Честерфилд ...том2 - 17

 Последний    прилив    деловой    активности    в    своей
административной и политической деятельности Честерфилд пережил
в середине 40-х годов. В 1744 году он ездил в Гаагу с очередным
дипломатическим  поручением, вслед за тем получил назначение на
пост наместника Ирландии. Он уехал в Дублин с  женой  и  провел
там около года (с мая 1745 года), оставив по себе добрую память
как  просвещенный  и  гуманный начальник. Биографы Честерфилда,
может быть, даже  преувеличивают  значение  этого,  в  сущности
короткого,  пребывания его в Ирландии, утверждая, например, что
это был лучший период в его деятельности и что, если бы он даже
ничего не сделал на всех других поприщах, времени, проведенного
им  в  этой  стране,  было  бы  достаточно,  чтобы  признать  в
Честерфилде  одного  из  самых способных и блестящих людей того
века. Тем  не  менее  следует  признать,  что  Честерфилд  мало
походил  на других представителей английской власти в Ирландии,
подкупая  ирландцев  мягкостью  и  остроумием  и   обезоруживая
фанатиков своей веротерпимостью. Недаром о его дублинской жизни
ходило множество анекдотов, закрепленных в периодической печати
и  мемуарах  той  поры.  Однако  эта довольно безмятежная жизнь
внезапно была прервана вызовом в Лондон для назначения  на  еще
более  высокий  пост  --  государственного секретаря. В декабре
1746  года  Честерфилд  писал  своей   парижской   приятельнице
Монконсейль:  "Вот  я  и  лишился  своего почетного и доходного
поста, обязанности, связанные с ним, не отнимали у меня слишком
много времени от того. которое я люблю отдавать сладостям жизни
в обществе или даже лености. . . У меня были и  сан,  и  досуг,
тогда как сейчас я чувствую себя водворенным на некий публичный
пьедестал...,  хотя моя фигура, как вы хорошо знаете, ни в коем
случае не может быть названа колоссальной и не  будет  в  силах
удержаться,  подавленная  к тому же и работой, и недугами моего
тела,  и  слабыми  силами  рассудка.  Стоит  ли  меня  с   этим
поздравлять   и   не   заслуживаю  ли  я  сожаления?".  В  этом
автопризнании, наряду  с  несомненным  кокетством,  чувствуется
уже,  хотя  и  несколько  приглушенная, усталость и своего рода
разочарование. Сходные настроения проскальзывали и в других его
письмах  этого  времени.  Неудивительно,   что   при   подобных
обстоятельствах  он  вскоре  добился  отставки,  которая и была
принята в начале февраля 1748  года.  В  последующие  годы  имя
Честерфилда   все   реже   встречалось   в  анналах  английской
политической жизни; он все более замыкался в себе.
 В 1751 году Честерфилд  напомнил  о  себе,  когда  по  его
предложению  и  при  его  поддержке  в Англии была осуществлена
реформа календаря. Несколько лет спустя (в 1755  году)  широкий
общественный резонанс получила ссора с Честерфилдом знаменитого
д-ра  Джонсона,  в  которой,  впрочем, остается много неясного;
хотя эта ссора подняла очень злободневный вопрос о литературном
меценатстве, но позиции обоих споривших все еще вызывают  новые
разъяснения, притом далеко не в пользу д-ра Джонсона. Публичная
полемика была не во вкусе Честерфилда;
 он  предпочитал  ей  спокойные  и  неторопливые  беседы  в
собственном кабинете.
 "Мое единственное развлечение составляет  мой  новый  дом,
который  ныне  приобретает  некую  форму,  как  внутри,  так  и
снаружи",--писал Честерфилд одному из своих друзей (22 сентября
1747 года) незадолго до своей отставки.
 Дом, о котором здесь  идет  речь,  действительно  выстроен
Честерфил-дом  в  1747  году по его собственному вкусу. Это был
большой особняк на  одной  из  уэстендских  улиц  (South-Audley
Street),  неподалеку  от  Гросвенор-сквера.  Постройка  здания,
тянувшаяся    довольно    долго,    действительно    развлекала
Честерфилда;  он  старался  войти  во  все детали его отделки и
убранства и  несколько  раз  описывал  свой  дом  в  письмах  к
друзьям.  Наружный  вид его отличался изящной простотой; внутри
он очень походил на парижские  особняки  времен  регентства.  В
середине  расположены  были гостиная и библиотека, окна которой
выходили в  тенистый  сад;  в  библиотеке  над  шкафами  висели
портреты,   а   еще   выше   больших  все  еще  вызывают  новые
разъяснения, притом далеко не в пользу д-ра Джонсона. Публичная
полемика была не во вкусе Честерфилда;
 он  предпочитал  ей  спокойные  и  неторопливые  беседы  в
собственном кабинете.
 "Мое  единственное  развлечение  составляет мой новый дом,
который  ныне  приобретает  некую  форму,  как  внутри,  так  и
снаружи",--писал Честерфилд одному из своих друзей (22 сентября
1747 года) незадолго до своей отставки.
 Дом,  о  котором  здесь  идет речь, действительно выстроен
Честерфилдом в 1747 году по его  собственному  вкусу.  Это  был
большой  особняк  на  одной  из  уастендских улиц (South-Audley
Street), неподалеку  от  Гросвенор-сквера.7  Постройка  здания,
тянувшаяся    довольно    долго,    действительно    развлекала
Честерфилда; он старался войти во  все  детали  его  отделки  и
убранства  и  несколько  раз  описывал  свой  дом  в  письмах к
друзьям. Наружный вид его отличался изящной  простотой;  внутри
он  очень  походил  на  парижские особняки времен регентства. В
середине расположены были гостиная и библиотека,  окна  которой
выходили  в  тенистый  сад;  в  библиотеке  над  шкафами висели
портреты, а еще выше большими золотыми буквами,  во  всю  длину
стены, сделана была латинская надпись, перефразирующая стихи из
сатиры Горация (II, 4):
 То  благодаря  книгам  древних,  то  благодаря сну и часам
праздности Вкушаю я сладостное забвение житейских забот.
 Это были девизы, которым он  хотел  следовать.  Честерфилд
чувствовал  себя хорошо только в уединении своего уютного дома,
среди книг древних мыслителей и предметов  античного  искусства
из  мрамора  и  бронзы,  расставленных на каминах, консолях, на
столиках с выгнутыми ножками. Здесь,  на  покое,  Честерфилд  и
прожил  последние  десятилетия  своей  жизни, здесь принимал он
своих друзей, здесь написаны были лучшие из его писем к сыну.

• Назад
• Вперед