Магадан - 5

Валюше всего лишь 20 лет, сыновья рождались один за другим: Игорек –18 апреля, а Вова – 10 апреля на другой год, и только через месяц после после родов – Валя в дороге более 10 дней, с небольшими остановками в Усть-Омчуге и Магадане. Время зимнее, на руках месячный Вовка, условий в машине никаких, а покормить грудью, перепеленать и сменить пеленки нужно, и главное – сына не простудить. О своем здоровье не думала и не беспокоилась, а «плоды пожинает» на старости лет – венозное расширение сосудов на ногах. Не тогда ли, в дороге, не убереглась, ведь брюки у женщин еще не были в моде, хотя многие ходили в ватных, не стесняясь.

Холод, холод, холод – злейший спутник быта колымчан, возможно, позже он стал причиной смерти Игорька? Не простудись он в транзитном городке Магадана, в октябре 1950 г., когда мы ожидали последний теплоход, чтобы выбраться в отпуск на «материк »…? А может быть, корь, которую подхватили где-то? Живу с непреходящей душевной болью, чувство вины перед мальчишкой не покидает всю жизнь, этого забыть невозможно. Прости меня, сынок, что не уберегли тебя…

Мысленно ловлю себя на бабушкиных воспоминаниях о своем сыне-первенце, моем отце. Она, стоя на пороге вечности, ни на минуту не забывала о нем, о его детских годах, о стремлении стать моряком и путешествовать. Мечтам его не суждено было сбыться. Но когда пришло время ехать мне на «край света», помню, как он отговаривал меня в Ленинграде от этого шага. Чтобы я сказал ему, если бы пришлось вновь поговорить, после возвращения с Колымы?

Милый папочка! Несравнима твоя морская романтика с той действительностью, с которой столкнулись мы с Валей на Севере. Эх! Екнуло бы твое сердце, поди ты узнай, как я, без всяких фантазий, совершил путешествие через ПОЛЮС…, нет-нет, речь идет не о Северном  или Южном, а о нашем советском  «Полюсе Холода».

В начале 1952 года я получил новое назначение на должность начальника радиостанции поселка Хандыга, на берегу реки Алдан, в Якутии. Путь туда предстоял неблизкий, 800 км. К тому же через трудный Верхоянский хребет. Выехали на фельдъегерской автомашине. В кабине машины, рядом с водителем Иваном Козловым (однофамилец радиста Бориса из Магадана) находился фельдъегерь, а я в крытом кузове. В дороге мы менялись местами. Я в ту пору был заядлым охотником и с собою взял ружье. Пока машина пробиралась распадками между невысокими сопками, покрытыми стлаником, я на ходу успел подстрелить два зайца. На прииске «Центральный», где мы остановились на отдых,  местные радисты приготовили из зайчатины жаркое. Это был последний поселок на левом берегу реки Индигирки,  которую на другой день нам предстояло форсировать по льду.

Старожилы предупреждали, что на нашем пути встретятся места с невероятно низкими температурами. В кузове все время  теплилась печурка. Пол был устлан ворохом сена, на нем огромный тулуп. Я, одетый в ватные брюки, телогрейку и полушубок, лежал на мягкой постели, укрытый еще одним тулупом.

После переправы через Индигирку машина надрывно загудела, круто забираясь на Яно-Оймяконское нагорье. Затем по неустроенной, ухабистой дороге, прижавшейся к подножию скалистого хребта, медленно начала пробираться по узеньким проездам, зажатым с одной стороны каменистыми  нагромождениями, а с другой стороны – обрывистым краем дороги. От одного  взгляда на уходящие вниз крутые склоны сердце испуганно замирало. Быстрой езды такая дорога не допускала, и временами машина вынужденно пятилась назад, прячась в так называемые «карманы», дабы уступить и пропустить встречный автомобиль. Преодолев перевал, с его острогорбатым покрытием, машина неожиданно вкатилась в одноэтажный  поселок, зажатый скалистыми горами на заснеженной равнине. Это и был знаменитый ОЙМЯКОН – «полюс холода» на советской территории, где зафиксированы самые низкие температуры в СССР.

Всякие морозы приходилось испытывать раньше, но оймяконские – первый и последний раз. Ртутный столбик термометра замер на отметке – 52 ⁰ С. Дышать на жгучем морозе было просто опасно, рот и лицо приходилось прикрывать шарфом; при выдохе изо рта вырывалась струя шипящего воздуха, состоящего из малюсеньких серебристо-сверкающих льдинок, которые производили на лету шуршащий свист. Пробыли в Оймяконе недолго, мотор не глушили, ибо вода в радиаторе замерзла бы моментально. Перекусив, что осталось «от зайца» и, запив  крепким чаем, выехали дальше.

Чай на Колыме – это как наркотик, и на «черном рынке» за него платили бешеные деньги. Водители, чтобы не заснуть в дальней дороге, пили, так называемый, «чифирь». Это когда заваривали пачку 50-граммового чая на 0,5 л кипятка. Напившись густо заваренного, кирпично-оранжевого напитка, придающего энергию и силу, водитель  мог бодрствовать, не боясь заснуть за рулем. Признаться и мы с Валей испытали действие «чифиря» на себе. Это было 4 декабря 1948 г., мы шли пешком  из  Челбухана в Усть-Омчуг оформить в ЗАГСе наши супружеские отношения. Шли по «зимнику», рассчитывая, что нас нагонит какая-нибудь машина с прииска «Бодрый», но прошли километров 15, никто нас не подобрал. Вижу, что Валюша совсем притомилась,  она уже под сердцем носила Игорька, а до поселка осталось не менее 10 км. Сделали привал, на костре подогрели консервы и заварили «чифирь». После принятия чудодействующего напитка я за Валей еле поспевал, в ЗАГС влетели за несколько минут до закрытия, пришлось упрашивать регистраторшу выдать  свидетельство, не откладывая акт бракосочетания на другой день. Так что крепкий чай – испытанное средство для бессонницы. Пристрастие к чаю, должен сказать, фамильная черта моей семьи.

На пути к Хандыге нашей машине предстояло перебраться через хребет Сунтар- Хаята. Слов и эмоций не хватает обрисовать пролегающую чрезвычайно близко к краям обрыва дорогу с опасными поворотами, которая тянется узенькой ленточкой, аккуратно вырубленной  и отобранной человеческим каторжным трудом у скалистых гор (видимо не одна тысяча зеков тут полегла). С высоты выше птичьего полета, наверное, эту дорогу трудно увидеть, потому что она выглядит паутино-тонюсенькой ниточкой, по чьей-то воле прочерченной вдоль горных вершин. По этой ниточке, надрываясь мотором, медленно продвигался почтовый грузовик, взбираясь на Верхоянский перевал, на языке альпинистов, относящийся к труднодоступным вершинам «высокой категорийности».

Всматриваясь в глубокие бездонные обрывы, можно было увидеть на его склонах обломки автомашин, потерпевших, когда-то аварии, и сердце тревожно сжималось, так как я знал,что не всякий водитель соглашался на рейс Сусуман – Хандыга. И, несмотря на уверенность и опытность Ивана Козлова, я облегченно вздохнул, когда почувствовал, как машина медленно, а затем все быстрее и быстрее, повизгивая тормозами, начала спускаться по взгорью вниз и, наконец, покатилась, набирая скорость по ровной дороге.

Восемьсот километров за четверо суток путешествия вспоминаются яркой картиной заснеженных сопок Колымы и скалистых гор Якутии, ведь не каждому было дано провояжировать, мягко говоря, по карнизу Верхоянского хребта, испытав на себе пронизывающий холод морозного Оймякона.

Валя прилетела в Хандыгу с Санькой на самолете, он еще был грудным ребенком. Вову мы оставили у родителей Вали в станице Крымской, на Кубани, когда возвращались из отпуска. Перепуганные безвременной потерей Игорька, еще сильны были  переживания, мы не решились везти годовалого Вовку на Колыму.

• Назад
• Вперед