Магадан - 2

Наше появление в Нижнеудинске вызвало в вагоне  веселое оживление попутчиков: «Где это вы кочегарили?» –  язвительно спрашивали Володю и делали вид, что не узнают  его…Что, правда – то, правда, наши чумазые физиономии говорили сами за себя, а наутюженные в Красноярске брюки представляли жалкий вид. Больше судьбу мы не искушали и от непредсказуемого «пятьсот веселого» дальше вокзала не отходили.

Через двадцать двое суток изнурительной дороги, вместо обычных десяти, исхудавшие, грязные, в обтрепанной одежде, мы прибыли во Владивосток. По длительности – этот переезд для книги Гинесса, как рекорд, не годится, однако как рекорд издевательства над гражданами Советского Союза можно было бы зафиксировать. В Находку, в порт на берегу Японского моря, добрались без приключений и быстро. В ожидании теплохода на Магадан мы поселились в так называемом транзитном городке – гостинице для колымчан. Гостиницей трудно назвать те несколько бараков, неизвестно почему окрещенных транзитным городком. В бараке привычные для нас атрибуты: вдоль стен, и справа, и слева двухэтажные нары; в проходе между ними – длинные столы со скамейками, вот и вся меблировка. В отличие от «пятьсот веселого», на улице стоял ряд умывальников и деревянные будки- уборные. Но главной примечательностью городка была баня с парилкой, вот где, наконец, мы отмылись и отпарились. Что еще нас обрадовало – это выдача каждому постояльцу матраца с постелью. Помнится, первые дни мы спали беспробудным сном,  пробуждаясь только для принятия пищи.

Первого ноября 1946 года мы распрощались с «большой землей». Теплоход, на котором мы отплыли из Находки, по комфортабельности напоминал наихудший вариант «телятника». Это был грузовой теплоход, кое-как приспособленный для перевозки людей. В его трюмах, разделенных на твиндеки, были оборудованы трехяросные, увы!!!, голые нары, на которых теснились, плывущие на Колыму работники, как по вольному найму, так и те, кого везли отбывать сроки заключения в колымских лагерях. Единственное различие: вольных разместили в одном трюме, а зеков в соседнем.  Мы без конвоя, а они под охраной, мы выходили на палубу свободно, для них она была запретной зоной.

Более пятидесяти лет прошло, но память до мельчайших подробностей сохранила события тех дней. Наше обшарпанное судно, не успев пройти Татарским проливом в штормящее Охотское море, начало по воле стихии то проваливаться, как в преисподнюю, то взбираться куда-то вверх к небесам; при выходе на палубу «по нужде», людям стоило большого труда устоять на ногах и не скатиться, не дай Бог, за борт; потом, цепляясь за поручни ограждения, испытывая немалое чувство страха, возвращаться обратно в «трюмную каюту». «Каюта», с верхней палубы, казалась темной грязной дырой или ямой, которая годилась для чего угодно, но только не для перевозки людей, жизнь и здоровье которых никого не интересовали, в трюмах везли груз – рабочую силу для добычи колымского золота; груз этот нужно было доставить быстро и дешево, так и поступали.

Год назад закончилась война, знаю – на войне не считались с людскими потерями, но и в мирное время ничего не изменилось, советских людей не привыкли беречь. На всякие бытовые неурядицы смотрели сквозь пальцы, списывая недостатки на войну, на послевоенную разруху. Совершенно верно, последствия войны были ощутимо разрушительными – это безусловная правда, да не вся…

Размышляя на эту тему, прихожу к выводу, что, начиная с детского сада, меня  насильственно приучивали к новым понятиям и традициям: к трудовому энтузиазму, к ударному стахановскому труду, к временным трудностям, тянувшимся десятилетиями, к бесплатным отработкам на субботниках и воскресниках и т. д. Страна давно жила в тисках идеологического и физического насилия, коллективизм прививался организованно, под неусыпным контролем партии коммунистов. Сначала под руководством великого Сталина уничтожили прежнее крестьянство, объединив уцелевших в коллективные хозяйства (колхозы), а живущую в городах интеллигенцию (буржуев) ссылали, уплотняли, выселяли и появились коммунальные квартиры с общими кухнями на 5-12 хозяек, так что, добираясь с друзьями до Магадана в коллективных «телятниках» и грязных трюмах, мы не претендовали даже на примитивную комфортность, нас давно приучили к общежитию.

Обработка мозгов обывателей шла на всех уровнях, чего стоят слова с особым подтекстом из песни того времени: «Наш паровоз, вперед лети  в коммуне остановка, иного нет у нас пути – в руках винтовка…». Если же кто-то и пытался высказывать сомнения и недовольство политикой властей, вмиг оказывался за решеткой, жизнь инакомыслящих в атмосфере страха была реальностью, молодое поколение росло в обстановке покорности. Уверен, что большинство обитателей соседнего со мной трюма составляли именно инакомыслящие и не покорные сталинскому режиму.

Ловлю себя на мысли, легко, мол, нынче рассуждать, смотрите, какой разумный и смелый выискался!!! А в те годы? Тогда я слепо верил пропаганде, лившейся, как из рога изобилия через радио и газеты, гипнотизируя потоком информации  мою и другие ребячьи головы: об идеалах коммунизма, о том, что страна на верном пути, а впереди нас ждет светлое будущее, «партия решит – народ выполнит», о врагах народа и пособниках империализма, и прочее, прочее, прочее…

Как-то я встретил людей, не покорных сталинскому режиму. Осенью 1952 г. я открывал Кадыкчанскую радиостанцию, мне в помощь прислали заключенных для установки мачт антенны. Их было несколько человек, но запомнились трое. Разговаривая с ними, мне становилось страшно от одной только мысли, что я слушаю «крамольные» речи. Среди них, пожалуй, непокорным был один, он написал Сталину письмо о незаконных арестах своих товарищей, в ответ – его арестовали. Другого посадили по доносу соседа. Но особенно поразил третий, грузин по национальности, получивший срок за анекдоты, – 20 лет. Он больше всех говорил, коверкая русские слова, с ужасным акцентом, ругая своего соотечественника беспощадной бранью, посылая ему проклятия, я боялся даже Вале пересказывать услышанное.

Примерно через полгода, в начале марта, я машинально прослушивал эфир, и вдруг наткнулся на дальнюю материковую радиостанцию, с голосом Левитана. В первый момент растерялся, думая, что ослышался: Сталин умер!!! Подождал, пока не повторили снова сообщение, да, точно – умер Сталин.… Тотчас вспомнился заключенный  грузин, неужели сбылись его проклятия? И жив ли он сам? Я знал, не все заключенные доживали до освобождения. Бывало, принимая радиограммы с приисков с ежедневными сводками, приходилось записывать слово «архив» и рядом цифра. Так шифровалось количество умерших заключенных. Умирали или погибали?

О жестокости довоенного начальника «Дальстроя» ходили страшные рассказы, я не верил этим слухам, не предполагая, насколько они были близки к правде. Недавно в книге Эдварда Радзинского «Сталин» прочитал: «… на Колыме, в этом забытом Богом краю болот и вечной мерзлоты, зверствовал некто Гаранин. Он строил больных «отказников» от работы и, обходя строй, расстреливал в упор. Сзади шли охранники, меняя ему пистолеты. Трупы складывали у ворот лагеря  срубом.  Отправляющимся на работу бригадам говорили: «То же будет и с вами за отказ…».

Заключенные и после войны оставались дармовой рабочей силой, и на пути к Магадану, вместе с нами, в соседнем трюме, как в запечатанной консервной банке, их везли отбывать сроки заключения на колымские прииски и шахты. А через стенку, в другом трюме,  мы завербованные добровольцы, «золотоискатели», любители острых ощущений и приключений.

Хорошо запомнились те пять суток, проведенных в море: шторм – пять баллов, в нашем твиндеке хоть привязывайся, в такт с волнами нас катает и перекатывает на досках холодных нар, как в центрифуге. Вдобавок ко всему – туго с едой. Еще в Находке закончились деньги, и хватило нам купить в дорогу только пять буханок хлеба, четыре рыбины соленой кеты и немного сахарина. Дополнял рыбный рацион – кипяточек, за которым приходилось по очереди карабкаться по крутому трапу на палубу, но не всегда удавалось выйти «сухим из воды». При выходе из трюма, наверху, вместо дверей, висел кусок брезента и, когда эти символические двери отодвигались, выходящего на палубу пассажира окатывали соленые брызги разбушевавшегося моря.

Так, по мере приближения к заветной цели – Магадану, испытания мужества будущих колымчан не уменьшались, а продолжали с какой-то изощренностью нарастать, достигнув в Охотском море апогея.… В своем кругу мы не говорили о переживаемых трудностях и не показывали вида, что сожалеем о поездке на Колыму, но по лицам друзей, я нет-нет, но замечал немой вопрос: «Куда несет нас неведомая сила? Но бесшабашная молодость, закаленная тяготами прошедшей войны, толкала на авантюрные поступки, в мечтах рисовалось радужное будущее с высокими заработками, и было только одно желание: «Скорее, скорее на твердую землю, а там посмотрим !»…

Рядом, в головах наших нар, на которых мы дневали и ночевали, за невысокой металлической перегородкой, соседствовала семья Егоровых: мама, две взрослые дочери. Они страдали из-за  морской болезни. Первые два дня мы перебрасывались незначительными фразами, жалуясь на штормовую погоду и холод, но потом подружились на неожиданной почве. Как я не старался, стесняясь посторонних глаз, прикрыть наш бедный стол из рыбы и черствого хлеба, однако заметил живой интерес, проявившийся у соседок к нашей трапезе. Секрет любопытства открылся довольно быстро, когда мама Егорова попросила поделиться … соленой рыбой. Они  в дорогу взяли исключительно сладенькую и пресную еду. Откуда было нам знать, что морская болезнь лечится кисленькой и солененькой пищей? Вот так соленая кета оказалась для нас «золотоносным Клондайком»… Взамен мы получили трехкилограммовую банку сгущенного молока. Оживились и мы, и наши щедрые женщины. В результате натурального товарообмена состоялось близкое знакомство, которое продолжалось и в Усть-Омчуге, где я не раз бывал в гостях у Егоровых. А тогда, на теплоходе, мама  Антонина Ивановна, словоохотливая женщина и на редкость добрая, не раз выручала нас, подкармливая своими продуктами. Мы же в знак признательности опекали Егоровых, снабжая кипятком для чая, и сопровождали их на палубу и обратно, так как передвигаться по мокрым и скользким  трапам было небезопасно.

• Назад
• Вперед