Адмирал И.С. Исаков - 7

О своей реакции на отказ Иван Степанович как-то рассказывал после Великой Отечественной войны Всеволоду Вишневскому, писателю, с которым сблизился в годы съемок фильма «Мы из Кронштадта», не раз встречался в море и на берегу, не раз резко спорил, как спорят с друзьями.  Исаков сказал ему, что, прочтя резолюцию, он твердо решил добиться своего и стать моряком. Тогда, в тринадцатом году в Петербурге, сказались, к счастью, черты характера, унаследованные не только от отца, но и от матери, тоже выросшей на каменистой, требующей упорного труда земле, только на северной, где каждую пядь пашни приходилось отбивать у природы, очищать, освобождать от валунов—из них и поныне на островах и на материке Эстонии крестьяне складывают изгороди вокруг своих жилищ. Упорство, настойчивость, самообладание, воля — все, что он получил от натуры родителей и развивал в себе исподволь, было лущено в ход.

Исаков подал бумаги в Петербургский технологический институт и был принят. Чтоб не стать в тягость родственникам и матери, он устроился в гараж при институте ремонтировать автомобили.

Великое дело — самостоятельность. Исаков считал, что никогда так хорошо и легко не учился, как в год, когда, переехав в Петербург, освободился от опеки маменьки и родичей. Он нисколько не обижал этим близких людей. И матери, и дяде Петру Исаков остался навсегда благодарен за все, что они сделали для него. Но для каждого юноши настает пора, когда опека даже любимых людей становится обузой...

В одной из записей на блокнотном листочке с метой синим карандашом «Автобиография»,— таких листочков, заполненных фразами-тезисами,  помеченными по-исаковски цифрами, как пункты плана возможной рукописи, появилось за годы его скитаний по госпиталям немало,— я встретил неожиданное слово: нахлебничество.Точнее, два слова — горечь нахлебничества. Так и намечено к разделу «О предрасположении к большевизму» первым пунктом: «Никакого достатка. Горечь нахлебничества».

Нахлебник?! Никто не попрекал его куском хлеба. Он сам видел, как тяжко живется семье. Пора становиться мужчиной. Хочешь поступать по-своему — отвечай за поступки и неудачи сам, своим горбом. Он и добивался своего по-своему: уехал в Петербург, стал студентом, стал рабочим, отказался от помощи родных, но не отказался от цели жизни.

Вот когда Степан Осипович Макаров, герой давних побасенок отца, заслонил на время всех книжных кумиров. Макаров ему близок, почти современник. Макарову тоже, наверно, хотелось поступить туда, где учились Ушаков, Лазарев, Нахимов, а пришлось пойти в скромное штурманское училище на Амуре. Но стал же он крупнейшим флотоводцем и ученым. Да еще в годы наимрачнейшей реакции. Подумать только — боцманский сын, выходец из низшего сословия, командовал тихоокеанским флотом, сокрушал на страницах «Морского сборника» авторитет самых чванливых и косных сановников от адмиралтейства, дал России не только первый в мире катероносец, но и «Ермака», оставил после себя блестящую книгу «Рассуждения по вопросам морской тактики» — откровение в морском искусстве и в науке— и достойно принял смерть на мостике броненосца на виду у всего мира. Это  ли не  пример для юноши, желающего стать военным моряком!

"Ермак" — ледокол русского и советского флотов. Первый в мире ледокол арктического класса. Назван в честь русского исследователя Сибири — Ермака Тимофеевича

Читатель, пожалуй, вправе спросить: а почему бы этому юноше не пойти в матросы? Море отплатит добром за упорство и труд. Умом мы можем понять, что в старой России был иной социальный строй. Но нелегко в семидесятые годы представить себе уклад жизни десятых годов нашего века. В те времена не мог матрос стать капитаном. А Исаков хотел стать капитаном — помните: «Я — капитан, Олька!..»

Технологический давно слыл очагом крамолы; его студенты прекратили в тысяча девятьсот пятом году занятия, протестуя против расстрела рабочих у Зимнего дворца 9 января; в его стенах тогда же впервые заседал Петербургский совет рабочих депутатов, а после разгрома первой русской революции были тайные явки большевиков. И теперь здесь царил дух вольнодумства. Старшекурсники бывали на заводах и верфях Питера. Новая техника, перспективы развития радио, авиации, кораблестроения занимали их серьезнее, чем издателей тифлисской «Зари».

Останься Исаков в Технологическом, он стал бы при его разносторонних способностях выдающимся инженером-технологом или ученым в точных науках, вероятно, и политически прозрел бы много раньше. Только у каждого свой путь. Его дорога к самоопределению лежала через ту самую офицерскую касту, которая его отвергала. Но нигде прежде да и потом, до самой революции, он не слыхал таких ясных и прямодушных суждений об окружающем мире, как в Технологическом в канун первой мировой войны.

 

• Назад
• Вперед