генрих вскочил с топчана, бросился открывать свою дверь, но из-за двери пахнуло таким нестерпимым жаром, что он не стал больше пытаться, инстинктивно лег на пластикатовый пол, здесь было прохладней, и крикнул Кургузу: «Толя, ложись! Внизу холоднее!»
Кургуз Анатолий Харлампиевич – старший оператор реакторного цеха Чернобыльской АЭС
Кургуз Анатолий Харлампиевич родился 12 июня 1957 года в селе Красновичи Унечского района Брянской области. Трудовую деятельность на Чернобыльской АЭС начал 10 июня 1980 оператором реакторного отделения 3-го блока реакторного цеха, с апреля 1983 работал старшим оператором центрального зала 3-го блока реакторного цеха, а с января 1986 был переведен на 4-й блок старшим оператором .
В ночь на 26 апреля 1986 года Анатолий Харлампиевич находился на своем рабочем месте (36 отметка центрального зала), именно в эпицентре взрыва, получил смертельную дозу радиационного облучения. Несмотря на страшные ожоги, помогал спасать людей из-под завалов.
Умер 12 мая 1986 г. от лучевой болезни в 6-й Московской клинической больнице.
Награжден орденом Ленина (СССР) и отличием президента Украины - Крест "За мужество"
Олег Иванович Генрих...
В ночь, когда прогремело два взрыва на Чернобыльской АЭС, оператор четвёртого блока Олег Генрих должен был находиться дома, рядом с женой и двумя дочками. Но вышло иначе.
В ночную смену Олег Иванович работал вместо коллеги, который уехал в Ленинград на свадьбу друга.
«Здесь хоть можно было дышать. Не жгло так легкие»,— вспоминал потом Генрих.
Они подождали минуты три. Жар стал спадать (над головой ведь открылось небо). Потом вышли в коридор. У Кургуза сварило кожу на лице и руках. Она висела лоскутьями. На лице и руках сильно шла кровь.
Они пошли не к лестнично-лифтовому блоку, откуда вскоре придут стажеры Проскуряков и Кудрявцев, а в противоположную сторону — к «чистой» лестнице и спустились на десятую отметку. Если бы они встретили стажеров, то наверняка завернули бы их назад и спасли им жизнь. Но они разминулись.
По пути к БЩУ на двенадцатой отметке к Генриху и Кургузу присоединились операторы газового контура Симеконов и Симоненко. Вместе направились на БЩУ-4. Кургузу было очень плохо. Он истекал кровью. Ему трудно было помогать. Кожа под одеждой тоже вздулась пузырями. Любое прикосновение причиняло пострадавшему нестерпимую боль. Откуда он еще брал силы идти своими ногами... Генриха обожгло меньше — спасла глухая комнатенка. Но оба схватили по 600 рентген... Они уже шли по коридору деаэраторной этажерки, когда из помещения БЩУ вышел Дятлов. Бросился к ним: «Немедленно в медсанчасть!»
До здравпункта, а он находился в административном корпусе первого блока, по коридору деаэраторной этажерки четыреста пятьдесят метров.
«Сможешь дойти, Толя?» — спросили ребята Кургуза. «Не знаю... Нет, наверное... Все тело болит... Все болит...»
И правильно сделали, что не пошли. Здравпункт первой очереди оказался закрытым. В здравпункте второй очереди фельдшера тоже не было. Такая была самоуверенность у товарища Брюханова. Все безопасно. Концепция недавней эпохи в действии. Вызвали «скорую» к АБК второй очереди, спустились на нулевую отметку, вышибли чудом уцелевшее стекло и через окно вышли наружу...
Дятлов бегал на БЩУ третьего блока. Приказал Багдасарову глушить реактор. Вернувшись на БЩУ-4, отдал команду Акимову: «Еще раз обзвони дневной персонал цехов. Всех на аварийный блок! В первую голову электриков, Лелеченко. Надо отрубить водород с электролизерной на восьмой генератор. Это сделают только они. Действуй! Я пройдусь вокруг блока...» Дятлов покинул блочный щит управления.
Лелеченко Александр Григорьевич – заместитель начальника электрического цеха Чернобыльской АЭС, Киевская область
Лелеченко Александр Григорьевич родился 26 июля 1938 в селе Новореховка Лубенского района Полтавской области. В 1966 г. окончил электроэнергетический факультет Киевского политехнического института. На Чернобыльскую АЭС пришел 31 марта 1975 года на должность начальника смены электрического цеха. До этого времени работал старшим мастером Запорожской ГРЭС. С 1979 г. был назначен заместителем начальника электрического цеха по эксплуатации.
В первые часы аварии Александр Григорьевич был вызван на станцию. Единолично принял меры по отключению оборудования электролизной станции четвертого энергоблока. Организовал обеспечение электроснабжения оборудования систем безопасности и систем пожаротушения. Принял меры к обследованию электрооборудования аварийного блока и предотвращению распространения аварии на невредимые энергоблоки.
Именно он занимался откачиванием водорода из генераторов, чтобы предотвратить его утечку в машинный зал, на кровле которого был пожар. Электролизная с генераторами находилась в непосредственной близости от поврежденного реактора, поэтому Лелеченко с самого начала получил высокую дозу радиации.
С симптомами лучевой болезни электрика отправили в больницу в бессознательном состоянии. Там ему поставили капельницу, вскоре он пришел в себя. Почувствовав себя лучше, он бежал из больницы и вернулся на АЭС. Там его встретил Давлетбаев, который очень удивился его присутствию и посоветовал уехать в больницу, однако Лелеченко отказался это сделать и продолжил помогать.
В результате Лелеченко получил самую большую дозу облучения из всех, находившихся в ту ночь на станции. По различным оценкам, она составляла от 1000 до 2500 бэр при смертельной дозе в 600 бэр. Его состояние было настолько тяжелым, что его не повезли в Москву, как всех остальных, а переправили в Киев. Лелеченко умер первым из ликвидаторов, это произошло 7 мая 1986 года.
Награжден орденом Ленина (СССР), Присвоино звание Герой Украины и орден "Золотая Звезда",
Награжден отличием президента Украины - Крест "За мужество"
Давлетбаев несколько раз вбегал из машзала в помещение БЩУ, докладывал обстановку. Там полно разного народу. Дозиметрист Самойленко замерил Давлетбаева прибором: «От тебя, Разим, на всех диапазонах зашкал! Срочно переодевайся!» Как назло, комплект защитных средств машзала закрыт на замок. Послали богатыря Бражника взломать ломиком.
Акимов приказал СИУРу Столярчуку и машинисту Бусыгину включить аварийные питательные насосы, чтобы подать воду в реактор.
«Александр Федорович! — вскричал Давлетбаев.— Оборудование обесточено! Надо срочно электриков задействовать, распредустройства на нуле... Не знаю, как они будут делать. Порвало кабельные связи. Всюду молнии коротких замыканий. Ультрафиолетовое свечение на нуле возле питательных насосов. То ли тэвээска светит (кусок топлива.— Г. М.), то ли вольтова дуга короткого замыкания...» «Сейчас прибудет Лелеченко со своими орлами!..»
Давлетбаев снова нырнул в кромешный ад машинного зала. На нуле Тормозин забивал деревянные чопы в дырки на маслопроводе. Чтобы было ловчее, сел на трубопровод и получил аппликационный ожог ягодиц. Давлетбаев бросился к завалу седьмой турбины, но подойти было невозможно. Масло на пластикате. Очень скользко. Включили душирующее устройство. Турбину обволокло водяным туманом.