Еще раз о Цусиме часть 2 - 11

Продолжаем идти дальше. В 19.15 — заход солнца. А за 15 минут до этого, ровно в 19 часов, начался сосредоточенный огонь японцев по броненосцу «Орел», и они прекратили его только в момент заката. Несомненно, если бы заход солнца был в 19-45, а не в 19-15, то и нас всех не было бы, потому что наши броненосцы один за другим переворачивались, не в силах выдержать этот ужасный огонь. Броненосцу «Орел», может быть, оставалось существовать 10—15 минут, «Императору Николаю» — не более 3 минут».

Гибели «Бородина» предшествовало потопление однотипного с ним «Александра Третьего», его близнеца. Об этом свидетельствует один офицер с «Сенявина»: «К несчастью, нет сведений о последних минутах «Александра Третьего», шедшего в бой сразу же в кильватер за «Суворовым» под командой капитана Бухвостова. Как и эсминец «Безупречный», он ушел на дно со всем своим экипажем; история последних часов этих кораблей навечно осталась в пучине вместе с их командой.

Николай Михайлович Бухвостов (2(14) мая 1857-14(28) мая 1905) флотский офицер, капитан 1 ранга, командир броненосца «Император Александр III»

Известно, что «Александр» получил очень серьезное повреждение в самом начале боя, и, когда он покинул линию (примерно в 14.40), на нем бушевал огромный пожар. Однако мало вероятно, что именно этот пожар вынудил корабль оставить строй, ибо, если бы это было так, он не сумел бы столь быстро вернуться в строй, а после долго сражаться с противником. Скорее всего, он имел, как и на «Суворове», повреждение руля, которое удалось быстро исправить.

Броненосец «Бородино» ведет бой...

Несомненно, то, что происходило на «Александре», повторяло события, разыгравшиеся на «Суворове». Когда броненосец покинул строй в первый раз (около 18 часов) и был обойден эскадрой, у него была пробоина на пробоине, а крен на левый бок в какой-то момент был так велик, что некоторые пушки почти касались воды; казалось, что он вот-вот перевернется. Однако те, кто остался от команды, нашли в себе достаточно энергии и сил, чтобы совладать с этим; судно мужественно преодолело крен и заняло свое место в строю.

Однако это последнее усилие не смогло продлить агонию корабля более, чем на полчаса. Опять возник угрожающий крен — и «Александр» снова оставил колонну. Большой пожар полыхал в районе боевой рубки, и с «Сенявина», шедшего впереди него, не видели на его мостике никого, кроме сигнальщика, который семафорил «Погибаю!».

Чувствуя, что конец близок, многие из команды выбежали на бак, но броненосец перевернулся так быстро и неожиданно, что большинство оказались под ним. И только человек пятнадцать смогли вскарабкаться на его киль, отсрочив свою смерть на короткое время. Только Бог знает, какая страшная, мучительная смерть — у раненых и невредимых — была у тех, кто остался внутри опрокинутого судна. Разрываемые на куски машинами, придавленные снарядами или другими тяжелыми частями, они инстинктивно пытались выползти наверх из затопляемого судна. Но над ними была тяжелая палуба, ставшая теперь потолком. Натыкаясь повсюду на это железо, покалеченные и полузадохшиеся от недостатка кислорода, они стучали в эту стальную преграду и захлебывались, когда вода поднималась».

Затем подошла очередь «Орла» и «Бородина». Большинство снарядов попало в последний, который теперь шел ведущим, но по крайней мере один снаряд в этот период попал и в «Орла». Вот как вспоминает об этом Новиков-Прибой: «Раздался сигнал «Отражение минной атаки». Но на самом деле никаких миноносцев не было видно. Как после выяснилось, этим сигналом старший офицер Сидоров вызвал прислугу мелкой артиллерии для тушения пожаров. Выскочило наверх человек десять. В этот момент недалеко от судна упал снаряд в море, скользнул по его поверхности и рикошетом снова поднялся на воздух, длинный и черный, как дельфин. Двадцатипудовой тяжестью он рухнул на палубу. На месте взрыва взметнулось и разлилось жидкое пламя, замкнутое расползающимся кольцом бурого дыма. Меня обдало горячей струей и опрокинуло на спину. Мне показалось, что я разлетелся на мельчайшие частицы, как пыль от порыва ветра. Это отсутствие ощущения тела почему-то удивило меня больше всего.

Вскочив, я не поверил, что остался невредим, и начал ощупывать голову, грудь, ноги. Мимо меня с криком пробежали раненые. Два человека были убиты, а третий, отброшенный в мою сторону; пролежал несколько секунд неподвижно, а потом быстро, словно по команде, вскочил на одно колено и стал дико озираться. Этот матрос как будто намеревался куда-то бежать и не замечал, что из его распоротого живота, как тряпки из раскрытого чемодана, вываливались внутренности. А когда взгляд его остановился на обрывках кишок, он судорожно, дрожащими руками начал хватать их и засовывать обратно в живот. Это проделывалось молча и с такой торопливостью, словно еще можно было спасти жизнь. Но смерть уже душила его. Он упал и протяжно, по-звериному заревел. Я хотел бежать вниз, но откуда-то услышал голоса: «Бородино»! «Бородино»!

Что на самом деле случилось с «Бородиным», до сих пор не ясно. Его неожиданный конец приписывали счастливому попаданию последнего 12-дюймового снаряда, выпущенного с японского «Фудзи» до того, как он отошел на Север. Согласно другим источникам «Бородино» стал жертвой торпеды, выпущенной эсминцем «Чиная».

Судовой врач «Авроры» описывает последние минуты броненосца: «Между тем японские броненосцы, за дымом и мглой потерявшие на некоторое время нашу эскадру, снова нагнали ее с тылу и, поравнявшись с передними кораблями, как и раньше, сосредоточили свой огонь на головном, которым теперь был «Бородино». На его корме уже в течение получаса полыхал пожар; дымилось мало, что-то алело, какая-то яркая точка, словно груда раскаленного угля.

Когда «Бородино» спустя четверть часа был взят на прицел и снаряды один за другим стали впиваться ему в бока, поднимая громадные столбы черного дыма (от мелинита, а возможно, что и от угольных ям), у всех нас екнуло сердце. Мы почувствовали, что такого огня никакому броненосцу не выдержать. Доблестный же «Бородино» упрямо не хотел выходить из строя или поворачивать влево; он твердо и неуклонно вел эскадру на NO 23.

В багровых, точно кровавых лучах спускалось солнце — вот-вот зайдет за горизонт.

Ветер заштилел, волна улеглась. До захода солнца осталось каких-нибудь пять минут. Все страшно жаждали, чтобы наступившая ночь спасла бы своим благодетельным покровом несчастный корабль. Каждое мгновение было так дорого! Но пять минут протекали, казалось, как целая вечность.

На заднем мостике «Бородина» у грот-мачты показался пожар: узенький язык пламени высоко (выше уровня труб) лизнул мачту. Дыма не было, в стороны огонь не распространялся. Что бы это могло гореть? Не вспыхнул ли порох в мачтовом или простом элеваторе? Обыкновенно такие пожары кончались через несколько минут, пока не выгорит в патронах бездымный порох, но этот пожар был странно упорен и разгорался все сильней. Неприятель, заметив это, еще более усилил огонь.

Минут пятнадцать «Бородино» еще боролся с пожаром, энергично отвечая на огонь.

Вдруг (в 19 часов 15 минут) в передне-носовой части его последовал взрыв, поднялось целое облако черного дыма, и вслед за тем, сделав последний предсмертный залп из 12-дюймовых орудий кормовой башни, «Бородино» почти в одно мгновение лег на правый борт, обнажил свою подводную часть, киль, сверкнувший в лучах заходящего солнца как чешуя гигантской рыбы, и скрылся под водой еще быстрее, чем «Ослябя», не долее, чем в полминуты времени.

Над погибшим кораблем из воды появилось белое облачко пара, поднимавшееся все выше и выше к небу. Казалось, с этим облачком улетала душа судна. Солнце село. Было 19 часов 20 минут».

Другой очевидец, с «Сенявина», в свою очередь, описывает гибель «Бородина», с добавлением нескольких деталей, которые он узнал от единственного человека, спасшегося при этой катастрофе: «Из 900 человек команды броненосца «Бородино» спасся только один, да и то каким-то чудом. Матрос Ющин, не раненный во время боя, мог поведать многое из того, что он видел или слышал от других в последние часы жизни его судна.

По боевому расписанию матрос Ющин был при одной из 75-мм пушек в первом каземате, поэтому он, естественно, не мог видеть того, что происходило на верхней палубе или в других частях судна, но он мог запомнить то, что слышал от рассыльных, от служащих пожарных команд, от санитаров, заходивших в каземат, и дать общую картину того, что происходило на броненосце в ходе боя.

Броненосец "Бородино" накрывает своим залпом "Асахи"

По воспоминаниям Ющина, незадолго до боя популярный в команде, всеми уважаемый капитан Серебрянников собрал команду на верхней палубе и обратился к ней с речью, напомнив, как каждый должен себя вести в предстоящем бою: повинуясь присяге, надо честно исполнить свой долг. Почти тотчас же прозвучал сигнал боевой тревоги, и люди, под впечатлением слов командира, вступили в бой в приподнятом состоянии духа и с волей к победе.

Пётр Иосифович Серебренников (22 июня 1853 — 27 мая 1905) — русский морской офицер, капитан 1-го ранга. Командир броненосца "Бородино".

В начале сражения «Бородино» имел лишь несколько попаданий, а первая серьезная пробоина (около 15 часов) пришлась в кормовую часть правого борта, чуть выше ватерлинии. Начался пожар, и, поскольку была зыбь, внутрь стала поступать вода. Туда немедленно была направлена аварийная группа под командованием одного решительного юнкера, и пожар скоро удалось потушить. В это же время на батарейной палубе мичману Прикоту осколками снаряда оторвало обе ноги.

В целом же до 17 часов броненосец не имел серьезных повреждений. Фактически корабль попал в переплет при возобновлении боя, когда он стал жертвой сконцентрированного огня японцев. Вскоре после возобновления огня большой снаряд разорвался в районе передней 6-дюймовой башни с правого борта, пробив в нем дыру величиной с ворота и продырявив палубу. Почти одновременно другой снаряд попал в баковую надстройку. Через некоторое время крупный снаряд разорвался возле боевой рубки, полностью развалив мостик, сбив с ног и поранив всех вокруг; при этом были убиты старший и младший штурман, одного из них разорвало в клочья. Старшему артиллерийскому офицеру, лейтенанту Завалишину, выворотило желудок. Кто-то даже видел его самостоятельно спускающимся в операционный пункт, но, упав по дороге, он испустил дух, так и не дойдя до лазарета. Командир и старший торпедный офицер тоже получили ранения, их увели вниз.

Фрагменты снаряда, попавшего в переднюю 12-дюймовую башню, прошили верхушку башни, обезглавив ее командира, лейтенанта Фукса. Старший офицер Макаров принял командование и управлял кораблем с командного поста.

Командир лежал в перевязочном пункте с серьезной раной в шею и без левой руки. Новость о его ранении удручающе подействовала на команду, и, когда стрельба затихла, многие прибегали узнать, как он себя чувствует. Командир ни разу не потерял сознания и продолжал отдавать распоряжения, принимая посильное участие в бою, ободряя команду.

Когда «Император Александр Третий» покинул строй и «Бородино» занял его место в голове колонны, начался заключительный и, пожалуй, самый страшный этап боя. Снаряды стали попадать в корабль бессчетно, сжигая и сметая все, что стояло на их пути. Если до этого момента на броненосце как-то справлялись с пожарами, то теперь они почти завладели судном, и густой едкий дым стлался повсюду, заслоняя противника и мешая стрельбе.

Скоро стал ощущаться значительный крен на правый борт, но «Бородино» не покидал строя, продолжая вести эскадру, по-прежнему стреляя, однако не так бойко, как раньше, поскольку большинство орудий с их прислугой было выбито. Вражеские снаряды попадали все чаще, и незадолго перед гибелью броненосца все офицеры были ранены, или убиты.

По словам Ющина, было несколько подводных пробоин (хотя сам он их не видел, а основывался на очень большом крене, с другой же стороны, на отсутствии большого взрыва, могущего означать попадание торпеды или взрыв крюйт-камеры).

Уже перед самым концом он ушел со своего поста в первом каземате на корму и своими глазами мог видеть разрушения, полученные во всех надводных частях корабля. Случилось же это так: незадолго до опрокидывания броненосца два снаряда, один за другим, ударили в каземат Ющина, после чего в живых остались только сам Ющин и его начальник, унтер-офицер Чепакин. Возник сильный пожар, с которым они вдвоем справиться не могли, и Чепакин приказал Ющину бежать на корму за помощью. Выполняя приказ, Ющину пришлось пробираться буквально через руины: спардек во многих местах был продырявлен и смят, в палубе зияли огромные бреши, и матрос должен был проявлять максимум осторожности, чтобы не свалиться вниз. Все трапы были снесены или с поручнями, закрученными в спираль, просто исковерканы; поэтому было почти немыслимо попасть с одной палубы на другую. Офицерские помещения и каюта флаг-офицера превратились в развалины, и к тому же они горели.

Словом, Ющин на корме никого не нашел. Аварийная группа была, несомненно, вся уничтожена: вокруг, здесь и там, лежали только безжизненные человеческие тела. Их было много. Им овладел страх; недвижимый, он оставался некоторое время на шканцах левого борта, потом, сам не зная зачем, решил взобраться на верхнюю палубу, но она горела, а задний мостик также полыхал пламенем. Тогда, оставив эту затею, Ющин побежал назад, в свой каземат, доложить командиру о том, что он увидел. Но едва он добежал до своего орудия, как броненосец вдруг лег на борт и опрокинулся. Вода мгновенно ворвалась через пушечные порты и заполнила каземат. Ющин уже не мог выскочить через эти порты, оказавшись на потолке. Здесь он инстинктивно схватился за какую-то паровую трубу, затем, сорвав с себя одежду, нащупал порт пальцем ноги, нырнул в него и, работая руками и ногами, едва не задохнувшись, всплыл на поверхность.

Первое, что он увидел, было днище его корабля, на котором стояли восемь человек из бывшей команды — все остальные умирали той же мучительной, ужасной смертью, которую приняли их товарищи на «Александре Третьем». Увидев Ющина, торпедный механик Петов закричал: «Плыви сюда!» и, сняв рубаху, пытался один конец ее протянуть Ющину. Тот совсем было дотянулся до рукава рубахи, но тут большая волна отбросила его от днища. К счастью, неподалеку он заметил несколько досок, на которых держались четверо матросов. Преодолевая кошмарную усталость, он кое-как доплыл до них и крепко ухватился за кусок такелажа. Этой пятерке не суждено было долго оставаться вместе; скоро куски дерева с людьми, лежавшими на них, разметало волнами в разные стороны, и через несколько минут Ющин потерял их всех из виду. К этому времени днище броненосца уже исчезло под водой.

В полнейшей темноте Ющин три часа еле держался на своей доске, раскачиваемый, волнами. Бог знает, что пережил он за эти часы... Еще бы немного, и настал бы конец его выносливости. Он непременно пошел бы ко дну, как его товарищи, если бы, по воле судьбы, рядом не проходил японский миноносец, который и поднял его на борт».

• Назад
• Вперед