Адмирал И.С. Исаков - 30

Когда на верфях в Николаеве стали достраивать корабли, заложенные еще до революции, Исаков получил эсминец «Корфу», позже названный «Петровский»— в честь старого большевика Григория Ивановича Петровского, в то время председателя Всеукра-инского ЦИКа. «Петровского» он достраивал там, где в XIX веке Нахимов достраивал свою «Силистрию».

Эскадренный миноносец «Железняков» 1944 год Эсминец типа «Новик». Зачислен в списке судов Черноморского флота 2 июля 1915 года. До 1925 года носил название «Корфу», а затем до 1939 года — «Петровский». 8 апреля 1953 года эсминец был выведен из боевого состава, разоружен и переформирован в плавказарму ПКЗ-62. 10 июля 1956 года ПКЗ-62 был исключен из списка судов ВМФ. Разделан на металл в 1957 году в Поти на базе Главвторчермета.

Его радовала возможность, следуя обычаю лучших моряков России, еще на заводе, при начинке корпуса, вносить в стареющий проект поправки, подсказанные временем и собственной практикой.

Михаил Афанасьевич Степанов, комиссар «Петровского», с которым в шестидесятые годы меня познакомил Исаков как с давним другом и крестным при вступлении в партию, сказал однажды, что более дотошного, а главное — знающего, чего он хочет, приемщика в цехах завода не видели давно. Разве что читали подобное про Павла Степановича Нахимова. Оценке комиссара созвучна и служебная аттестация: «Работоспособности колоссальной, всякую порученную ему работу выполняет с исключительной добросовестностью и знанием дела. Внес много ценных указаний по улучшению боевых качеств миноносцев. Среди комсостава и команды пользуется большим авторитетом, уважением и симпатией».

Подумать только: и аттестация двадцатых годов и отзыв комиссара относятся к человеку, которого еще в Батуме, в Севастополе, а пуще — в Николаеве донимали приступы изнурительной малярии. Как мог, он старался скрыть болезнь от окружающих, но Ольга Васильевна знала, что, идя в завод, ее Жано —так в те годы он подписывал письма — глотает хину. Степанов после нескольких дней службы на «Корфу» — «Петровском» заметил, что командир болен, но умеет недомогание преодолевать. На ходовые испытания Исаков вышел, тайком глотая хину. Ошвартовался в заводском ковше с шиком, как в Астрахани или в Кронштадте, каждый салажонок на корабле влюбился в командира после такой швартовки. А Ольга Васильевна прочла вскоре признание: «После 38° я перестаю быть человеком».

Под военно-морским флагом Исаков повел эсминец в Севастополь. Поднялся на мостик в Николаеве, вышел на рейд, прилег в рубке на койку, снова поднялся у Тендры, и так до гудящего бакана у Инкер-манских створов — о его муках знали листки записей для жены. На первом листке — о шторме: командира тревожит, как перенесут шторм молодые, их много в команде. Дальше — порция самоиронии, пародирующая переводную маринистику: «Это не история, которая начинается словами «...когда лорд Гаук...» и над которой плачешь. Но — капитан управлял с помощью пилюль. Правда, не привезенных с Востока, а всего лишь от доктора Норова»... Потом шутки о горечи этих пилюль  от корабельного лекпома, фельдшера. И строка: «Терплю. Командую из койки. Доктора гадают...» А на последнем листке из госпиталя, куда свезли его и где ожил, извинение перед женой за скулеж: «Вчера написал много ерунды. Рассматривай как историю болезни».

Было бы худо, оставил бы листки при себе. Так всегда.

Через неделю снова в море: «Первый раз кувыркался на этом шипе. Шторм такой, что перехлестывало через мостик. А ты на нем была и, наверное, помнишь, какой он высокий. Первая же волна окатила с головы до пят. Уйти было нельзя. Три часа стоял мокрый и думал,   как бы переодеться и принять хину.  Но когда попал вниз, заснул, не успев принять и переодеться. По-видимому, плазмодии к таким кренам не приучены, потому все окончилось благополучно. С прискорбием заметил, что меня начало мутить. В ригу не ездил, но был близок к тому. Хотя, по существу, это ерунда, но капитану к лицу не иметь этой слабости. По самочувствию вижу, что все это последствия перенесенных болестей»... И все же радость: «Я — капитан, Олька!» Письма к жене, его спутнице и собеседнице почти полвека,— это его дневник-исповедь, его мысли, волнения, советы прочесть книгу, открытую и для себя и для нее, сюжеты юморесок и диалоги с мудро-лукавыми первобытными старцами с гор, зарисовки нравов на батумской или сухумской набережной, откровения о надеждах на дальние плавания, об огорчениях стычкой с равнодушным к делу тупицей или циником, и внезапный лиричный  пейзаж ночного моря — восторг от возвращения на мостик и предчувствие неизбежной разлуки с ним.

Уйти пришлось раньше, чем ожидал. Приходили на Балтику с официальным визитом итальянские эскадренные миноносцы Tigre («Тигре») и Leone («Леоне»).

Эскадренный миноносец Leone  Длина - 113,41 м; Ширина -10,36 м; Осадка - 3,28 м; Скорость хода -  34 узла (63 км/ч); Дальность плавания - 2070 морских миль на 15 узлах; Экипаж -  16 офицеров, 190 матросов

Теперь взаимные визиты вежливости — дело привычное. В двадцатые годы каждый приход иностранного судна к нам и каждый поход нашего военного корабля за рубеж — событие, прорыв блокады. Ответный визит в Италию тоже прорыв политической блокады. В поход назначили два лучших на Черном море эсминца, первые в боевой и политической подготовке — так сказано в истории флота: «Петровский» под командой Исакова и «Незаможник»— со дна моря подняли и на верфях восстановили с помощью крестьян-незаможников Украины эсминец «Занте».

Эсминец «Незаможник»  (укр. незаможник — бедняк; до 12 июня 1923 года  — «Занте», до 29 апреля 1926 года  — «Незаможный») — эскадренный миноносец типа «Фидониси», принадлежавший к числу эскадренных миноносцев типа «Новик».

Впервые после Октября предстояло пройти проливы и показать наш флаг в морях Мраморном, Средиземном, в Неаполе. Такой поход надо провести с блеском, это важно для престижа страны и для всего мирового рабочего движения. Но Исакову опять не повезло: когда все было подготовлено, буквально перед выходом в море, командира снесли на берег с температурой сорок...

Эсминцы «Незаможник» и «Петровский» в 1930-е годы

Фортуна не подняла, а опять швырнула Исакова на новую ступень «слишком быстро и боком»—через госпиталь в штаб БОЧМа: любили у нас в те времена такие сокращения-головоломки, начальника морских сил официально называли  Наморси, вот и БОЧМ — береговая оборона Черного моря, огромного пространства от турецкой  границы до   румынской. С тех пор — на годы — штабная полоса морской жизни Исакова: полгода в БОЧМе, потом в Штаморси Черного моря, Севастополь, Москва, Ленинград, Кронштадт, снова Москва — так до начальника Главного морского штаба страны. Он недели не сидел на месте.  Всегда стремился в море. Но на мостик поднимался уже не командир, а высший начальник, правда всегда помнящий, что командиру мешать нельзя.

• Назад
• Вперед