A+ R A-

Честерфилд ...том2 - 15

Содержание материала

 


 За сто лет до Теккерея эту  картину  набросал  Честерфилд,
наблюдавший ее в юности собственными глазами и увидевший многое
из  того,  что  стало  явным  лишь  последующим  поколениям его
соотечественников.  Так,  злая  и  откровенная   характеристика
Георга  I,  оставленная в рукописи Честерфилдом, отличается еще
большей сатирической меткостью, чем колоритный портрет  короля,
изображенный  пером  Теккерея.  Честерфилд  писал: "Георг I был
честным, тупым немецким дворянином; он и не  хотел,  и  не  мог
играть роль короля, которая заключается в том, чтобы блистать и
угнетать.  Он  был  ленив  и  бездеятелен  во  всем,  вплоть до
удовольствий,  которые  поэтому  сводились   к   самой   грубой
чувственности...   Даже  его  любовница,  герцогиня  Кендал,  с
которой он проводил большую часть времени и  которая  имела  на
него   большое   влияние,  была  сущей  дурой.  Его  взгляды  и
пристрастия  были  ограничены  узкими  пределами  курфюршества:
Англия  была для него слишком велика". Не менее выразителен был
начертанный Честерфилдом портрет Георга II,  в  свите  которого
находился  он  сам,  в  то  время  как  этот  король, во многом
походивший на своего отца, был еще  принцем  Уэльским.  "Я,  --
вспоминал  Честерфилд,  --  бывал с ним, как мог быть и с любым
другим англичанином, попеременно то  в  хороших,  то  в  плохих
отношениях".  После  одной из таких размолвок, осложненной тем,
что  она  совпала  с  неудачей  первой  речи  (Maiden   speech)
Честерфилда,  произнесенной  им  в  палате  общин.  --  слишком
пылкой,   откровенной   и   смелой   для    несовершеннолетнего
парламентария,  --  Стенхоп уехал в Париж и оставался там около
двух лет. Возможно, что одной из причин  столь  продолжительной
отлучки  его  из Англии были крайне усилившиеся к этому времени
стычки между королем и  наследным  принцем  и  явное  нежелание
Стенхопа  принимать  непосредственное  участие  в становившихся
слишком опасными придворных распрях и интригах.

 Пребывание  в  Париже  открыло  новый   период   в   жизни
Честерфилда и оставило в ней глубокие, никогда не изгладившиеся
следы.   Получивший   полуфранцузское  воспитание  и  владевший
французским языком как своим  родным.  Стенхоп  мог  теперь  на
собственном  опыте сделать сопоставление двух соседних культур,
-- английской и французской, в то время  бывших  гораздо  более
отчужденными  друг  от  друга,  чем  в последующие десятилетия.
Правда, он был еще молод и неопытен, но многое врезалось ему  в
память   и   явилось  поводом  для  многолетних  размышлений  и
сопоставлений: отечественной грубости  нравов  и  распущенности
аристократических   и  даже  придворных  кругов  в  его  глазах
противостоял утонченный лоск и своеобразный аристократизм манер
во французских салонах, культ чтения, философские запросы  даже
дамского  общества при типичной стесненности политической жизни
и архаичности большинства государственных установлении.  Однако
внимательные  наблюдатели Франции в период регентства могли уже
видеть здесь  зарождение  тех  сил,  которые  в  течение  всего
столетия   расшатывали   традиционные   устои,   медленно,   но
непрерывно готовили падение старого порядка и создавали  основы
нового просветительского мировоззрения.
 Конечно,  Стенхоп-Честерфилд не сразу стал одним из видных
посредников между интеллектуальными мирами  Англии  и  Франции,
однако  уже  при  первом  посещении французской столицы он свел
знакомства о французскими философами и писателями и его  дружба
с  некоторыми из них продолжалась долгие годы, "Если вы хотите,
чтобы я вам чистосердечно сказал, что я  думаю  о  Франции,  --
писал  Стенхоп  своему наставнику Жуно в письме из Парижа после
первого  приезда  туда,  --  необходимо,  чтобы  вы   позволили
говорить  мне  как  англичанину.  Тогда  я  скажу  вам, что, за
исключением  Версаля,  здесь  нет  более  ничего  красивого   и
хорошего,  чего  бы  мы  не  имели  у  себя  в  Англии. Не буду
упоминать вам о моих чувствах  к  французам,  потому  что  меня
часто  принимают  здесь  за  соотечественника и не один француз
высказывал мне самый  большой  комплимент,  говоря:  вы  совсем
такой,  как и мы. Признаюсь, что я держу себя вызывающе, болтаю
много, громко и тоном  мэтра,  что,  когда  я  хожу,  я  пою  и
приплясываю  и  что  я, наконец, трачу большие деньги на пудру,
плюмажи, белые перчатки и т. д.".  Таким,  несколько  развязным
молодым  франтом,  --  если в нарисованном им автопортрете ради
хвастовства не слишком  сгущены  краски,  --  молодой  Стен-хоп
появился  в  парижских  гостиных. Он принят был в модном салоне
г-жи Тансен (Tencin, 1682 -- 1749) на улице Сент-Оноре, где  по
вторникам   собиралась   несколько   пестрая   толпа  тогдашних
знаменитостей.  Г-жа  Тансен  была  приятельницей  Монтескье  и
Фонтенеля,  она  принимала у себя аббата Прево, Мариво и многих
других. Однажды Монтескье привел к г-же Тансен аббата Октавиана
де Гуаско, приятеля и биографа Антиоха Кантемира, бывшего тогда
русским послом  в  Париже.  Знакомство  Стенхопа-Честерфилда  с
Монтескье перешло в тесную дружбу: именно Честерфилд принимал у
себя  приехавшего  в  Англию  в  1729  году  Монтескье  и помог
будущему  автору   "Духа   законов"   ближе   познакомиться   с
английскими учреждениями и парламентской системой.
 Несколько  писем,  которыми  Честерфилд  обменялся с г-жой
Тансен  в  начале  1740-х  годов,  свидетельствуют,   что   его
знакомство с ней и со старыми друзьями еще не было забыто: "Мне
очень хотелось, чтобы вы присутствовали здесь в то время, когда
было  получено ваше письмо, -- писала она Честерфилду из Парижа
(22 октября 1742 года). -- Оно было доставлено  сюда  г-ном  де
Монтескье, в тот самый кружок, который вы знаете. . Письмо было
прочитано,  и  не один раз. .. -- Этот милорд смеется над нами,
когда он пишет на нашем языке лучше, чем мы сами!  --  вскричал
Фонтенель,  и  его  поддержали  другие". К этому же письму г-жи
Тансен Фонтенель -- престарелый автор "Рассуждения о  множестве
миров"   --   сделал  приписку,  в  которой  еще  раз  высказал
изысканный комплимент: "Французскому языку составляет славу то,
что английский вельможа взял на себя труд изучить его  в  таком
совершенстве,  как это сделали Вы, милорд; не посетуйте на меня
за тот маленький совет, который я бы  сказал  Вам  на  ухо,  по
секрету.  Берегитесь,  прошу Вас, чтобы как-нибудь не возбудить
зависть французских авторов...!".
 Немало знакомств с  французскими  литераторами  Честерфилд
заключил  тогда  через посредство Генри Сент-Джона Болингброка,
вольнодумного философа, жившего во Франции  в  эмиграции  между
1715  --  1721  годами  и оказавшего на Честерфилда безусловное
идейное влияние. Возможно,  что  через  посредство  Болингброка
состоялись  первые  встречи  Честерфилда с Вольтером. Во всяком
случае, когда во второй половине 20-х годов Вольтер  приехал  в
Англию,  Честерфилд  не  только  был уже среди его друзей, но и
оказал ему существенные услуги при  английском  дворе,  --  при
представлении  Вольтера  будущему  Георгу  II,  при  публикации
"Генриады" в Лондоне и посвящении этой поэмы королеве Каролине.
Дружеская близость Вольтера и Честерфилда  и  их  переписка  не
прерывались  до  самой  смерти  английского лорда: Вольтер умер
пятилетие спустя.
 В 1722 г. Честерфилд вернулся в Лондон, опять был избран в
парламент, снова получил придворную должность, не отнимавшую  у
него  много  времени,  и уже открыто завязывал все более тесные
связи с английскими литераторами, среди которых были Аддисон  и
Свифт,  Поп,  Гей,  Арбетнот  и  многие  другие.  В этот период
Честерфилд пробовал даже писать стихи, впрочем не  отличавшиеся
особыми  достоинствами  и  представлявшие собою по преимуществу
традиционные салонные мадригалы.
 27 января 1726 г. умер  его  отец.  Филип  Дормер  Стенхоп
получил  от него в наследство графский титул, имя Честерфилда и
кресло в палате лордов, где  и  выступал  изредка  с  тщательно
подготовленными  речами,  оставившими некоторые следы в истории
парламентских дебатов. В  следующем  году  произошло  еще  одно
событие,  имевшее немаловажное значение для последующей истории
жизни Честерфилда: король Георг I скоропостижно  умер  в  своем
дорожном  экипаже,  направляясь в родной Ганновер, и на престол
был возведен под  именем  Георга  II  принц  Уэльский.  Подобно
своему  отцу Георг II, родившийся и воспитывавшийся вне Англии,
больше думал о Ганновере, чем о стране, которая  его  приютила,
вполне  предоставлял  управление  ею  своим вигским министрам и
старался жить мирно с парламентом. Англией правил в это  время,
с еще более широкими полномочиями, чем при Георге I, всесильный
Роберт  Уолпол:  он  был  лидером  вигов  и  уже  во второй год
царствования Георга I сделан был первым лордом казначейства:  с
тех  пор судьба Англии находилась в его руках до 1742 года, так
как  премьер-министром  он  оставался   более   двадцати   лет.
Недоразумения  с  Уолполом,  возникавшие  у  Честерфилда  еще в
начале 20-х годов, в 30-е годы превратились в жестокую распрю.
 Вероятно, козням Роберта  Уолпола  Честерфилд  был  обязан
тем,  что  Георг II, вскоре после своего восшествия на престол,
отправил его из Лондона в Гаагу в качестве  английского  посла:
это  было  нечто  вроде  почетной ссылки и, вместе с тем, -- со
стороны Уолпола,  --  тактически  ловким  устранением  опасного
противника.  В  Голландии Честерфилд провел несколько лет (1727-- 1732).
 Почти четверть века спустя Честерфилд  писал  своему  сыну
(26  сентября 1752 года): "Я утверждаю, что посол в иностранном
государстве никогда не может  быть  вполне  деловым  человеком,
если  он  не  любит  удовольствия  в то же время. Его намерения
осуществляются и, вероятно, наилучшим образом,  к  тому  же  не
вызывая ни малейших подозрений, -- на балах, ужинах, ассамблеях
и  увеселениях, благодаря интригам с женщинами или знакомствам,
незаметно устанавливающимся с мужчинами в  эти  беспечные  часы
развлечений".  Будучи  послом в Гааге, Честерфилд придерживался
именно этой тактики и вполне  оправдал  себя  с  деловой  точки
зрения.  Однако  стремление  его  стать  светским  кавалером  и
любителем галантных  празднеств  диктовалось  на  этот  раз  не
столько   профессиональными   деловыми  соображениями,  сколько
обидой за  изгнание  и  отстранение  от  активной  политической
деятельности;   эта   обида   давала  себя  знать  вопреки  его
награждению высшими  орденами  и  высокому  придворному  званию
(Lord   of  the  Household  --  нечто  вроде  министра  двора),
полученному им в 1730 году. Вскоре он, однако, заставил о  себе
говорить  как  герой  довольно  громкой  и скандальной любовной истории.
 Жила в Гааге Элизабет дю Буше, скромная, красивая девушка,
из французской  протестантской  эмигрантской  семьи;  она  была
гувернанткой при двух девочках-сиротках и меньше всего думала о
светских развлечениях или победах. Ходила молва, что английский
посол  искусно  и лицемерно разыграл свое увлечение этой бедной
добродетельной девушкой на пари, которое будто  бы  заключил  в
кружке  молодых повес своего круга. Но любовь зашла дальше, чем
предполагалось первоначально по этой  салонной  стратагеме:  дю
Буше  стала матерью сына (1732). Он был назван, как и его отец,
Филипом  и  получил  отцовскую   фамилию   Стенхопа.   Биографы
Честерфилда,   рассказывая  этот  эпизод,  утверждают,  что  он
задолго до романа С. Ричардсона  разыграл  историю  Грандисона,
соблазнителя  Клариссы,  и  что  будто  бы  Ричардсон, зная эту
историю, взял ее за основу своего знаменитого романа  (Clarissa
Harlowe, 1748), но это едва ли правдоподобно, если иметь в виду
частую  житейскую  повторяемость  подобной  банальной  любовной
интриги. Скомпрометированная дю Буше лишилась места и оказалась
всецело на милости отца своего ребенка. Честерфилд поселил ее в
лондонском предместье, дал скромный пенсион;  но  она  навсегда
осталась  там,  в  глуши,  ведя  одинокое  и  почти  безвестное
существование покинутой женщины и не видя никого,  даже  самого
Честерфилда. Последний, впрочем, заказал ее портрет знаменитому
тогда  художнику-пастелисту,  Каррьере Розальба, и повесил этот
портрет  в  золоченой  раме  в   своей   библиотеке.   Сын   же
Честерфилда,  родившийся  от  этой мимолетной связи, -- был тот
самый Филип Стенхоп, которому отец многие  годы  посылал  свои,
впоследствии  прославленные,  письма.  Прежде  чем обратиться к
характеристике  этих   писем,   следует   досказать   биографию
Честерфилда в те годы, когда они писались.


Яндекс.Метрика