Еще раз о Цусиме часть 2 - 13
- Опубликовано: 23.01.2015, 20:09
- Просмотров: 214800
Содержание материала
Новиков-Прибой позднее вспоминал, как в то время вели себя люди на «Орле»: «В кормовой каземат попало несколько снарядов. Один из них разорвался с такой силой, что броненосец так и дернуло с курса в сторону.
Минному квартирмейстеру Хритонюку и минеру Привалихину показалось, что отвалилась вся корма. Они потом рассказывали: «Мы так и решили — должно быть, мина угодила. Ждали, вот-вот начнется крен и судно пойдет ко дну. Но крена не было. Услышали только треск. Это взрывались патроны».
Они поднялись в каземат и, не видя ни одной живой души, стали тушить пожар, сапогами черпая воду, проникавшую через пробоины.
С огнем кое-как справились. Хритонюк спустился к рулевому мотору, а минер Привалихин остался в кормовом каземате, разглядывая, что здесь произошло. Два орудия вышли из строя, иллюминаторы остались без стекол. Раненые, очевидно, расползлись отсюда, остались только мертвые. Упершись головой в борт, застыл матрос Вацук. Недалеко от него лежали два изувеченных трупа — подшкипер Еремин и какой-то комендор, причем рука одного, словно в порыве дружбы, крепко обняла за шею другого. Но Привалихин не знал, что эти два человека перед смертью из-за чего-то повздорили и чуть было не подрались. Японский снаряд примирил их обоих.
Повреждения броненосца "Орёл" после Цусимского сражения
Свидетелем тому был другой матрос. Он находился в кают-компании на подаче патронов к пушкам и оказался засыпанным по пояс углем, служившим защитой бортов. Вылезая из вороха угля, он оставил в нем сапоги, но сам не имел никаких ранений. Рядом с ним командир кормового каземата, прапорщик Калмыков произнес: «Прицел — тридцать!» — и куда-то исчез с такой быстротой, как исчезает молния в небе. От прапорщика остался один только погон. Один из артиллерийской прислуги вылетел в полупортик, мелькнув в воздухе распластанной птицей, и сразу исчез в волнах.
Повреждения броненосца "Орёл" после Цусимского сражения
Почти одновременно пострадала и 12-дюймовая кормовая башня. Снаряд ударил в броневую крышу около амбразур. При этом были легко ранены мичман Щербачев, кондуктор Расторгуев и квартирмейстер Кислов. Навсегда кончил здесь службу лишь один комендор Биттэ, у которого было сорвано полчерепа. Разбрызганный по платформе мозг теперь попирался ногами.
Мичман Щербачев недолго командовал этой башней, а потом, как и лейтенант Славинский, слетел со своей площадки управления. Руки и ноги его разметались по железной платформе. Матросы бросились к командиру башни и начали поднимать его. Около переносицы у него кровавилась дыра, за ухом перебит сосуд, вместо правого глаза осталась пустая впадина. Раздались восклицания:
— Конечно, убит! —Даже не пикнул! — Наповал убит!
Мичман Щербачев как раз в этот момент очнулся и спросил: — Кто убит?
— Вы, Ваше благородие, — удивленно ответил один из матросов.
Щербачев испуганно откинул голову и метнул левым уцелевшим глазом по лицам матросов.
— Как я убит? Братцы, скажите, я уже мертвый?
— Да нет, ваше благородие, не убиты. Мы только думали, что конец вам. А теперь выходит — вы живы.
Щербачев, ощутив пальцами пустое углубление правой глазницы, горестно воскликнул:
— Пропал мой глаз!
Через несколько минут снова загрохотали орудия. Башней теперь командовал кондуктор Расторгуев. А мичман Щербачев, привалившись к пробойнику, сидел и тяжело стонал, опуская все ниже и ниже обмотанную бинтом голову».
Повреждения броненосца "Орёл" после Цусимского сражения
По боевому расписанию постом Новикова-Прибоя был операционный пункт, где он должен был помогать хирургу. По-видимому, у него было достаточно времени, чтобы оторваться от своих обязанностей, вдохнуть глоток свежего воздуха и обменяться парой слов с друзьями: «Находясь в операционном пункте, я взглянул через дверь в коридор и увидел там кочегара Бакланова. Он сделал мне знак рукою, подзывая к себе. Я вышел к нему, ожидая от него важных новостей. Меня крайне удивило, что толстые губы его на грязном, с тупым подбородком лице растянулись в самодовольную улыбку.
Он обдал меня запахом водки и заговорил на ухо:
— Ну, брат, и повезло мне! Господские закуски такие, что сами в рот просятся. А от разных вин душа поет. Первый раз в жизни я так сладко поел и выпил.
— Где? — спросил я.
— В офицерском буфете. — Кочегар показал на свои раздувшиеся карманы и добавил:
— Я, друг, и про тебя не забыл. Пойдем в машинную мастерскую. Будешь доволен угощением.
— И тебе не стыдно набивать свое брюхо в то время, как кругом люди умирают?
— А что такое «стыдно»? Это же не кусок от снаряда — желудок не беспокоит. Так лучше навеселе спускаться на морское дно. Идем!
Я рассердился и крикнул:
— Убирайся ко всем чертям, сволочь!
А он, обведя взглядом изувеченных и стонущих людей, которые лежали не только в операционном пункте, но и в коридоре, подмигнул одним глазом и спросил:
— Это все будущие акробаты?
Мне был противен его цинизм, и я раздраженно ответил:
— Вася Дрозд тоже записался в акробаты. Боцман Воеводин — видел его? — валяется на шканцах без ног.
Кочегар Бакланов сразу отрезвел:
— Врешь?!
— Сходи и посмотри.
Он повернулся и побежал по ступеням трапа вверх. Но не прошло и десяти минут, как я снова встретился с ним в коридоре. Это был теперь другой человек, подавленный потерей друга.
— Ну, что? — спросил я.
— Он уже мертвый. Я выбросил его за борт. Бакланов положил свою тяжелую руку на мое плечо и, волнуясь, заговорил глухо, сквозь зубы:
— Эх, какой человек погиб, друг-то наш Вася! Хотел все науки превзойти.
И вот что вышло. За что отняли у него жизнь? Разве она была у него краденая?
Бакланов размазал по лицу слезы и, ссутулившись, медленно полез по трапу».
Новиков-Прибой находился в операционном пункте, когда «Орел» стал крениться. (Васильев, к которому он обращается в своем изложении, на самом деле корабельный инженер Костенко, уже цитированный выше): «Сверху донеслись в операционный пункт крики «ура». Мы недоумевали: в чем дело? Старший боцман Саем, спустившись вниз для перевязки легкой раны на руке, торжественно сообщил:
— Неприятель отступает, а его один подбитый броненосец еле движется и горит. Наша эскадра доканчивает его. Сейчас он пойдет ко дну.
Но вскоре выяснилось, что Саем ошибся: справа от нашей колонны, едва двигаясь, горел не японский броненосец, а наш флагман «Суворов». В лазарете наступило тягостное разочарование, по адресу боцмана послышалась ругань.
В ту же минуту заметили, что броненосец начинает крениться на правый борт. Раненые и здоровые вопросительно переглядывались между собой, но никто не понимал, что случилось с кораблем. Может быть, он уже получил подводную пробоину. Может быть, через несколько минут он, как и броненосец «Ослябя», перевернется вверх днищем. Беспокойство росло. Каждая пара глаз с тревогой посматривала на выход, и каждый человек думал лишь о том, как бы в случае гибели выскочить первым, а чуть опоздаешь — двери и люки будут забиты человеческими телами. Кое-кто уже начал подниматься по трапу. Некоторые что-то выкрикивали в бреду, остальные молчали, как будто прислушиваясь к выстрелам своих орудий и к взрывам неприятельских снарядов. Вздрагивал измученный корабль, словно пугался черной бездны моря, вздрагивали и мы все, как бы сливаясь с частями судна в одно целое.
Броненосец накренился градусов до шести и, не сбавляя ходу, надолго остался в таком положении. На один момент крен его еще более увеличился. Очевидно, это произошло на циркуляции. Казалось, перед нами опускается железная стена, чтобы навсегда отрезать нас от жизни.
Броненосец «Орел» после Цусимского сражения...
Мне вспомнилась мать, и я, подойдя к инженеру Васильеву, для чего-то сказал ему:
— Моя мать умеет читать по-польски. У нее книг на польском языке — томов двадцать: и молитвенники, и романы. Она знает их все почти наизусть.
Васильев удивленно поднял брови и, стараясь понять смысл моих слов, заговорил:
— Да? Это хорошо. А по-французски она не может читать?
— Никак нет, ваше благородие. Во Франции она не была».
Вспоминая офицеров броненосца «Орел», Новиков-Прибой, который сам при Цусиме находился на этом корабле, не забыл и про лейтенанта Гирса, отнесенного им к числу героев: «На броненосце «Орел» было три артиллерийских офицера. Двое из них выбыли из строя. Командир корабля, капитан 2 ранга Сидоров, приказал:
— Вызвать в боевую рубку лейтенанта Гирса!
Во время боя Гирс командовал правой носовой шестидюймовой башней. Он был отличный специалист, однако и ему не пришло в голову израсходовать сначала запасные патроны. Когда он получил приказ явиться в боевую рубку, неприятельские корабли резали курс нашей эскадры и били по ней продольным огнем. Правая носовая башня отвечала противнику с наибольшей напряженностью. Но лейтенант Гирс вынужден был передать командование унтер-офицеру, а сам, соскочив на платформу, быстро приблизился к двери, высокий, статный, с русыми бачками на энергичном лице.
В тот момент, когда он стал открывать тяжелую броневую дверь, раздался взрыв запасных патронов. Лейтенант Гирс, опаленный, без фуражки с трудом открыл дверь и выскочил из башни, оставив в ней ползающих и стонущих людей.
Случайно встретившихся ему носильщиков он послал на помощь к пострадавшим. А сам, вместо того чтобы опуститься в операционный пункт, решил выполнить боевой приказ. Но когда он стал подниматься по шторм-трапу на мостик, под ногами от разрыва снарядов загорелся пластырь, и лейтенант Гирс вторично был весь охвачен пламенем.
Добравшись до боевой рубки, он остановился в ее проходе, вытянулся и, держа обгорелые руки по швам, четко, как на параде, произнес:
— Есть!
Заметив, что его, очевидно, не узнают и молча таращат на него глаза, он добавил:
— Лейтенант Гирс!
Все находившиеся в боевой рубке действительно не узнали его. На нем еще тлело изорванное платье. Череп его совершенно оголился, были опалены усы, бачки, брови и даже ресницы. Губы вздулись двумя волдырями. Кожа на голове и лице полопалась и свисала клочьями, обнажив красное мясо.
Кругом грохотали выстрелы, выло небо, позади, на рострах своего судна от взрыва с треском разлетелся паровой катер, а лейтенанту Гирсу до этого как будто не было никакого дела. Дымящийся, с широко открытыми безумными глазами, он стоял, как страшный призрак, и настойчиво глядел на капитана 2 ранга Сидорова, ожидая от него распоряжений.
Так продолжалось несколько секунд. Лейтенант Гирс зашатался. К нему на помощь бросились матросы и, подхватив под руки, ввели его врубку. Опускаясь на палубу, он тяжко прохрипел:
— Пить...»
Александр Владимирович Гирc. Родился 27 августа 1876 года. Лейтенант эскадренного броненосца "Орел". Участник русско-японской войны 1904-1905 гг. Умер в госпитале Майдзуру от ран, полученных в Цусимском сражении. Дата смерти - 26 мая (8 июня) 1905 г. Был захоронен на местном кладбище японских военных моряков. Позднее прах А.В.Гирса был перезахоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге.