Море и флот в поэзии...том2
- Опубликовано: 01.11.2010, 21:54
- Просмотров: 119917
Содержание материала
МОРЕ И ФЛОТ В ПОЭЗИИ
ТОМ 2
БОРИС ПАСТЕРНАК
1890 — 1960
МОРСКОЙ МЯТЕЖ
(Из поэмы «Девятьсот пятый год»)
Солнце село,
И вдруг
Электричеством вспыхнул «Потемкин».
Со спардека на камбуз
Нахлынуло полчище мух:
Мясо было с душком...
И на море упали потемки.
Свет брюзжал до зари,
И забрезжившим утром потух.
Глыбы
Утренней зыби
Скользнули,
Как ртутные бритвы,
По подножью громады.
И, глядя на них с высоты,
Стал дышать броненосец
И ожил.
Пропели молитву.
Стали скатывать палубу.
Вынесли в море щиты.
За обедом к котлу не садились
И кушали молча
Хлеб да воду.
Как вдруг раздалось:
Все на ют!
По местам!
На две вахты! —
И в кителе некто,
Чернея от желчи,
Гаркнул:
— Смирно! —
С буксирного кнехта
Грозя семистам.
— Недовольство?! Кто кушать - к котлу.
— Кто не хочет - на рею.
— Выходи! —
Вахты замерли, ахнув.
И вдруг, сообща,
Устремились в смятенье
От кнехта
Бегом к батарее.
— Стой! Довольно!—
— Вскричал
Озверевший апостол борща.
Часть бегущих отстала.
Он стал поперек.
— Снова шашни?! — Он скомандовал:
— Боцман.
— Брезент!
Караул оцепить! —
Остальные,
Забившись толпой в батарейную башню,
Ждали в ужасе казни.
Имевшей вот-вот наступить.
Шибко бились сердца.
И одно,
Не стерпевшее боли,
Взвыло:
— Братцы!
Да что ж это! --И, волоса шевеля:
— Бей их, братцы, мерзавцев!
— За ружья!
Да здравствует воля! —
Лязгом стали и ног
Откатилось
К ластам корабля.
И восстанье взвилось.
Шелестя,
До высот за бизанью.
И раздулось.
И там
Кистенем
Описало дугу.
— Что нам взапуски бегать!
Да стой же, мерзавец!
Достану —
Трах-тах-тах...
Вынос кисти по цели,
И залп на бегу.
Трах-тах-тах...
И запрыгали пули по палубам,
С палуб,
Трах-тах-тах...
По воде.
По пловцам.
— Он еще на борту?! — Залпы в воду и в воздух.
— Ага!
Ты звереешь от жалоб?! —
Залпы, залпы,
И за ноги за борт
И марш в Порт-Артур.
А в машинном возились,
Не зная еще хорошенько,
Как на шканцах дела,
Когда, тенью проплыв по котлам,
По машинной решетке
Гигантом
Прошел
Матюшенко,
И, нагнувшись над адом.
Вскричал:
— Степа!
— Наша взяла!
Машинист поднялся. Обнялись.
— Попытаем без нянек. Будь покоен!
Под стражей.
А прочим по пуле — и вплавь.
Я зачем к тебе, Степа,
Каков у нас младший механик?
— Есть один.
— Ну и ладно.
Ты мне его наверх отправь.
День прошел.
На заре,
Облачась в дымовую завесу.
Крикнул в рупор матросам матрос
—Выбирай якоря! —
Голос в облаке смолк.
Броненосец пошел на Одессу,
По суровому кряжу
Оранжевым крапом
Горя.
ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ
1893-1930
ЛЕВЫЙ МАРШ
(Матросам)
Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше
слово,
товарищ маузер.
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним.
Левой!
Левой!
Левой!
Эй, синеблузые!
Рейте!
За океаны!
Или
у броненосцев на рейде
ступлены острые кили?!
Пусть,
оскалясь короной,
вздымает британский лев вой.
Коммуне не быть покоренной.
Левой!
Левой!
Левой!
Там .
за горами горя
солнечный край непочатый.
За голод,
за мора море
шаг миллионный печатай!
Пусть бандой окружат нанятой,
стальной изливаются леевой,—
России не быть под Антантой.
Левой!
Левой!
Левой!
Глаз ли померкнет орлий?
В старое ль станем пялиться?
Крепи
у мира на горле
пролетариата пальцы!
Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!
1917—1925
ВОЕННО-МОРСКАЯ ЛЮБОВЬ
По морям играя носится
с миноносцем миноносица.
Льнет, как будто к меду осочка,
к миноносцу миносочка.
И конца б не довелось ему,
благодушью миноносьему.
Вдруг прожектор, вздев на нос очки.
Впился в спину миноносочки.
Как взревет мед поголосила:
«Р-р-р-астакая миноносина!»
Прямо ль, влево ль, вправо ль бросится,
а сбежала миноносица.
Но ударить удалось ему
по ребру по миноносьему.
Плач и вой морями носится:
овдовела миноносица.
И чего это несносен нам
мир в семействе миноносином?
1913 — 1917
АЛЕКСАНДР БЛОК
1880—1921
РАБОЧИЕ НА РЕЙДЕ
Окаймлен летучей пеной,
Днем и ночью дышит мол.
Очарованный сиреной.
Труд наш медленный тяжел.
Океан гудит под нами,
В порте блещут огоньки.
Кораблей за бурунами
Чутко ищут маяки.
И шатают мраки в море
Эти тонкие лучи,
Как испуганные зори,
Проскользнувшие в ночи.
Широки ночей объятья.
Тяжки вздохи темноты!
Все мы близки, все мы братья
Там, на рейде, в час мечты!
Далеко за полночь в дали
Неизведанной земли —
Мы печально провожали
Голубые корабли.
Были странны очертанья
Черных труб и тонких рей,
Были темные названья
Нам неведомых зверей.
«Птица Пен» ходила к югу,
Возвратись, давала знак:
Через бурю, через вьюгу
Различала красный флаг...
Что за тайну мы хранили,
Чьи богатства стерегли?
Золотые ль слитки плыли
В наши темные кули?
Не чудесная ли птица
В клетке плечи нам свела?
Или черная царица
В ней пугливо замерла?..
Но, как в сказке, люди в море:
Тяжкой ношей каждый горд.
И гуманным песням вторя.
Грохотал угрюмый порт.
16 декабря 1904
ПЕСНЯ МАТРОСОВ
Подарило нам море
Обручальное кольцо!
Целовало нас море
В загорелое лицо!
Приневестилась
Морская глубина!
Неневестная
Морская быстрина!
С ней жизнь вольна,
С ней смерть не страшна.
Она, матушка, свободна, холодна!
С ней погуляем
На вольном просторе!
Синее море!
Красные зори!
Ветер, ты, пьяный,
Трепли волоса!
Ветер соленый,
Неси голоса!
Ветер, ты, вольный,
Раздуй паруса!
16 декабря 1904
* * *
Ты помнишь? В нашей бухте сонной
Спала зеленая вода,
Когда кильватерной колонной
Вошли военные суда.
Четыре — серых. И вопросы
Нас волновали битый час,
И загорелые матросы
Ходили важно мимо нас.
Мир стал заманчивей и шире,
И вдруг— суда уплыли прочь.
Нам было видно: все четыре
Зарылись в океан и в ночь.
И вновь обычным стало море,
Маяк уныло замигал,
Когда на низком семафоре
Последний отдали сигнал...
Как мало в этой жизни надо
Нам, детям — и тебе и мне.
Ведь сердце радоваться радо
И самой малой новизне.
Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран —
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман.
6 февраля 1914
НИКОЛАЙ ТИХОНОВ
1896-1979
БАЛЛАДА О ГВОЗДЯХ
Спокойно трубку докурил до конца.
Спокойно улыбку стер с лица.
«Команда, во фронт! Офицеры, вперед!»
Сухими шагами командир идет.
И слова равняются в полный рост:
«С якоря в восемь. Курс — ост.
У кого жена, дети, брат —
Пишите, мы не придем назад.
Зато будет знатный кегельбан».
И старший в ответ: «Есть, капитан!»
А самый дерзкий и молодой
Смотрел на солнце над водой.
«Не все ли равно,— сказал он,— где?
Еще спокойней лежать в воде».
Адмиральским ушам простукал рассвет:
«Приказ исполнен. Спасенных нет».
Гвозди б делать из этих людей:
Крепче б не было в мире гвоздей.
1919-1922
ВЛАДИМИР КИРИЛЛОВ
1890- 1943
МАТРОСАМ
Герои, скитальцы морей, альбатросы,
Застольные гости громовых пиров,
Орлиное племя, матросы, матросы.
Вам песнь огневая рубиновых слов.
Вы солнце, вы свежесть стихии соленой,
Вы вольные ветры, вы рокоты бурь,
В речах ваших звоны, морские циклоны,
Во взорах безбрежность, морская лазурь.
Врагам не прощали вы кровь и обиды
И знамя борьбы поднимали не раз,
Балтийские воды и берег Тавриды
Готовят потомкам пленительный сказ.
Как бурные волны, вы грозно вливались
Во дни революций на Невский гранит,
И кровью орлиной не раз омывались
Проспекты, панели асфальтовых плит.
Открытые лица, широкие плечи,
Стальные винтовки в бесстрашных руках
Всегда наготове для вражеской встречи:
Такими бывали вы в красных боях.
Подобно утесам вы встали, титаны,
На страже коммуны, на страже свобод,
У врат лучезарных, где вязью багряной
Сверкает бессмертный Семнадцатый год.
Герои, скитальцы морей, альбатросы,
Застольные гости громовых пиров,
Орлиное племя, матросы, матросы.
Вам песня поэта, вам слава веков.
1918
ПАВЕЛ АРСКИЙ
1886 - 1967
МАТРОСЫ
Балтийское море!
Железный Кронштадт
Над Финским заливом
Пылает закат.
Гвардейцы матросы
Морской батальон,
Не будет, не будет
В бою побежден.
Матросы, матросы!
Пылает закат...
Матросы — в дорогу.
Прощай, Петроград!
На юге Деникин,
За Волгой Колчак.
Прощается с милой
Военный моряк.
«Потемкин», «Аврора»!
Что сердцу милей?
На свете нет лучше
Таких кораблей.
Они революции —
Символ живой,
Они нашей славы —
Набат боевой.
Отечество наше!
О Родина-мать!
Кто в цепи посмеет
Тебя заковать?
Матросы, матросы!
Победа нас ждет
С поста боевого
Никто не уйдет.
Горит и пылает
Закат золотой,
Прощается с милой
Моряк молодой.
1919
ДЕМЬЯН БЕДНЫЙ
1883—1945
КРАСНЫЙ ФЛОТ
Жуя огрызок папиросы,
Я жду из Питера вестей:
Как наши красные матросы
Честят непрошеных «гостей»!
Фортов кронштадтских ли снаряды
Сметают «белые» ряды?
Или балтийские отряды
С нехотой делят все труды?
Но без вестей я знаю твердо:
Там, где стоит наш Красный флот,
Там — красный флаг алеет гордо,
Там — революции оплот.
Там красный фронт — броня стальная,
Там — нерушимая стена,
Там — тщетно пенится шальная
Белогвардейская волна!
1919
СЕРГЕЙ ЕСЕНИН
1895 — 1925
КАПИТАН ЗЕМЛИ
Еще никто
Не управлял планетой,
И никому
Не пелась песнь моя.
Лишь только он,
С рукой своей воздетой,
Сказал, что мир —
Единая семья.
Не обольщен я
Гимнами герою,
Не трепещу
Кровопроводом жил.
Я счастлив тем,
Что сумрачной порою
Одними чувствами
Я с ним дышал И жил.
Не то что мы,
Которым все так
Близко —
Впадают в диво
И слоны...
Как скромный мальчик
Из Симбирска
Стал рулевым
Своей страны.
Средь рева волн
В своей расчистке,
Слегка суров
И нежно мил,
Он много мыслил
По-марксистски,
Совсем по-ленински
Творил.
Нет!
Это не разгулье Стеньки!
Не пугачевский
Бунт и трон!
Он никого не ставил
К стенке.
Все делал
Лишь людской закон.
Он в разуме.
Отваги полный.
Лишь только прилегал
К рулю.
Чтобы об мыс
Дробились волны,
Простор давая
Кораблю.
Он — рулевой
И капитан,
Страшны ль с ним
Шквальные откосы?
Ведь, собранная
С разных стран.
Вся партия — его
Матросы.
Не трусь.
Кто к морю не привык:
Они за лучшие
Обеты
Зажгут,
Сойдя на материк,
Путеводительные светы.
Тогда поэт
Другой судьбы,
И уж не я,
А он меж вами
Споет вам песню
В честь борьбы
Другими,
Новыми словами
Он скажет:
«Только тот пловец.
Кто, закалив
В бореньях душу,
Открыл для мира наконец
Никем не виданную
Сушу».
17 январь 25. Батум
ВАСИЛИЙ КНЯЗЕВ
1887—1937
КРАСНЫЙ МАТРОС
Синяя куртка с грудью открытой,
Неколебимой — тот же утес!
Вот он, бессмертья лавром повитый,
В шапке, к затылку бурею сбитой,
Гордость Коммуны — красный матрос.
Этот не выдаст в тяжкую пору,
Не затрепещет в час роковой:
Смерть, как и должно дерзкому взору —
Дерзостью встретит: «Шутишь, без спору
Не совладаешь с вольной душой!»
Даже штыками к мачте прибитый,
Тяжко изранен стрелами гроз,
Будет бороться, кровью покрытый,
В шапке, к затылку пулями сбитой,
Гордость Коммуны — красный матрос.
Синяя куртка с грудью открытой,
Неколебимой — тот же утес! —
Вот он, бессмертья лавром повитый,
В танке, к затылку пулями сбитой,
Гордость Коммуны — красный матрос.
Помните? Ночью взвыли заводы:
«Ратуйте, близок гибели миг —
Псков затопили прусские воды!» —
Прямо с танцульки, дети свободы,
В Смольный примчали сердце и штык!
Первый в читальнях красного клуба,
Первый в лезгинке, первый в бою;
Жизнью играет дерзко и грубо:
«Шатка так шатка; Люба так Люба!
Вот он я - ешьте душу мою!»
Бури встречает грудью открытой:
«Бей, измывайся — крепок утес!»
Вот он, бессмертья лавром повитый,
В шапке, к затылку молнией сбитой,
Гордость Коммуны -- красный матрос.
1918
НИКОЛАЙ АСЕЕВ
1889—1963
ПРИШЕЛЬЦАМ
На мирно голубевший рейд
был, как перчатка, брошен крейсер,
от утомительного рейса
мечтавший отдохнуть скорей...
Но не кичитесь, моряки,
своею силою тройною...
Тайфун взметает здесь пески,
поэт идет на вас войною!
Пусть взор, склоняющийся ниц,
покорный силе, вас встречает,
но с опечаленных границ
вам стих свободный отвечает.
Пусть твой хозяин злобно туп,
но ты «свободный» англичанин,
ужель не понял ты молчаний,
струящихся со стольких губ?
Твоей красе никто не рад,
ты — гость, который не был прошен,
о серый, сумрачный пират,
твой вызов — будущему брошен!
Эй, седовласый капитан,
куда завел своих матросов?
Не замечал ли ты вопросов
в очах холодных, как туман?
И разве там, средь бурь и бед,
и черных брызг, и злого свиста,
не улыбалося тебе
виденье Оливера Твиста?
И разве там, средь бурь и бед,
и клочьев мчащегося шторма,
не понял ты, что — не тебе
подвластна жизнь и жизни форма?
Возьмешь ли на себя вину
направить бешеные ядра
в непокоренную страну,
воспетую в напевах барда.
Матрос! Ты житель всех широт!
Приказу ж: «Волю в море сбросьте!»
ответствуй: «С ней и — за народ!» —
и стань на капитанский мостик.
1923
АЛЕКСАНДР ПРОКОФЬЕВ
1900 - 1971
МАТРОС В ОКТЯБРЕ
Плещет лента голубая —
Балтики холодной весть.
Он идет, как подобает,
Весь в патронах, в бомбах весь!
Молодой и новый. Нате!
Так до ленты молодой
Он идет, и на гранате
Гордая его ладонь.
Справа маузер и слева,
И, победу в мир неся,
Пальцев страшная система
Врезалась в железо вся!
Всё готово к нападенью
К бою насмерть...
И углом
Он вторгается в Литейный,—
На Литейном ходит гром.
И развернутою лавой
На отлогих берегах.
Потрясенные, как слава,
Ходят молнии в венках!
Он вторгается, как мастер.
Лозунг выбран, словно щит:
«Именем Советской власти! —
В этот грохот он кричит.—
Именем...»
И, прям и светел,
С бомбой падает в века.
Мир ломается. И ветер
Давят два броневика.
1933
ДМИТРИЙ ПЕТРОВСКИЙ
1892—1955
РАССТРЕЛ ЛЕЙТЕНАНТА ШМИДТА
Есть на Черном море жуткий остров Березань,
Оковала его моря бирюза.
Око вала поглядело и назад,
Потемневшее, хотело убежать.
Но туман, опережая, задрожал.
Дрожь и слезы синю валу передал:
«Ты хотела, ты просила, моря даль.
Показать тебе казнимого в глаза?»
Снялся стаей серых чаек злой туман.
День сказал ему: «Гляди теперь туда.
Где за далью прогремело два раза:
Там стоят четыре мачты мятежа...»
Не гремит барабан ему в спину,
Не звенят поясные кандалы,—
На расстрел на рассвете выводили:
Залп за залпом замер за морем вдали...
Залп за залпом прозвучали и опять
Повторилось где-то в море миль за пять.
Волны лопастями звякнули: «Копать».
Эта бухта, как могила глубока.
Чтобы век над нею плакать морякам,
Облака теперь в глаза тебе летят!
Облака глаза в слезах обледенят
Над могилою твоею, лейтенант...
Градом грохнет ряд зарядов
раз за раз,
Барабаня: «Где вы взяли тот наряд?»
Зарядили, отступили шаг назад.
Скулы сжали ничего не говорят...
Вот уж солнце побежало по столбам,
Поспешало на пальбу не опоздать.
Злой туман ему ресницы застилал.
Горю с морем распрощаться не давал.
Свежий ветер гнал на море вал на вал
И сорочку, как бизань, он надувал.
Взмаха ждал он, моря запахом дышал, —
Запах моря буйну душу волновал.
Скоро, скоро там лопаты отзвенят
И сольется с бурей на море душа,
С неба канет в море ранняя звезда —
И не встанет лейтенант уж никогда.
Даже волны повязали алый бант,
Чтобы Шмидта в колыбели колыбать,
Даже волны волновались за тебя,
Даже волны заливали берега.
«Где брат бури? Или умер ты за нас.
Красногрудый черноморский лейтенант?..»
Каждой полночью вздымаются моря,
Над пучиною качая якоря.
«Подо мною,— отвечает Березань,—
Сквозь песок горят расстрелянных глаза.
Ночью в море за звездой летит звезда,
Ясных глаз им не посмели завязать...»
А в потемках шел «Потемкин» на Дунай,
Залпов слава за Дунаем отдана,
И за залпом откатился алый вал,
Лавой бросив синегубых запевал.
И теперь не разыскать, не рассказать:
Был привязан за столбами лейтенант.
Сто солдат столбы срубали и ушли,
И на острове не стало ни души.
Он положен, по-морскому, под брезент,
Чтоб песок морской очей бы не сгрызал,
И «Очаков» выплывает по ночам,
Чтоб в могиле лейтенант о нем молчал.
Он молчит: не воскресают люди вновь.
Смерть легла кольцом полярных красных льдов.
И в арктическом затворе тихо спит
Черным морем откомандовавший Шмидт...
1925
АЛЕКСАНДР БЕЗЫМЕНСКИЙ
1898—1975
КОМСОФЛОТСКИЙ МАРШ
Низвергнута ночь. Подымается солнце
Над морем рабочих голов.
Вперед, краснофлотцы, вперед, комсомольцы,
На вахту грядущих веков!
Вперед же по солнечным реям
На фабрики, шахты, суда!
По всем океанам и странам развеем
Мы алое знамя труда.
Мы, дети заводов и моря, упорны,
Мы волею нашей — кремни.
Не страшны нам, юным, ни бури, ни штормы,
Ни трудные, страдные дни.
Вперед же по солнечным реям
На фабрики, шахты, суда!
По всем океанам и странам развеем
Мы алое знамя труда.
Сгустились на Западе гнета потемки,
Рабочих сдавили кольцом.
Но грянет и там броненосец «Потемкин»,
Да только с победным концом.
Вперед же по солнечным реям
На фабрики, шахты, суда!
По всем океанам и странам развеем
Мы алое знамя труда.
Пусть сердится буря, пусть ветер неистов,
Растет наш рабочий прибой.
Вперед, комсомольцы, вперед, коммунисты,
Вперед, краснофлотцы, на бой!
Вперед же по солнечным реям
На фабрики, шахты, суда!
По всем океанам и странам развеем
Мы алое знамя труда.
1924
АЛЕКСЕЙ СУРКОВ
1899-1983
ШЕСТОЙ
Хорошие были ребята.
Кремневые, на подбор.
Трава на троне примята,
Зарос лопухами двор.
Синеет в траве колокольчик.
Кузнечик стрижет в тишине.
Переглянулись молча
И молча встали к стене.
Хорошие были ребята.
Кронштадтские. Моряки.
Одетый медью заката,
Конвой подровнял штыки.
Подул ветерок с заречья,
И сразу стало свежо.
В высокой траве кузнечик
Стрижет себе да стрижет.
Хорошие были ребята.
Ребята были на — ять.
Замедленно падал пятый.
Шестой остался стоять.
Шестой шатнулся сутуло
/Шаг прямо и шааг назад/
И рыжему есаулу
Взглянул исподлобья в глаза.
Сказал, улыбаясь косо:
— И тут тебе не везет.
Ужо вот тебя матросы
Почище пустят в расход...
Упал на мягкую мяту
Под выстрелами в упор.
Хорошие были ребята.
Кремневые, на подбор.
МИХАИЛ ГОЛОДНЫЙ
1903—1949
ПАРТИЗАН ЖЕЛЕЗНЯК
В степи под Херсоном
Высокие травы,
В степи под Херсоном курган.
Лежит под курганом,
Овеянный славой.
Матрос Железняк, партизан.
Он шел на Одессу,
А вышел к Херсону —
В засаду попался отряд.
Полхлеба на брата.
Четыре патрона
И десять последних гранат.
— Ребята. - сказал.
Повернувшись к отряду,
Матрос-партизан Железняк,—
Штыком и гранатой
Мы снимем засаду,
И десять гранат — не пустяк!
Сказали ребята:
— Херсон перед нами.
И десять гранат — не пустяк!
Прорвались ребята,
Пробились штыками.
Остался в степи Железняк.
Веселые песни
Поет Украина.
Веселая юность цветет,
Подсолнух высокий,
И в небе далекий
Над степью кружит самолет.
В степи под Херсоном
Высокие травы,
В степи под Херсоном курган.
Лежит под курганом,
Овеянный славой.
Матрос Железняк, партизан.
1936
ИОСИФ УТКИН
1903 - 1944
ПИСЬМО
...Я тебя не ждала сегодня :
И старалась забыть, любя.
Но пришел бородатый водник
И сказал, что знает тебя.
Он такой же, как ты. лохматый,
И такие же брюки клеш!.
Рассказал, что ты был под Кронштадтом-.
Жив...
Но больше домой не придешь...
Гостя я поняла с полуслова...
Гоша,
милый,
молю:
Приезжай!...
Я тебя и такого...
И безногого
Я люблю.
1923
ВЕЛИМИР ХЛЕБНИКОВ
1885-1922
* * *
В этот день голубых медведей.
Пробежавших по тихим ресницам,
Я провижу за синей водой
В чаше глаз приказанье проснуться.
На серебряной ложке протянутых глаз
Мне протянуто море и на нем буревестник;
И к шумящему морю. вижу, птичая Русь
Меж ресниц пролетит неизвестных.
По моряной любес опрокинут
Чей-то парус в воде кругло-синей,
Но зато в безнадежное канут
Первый гром и путь дальше весенний.
1918
АННА АХМАТОВА
1880—1966
РЫБАК
Руки голы выше локтя.
А глаза синей, чем лед.
Едкий, душный запах дегтя,
Как загар, тебе идет.
И всегда, всегда распахнут
Ворот куртки голубой.
И рыбачки только ахнут.
Закрасневшись пред тобой.
Даже девочка, что ходит
В город продавать камсу,
Как потерянная бродит
Вечерами на мысу.
Щеки бледны, руки слабы,
Истомленный взор глубок.
Ноги ей щекочут крабы.
Выползая на песок.
Но она уже не ловит
Их протянутой рукой.
Все сильней биенье крови
В теле, раненном тоской.
ГРИГОРИЙ САННИКОВ
1899-1969
УХОДИМ В ПЛАВАНЬЕ
А. С. Новикову-Прибою
От толчеи и гула гавани,
От постоянства тихой суши
Вчера мы оторвались в плаванье,
Чтоб океан всем сердцем слушать,
Дружить с ветрами, с неизвестностью,
Любить покой живой лазури
И, отличаясь полной трезвостью,
Одолевать в Бискайском бури.
И снова плыть но глади зыблемой.
Встречать и штормы и туманы.
Мы все сыны эпохи вздыбленной
И по призванью капитаны.
1926
МАРИНА ЦВЕТАЕВА
1892—1941
ЧЕЛЮСКИНЦЫ
Челюскинцы!
Звук
Как сжатые челюсти,
Мороз из них прет,
Медведь из них щерится.
И впрямь челюстьми —
На славу всемирную —
Из льдин челюстей
Товарищей вырвали!
На льдине (не то
Что — черт его — Нобиле!)
Родили дитё
И псов не угробили —
На льдине!
Эол
Доносит но кабелю: —
На льдов произвол
Ни пса не оставили!
И спасши (мечта
Для младшего возраста!),
И псов и дитя
Умчали по воздуху.
«Европа, глядишь?
Так льды у нас колются!»
Щекастый малыш.
Спеленатый — полюсом!
А рядом — сердит
На громы виктории —
Второй уже Шмидт
В российской истории:
Седыми бровъми
Стесненная ласковость...
Сегодня - смеюсь!
Сегодня — да здравствует
Советский Союз!
За вас каждым мускулом
Держусь — и горжусь,
Челюскинцы — русские!
3 октября 1934
СЕРГЕЙ КОЛБАСЬЕВ
1899—1938
ОТКРЫТОЕ МОРЕ
(Из поэмы)
— Ноль часов четырнадцать минут
Снялись с якоря и вышли в море.—
Закачала голубые звезды
Длинная и скользкая волна.
Если все у нас благополучно,
Капитан спускается в каюту,
Чтобы до рассвета отдохнуть,
А сегодня черный и сутулый,
И с потухшей трубкою во рту
Замолчал и пристальнее смотрит
В проплывающую темноту.
— Нелегко командовать судами,
Крейсирующими в океане,
Угольщик, задержанный вчера,
Видел пять дымков на горизонте,
И с утра по радио мы слышим
Чей-то непонятный разговор.
Ловят. В трубке вспыхивает уголь,
А над слабо освещенной картой
Рыжий штурман бороду кусает:
— Выберемся за ночь из пролива,
Только б не поймали до утра
Эти остроносые собаки
Неприятельские крейсера.
Рвется голос боевого горна,
И захлебываются звонки,
Впереди неладное творится,
Вытянулся из воды нрожектор
И облизывает горизонт.
Твердые, короткие слова,
Обожженные, сухие губы...
Звонко лязгнули замки орудий
И еще чернее темноты
Строгие, внимательные люди...
...Я поэмы этой капитан,
Но и мне не повернуть обратно
Корабля, идущего на гибель.
Нет, еще не время просыпаться.
Я командую и не позволю.
Крейсер через полчаса потонет,
Крейсеру не разорвать кольца.
Я останусь. Капитан обязан
Довести поэму до конца.
Ноябрь 1921 —январь 1922
СЕРГЕЙ МАРКОВ
1906—1979
КОНЕЦ БЕРИНГА
«О, сколь бледны морские дали
И ясны льдистые зубцы!»
Ботфорты Беринга глодали,
Ворча, дрожащие песцы.
Он говорил: «Я смерть приемлю
Под небом, страшным и седым,
Я зрел неведомую землю.
Вулканов раскаленный дым.
Пусть нам судьба грозит расплатой,
Могилой на скале крутой,—
Мы гибнем за пятидесятой
Седой и славной широтой.
Мы в снежном прахе распростерты,
Но путь в Ост-Индию открыт,
И пусть от моего рапорта
Бледнеет горделивый бритт!»
И звери вновь к цинготным ранам
Ползут, пригнувшись и скуля,
В огне — то желтом, то багряном —
Трещат останки корабля.
С песчаного поднявшись ложа.
Томясь и греясь у костра,
Промолвил Беринг: «Дай мне, боже,
В последнем сне узреть Петра!
В державной ласке тих и кроток,
Матросский пробуя сухарь.
Изволил взять за подбородок
Меня великий государь.
Сказал: «Моряк державы датской!
Ты на российском мерз ветру.
Рукою верною солдатской
Служил России и Петру.
Нам помоги, любезный Беринг,
Сыскать восточные моря!..»
И гнулся корабельный релинг
В руке могучего царя.
Мы нищи, голодны и наги
И ждем единого конца...
Златая кисть с петровской шпаги
В зубах голодного песца.
Не в силах смерти побороть я,
Темнеет ледяная гладь,
И даже — мерзлые лохмотья
Нельзя от ребер отодрать!
К востоку обращайте взоры,
К нам льды Америки плывут,
И огнедышащие горы
Последний отдают салют.
Но сердце не могу согреть я...
Исчезло все - костер и снег.
И неизбежного бессмертья
Страшится бренный человек!»
1940
НИКОЛАЙ УШАКОВ
1899—1973
КРАСНОФЛОТСКАЯ
Морю не спится
от грозных погод.
Наши эсминцы
идут в поход.
В брызгах и каплях
сумрак повис.
На море волны
то вверх,
то вниз.
Много ли,
мало ли —
влево,
направо.
Плаваем,
плавали,
будем плавать!
В машинах жарища,
в воздухе — лед.
Чего они ищут
ночь напролет?
Шумная пена —
снега белей,—
пушки,
антенны
чужих кораблей.
Много их?
Мало ли,
слева,
справа,
плаваем,
плавали,
будем плавать!
Командам не спится
от непогод.
Вышли эсминцы
в учебный поход.
Сколько их?
Сколько -
тайна моя.
Скользкая,
горькая
брызжет струя.
Много ли,
мало ли:
наше право.
Плаваем,
плавали,
будем плавать!
Выпьем поэтому
за молодых
шапочки цвета
ночной воды.
Выпьем за молодость
«стариков» —
звезды
и золото
вдоль рукавов.
Много ли, ,
мало ли:
наше право.
Плаваем,
плавали,
будем плавать!
1932
СИМОН ЧИКОВАНИ
1902—1966
УКРОЩЕННОЕ МОРЕ
Темнеет в тихом море полоса
пред встречей с ливнем, перед самой сечей.
Луна зажгла рыбачьи паруса.
и, кажется, горят средь моря свечи.
О чем-то море шепчет в тишине —
не о каких-то ль сожаленьях поздних?
Сомнений волны пенятся во мне...
Да море ль это? Или небо в звездах?
Отправились рыбачьи лодки вдаль,
молчит вода, покуда не коснется
ее заря, и, неба высший дар.
вплывет в рассвет корабль огромный -
солнце
Волной отхлыну — поплывет за мной
соленый запах, принесенный бездной,
над морем, над округлостью земной,
над целым миром облака исчезнут.
И корабли я подыму со дна,
и днища их от раковин отмою...
И лапой укрощенного слона —
волной своей - меня коснется море.
1947
АЛЕКСАНДР РЕШЕТОВ
1909- 1971
ПЕСНЯ О ПОМОРАХ
Проносятся волны, что горы,
Вновь Белое море темно.
Но в море ухолят поморы,—
Их с детства качало оно.
По сердцу им доля такая:
Наполнены гулом их дни.
С тобою, стихия морская,
Воюют и дружат они.
В посадах столетние деды
Поведают внукам о том,
Какие невзгоды и беды
Встречались на море седом.
И голову юность не склонит,
Пример не однажды ей дан:
Недаром здесь вырос Воронин,
Ледовых судов капитан.
Он сын и приятель поморов,
Его узнают земляки –
И с мирных судов и с линкоров
Потомственные моряки.
Пусть доблесть их душами правит,
Неведомы немощь и страх
Тому, кто рожден, чтобы славить
Советскую землю в морях.
1930 -1940
РОМАН ЧЕКНЁВ
ЭТО ДЕЛО БЫЛО У КРОНШТАДТА...
Это дело было у Кронштадта
С комсомольцем, бравым моряком
В дни когда военная блокада
Облегла республику кругом.
В гавани, в кронштадтской гавани
Пары подняли боевые корабли.
Уходим в плаванье из нашей гавани.
Чтоб стать на страже Советской земли.
На заводе был он машинистом.
Но когда настал тревожный год,
Он с отрядом юных коммунистов
Добровольцем уходил на флот.
Распрощавшись с Нюркой чернобровой
Вечерком в садочке у реки.
Он сказал девчонке той бедовой:
«Ухожу я, Нюра, в моряки!»
Как-то раз на вахте комендором
Лунной ночью на корме стоял.
Наблюдая за морским простором,
Он чужую лодку увидал.
Всё сильнее сердце колотилось,
Комсомольский пенился задор.
Громом пушки море огласилось —
Не промазал красный комендор.
Потонули с затаенной злобой.
Не успев от выстрела удрать.
Не пришлось английским твердолобым
Кораблей советских подорвать.
Десять лет. как в сказке, пролетели,
По мы помним вражеский поход,
Из объятий Балтики сумели
Возвратить подлодку в Красный Флот.
Если лорды к нам придут с войною
И затеют снова канитель.—
Угостим сигарою стальною
Мы с подлодки нашей типа «ЭЛЬ».
В гавани, в кронштадтской гавани
Пары подняли боевые корабли.
Уходим в плаванье из нашей гавани.
Чтоб стать на страже Советской земли.
БОРИС КОРНИЛОВ
1907—1939
ТОЛЬКО С МОРЯ - ПРЯМО НА КОНЯ
(Отрывок из поэмы * Самсон*)
Их видали люди в Первой Конной,
как они в мерцаньи и в пыли,
сомкнутой,
передовой колонной
в город занимаемый вошли.
Их видали люди в иоле чистом.
как летели, шашками звеня,
каждый был из них кавалеристом,
только с моря — ,
прямо на коня.
Их погибло много.
Я тоскую
о погибших в яростном бою
и ничем, пожалуй, не рискую,
если о погибели спою.
Нарисуй мое большое слово,
как, опутанный со всех сторон,
окружен
у города Ростова
в плен попался третий эскадрон.
Все патроны были на исходе,—
ну, земля,
сынов благослови!
Только клеши,
по тогдашней моде
в пол-аршина шириной,
в крови.
Белые...
Вспасенье не поверив,
все бойцы прощаются любя,
и последней пулей Мишка Зверев
убивает самого себя.
Милые...
Увидимся? Едва ли...
Но красиво прожили свой век, отгуляли
и отвоевали...
В плен попало десять человек.
Двух из них прикончили.
Расправа
штыковая...
На душе мороз.
Остальных оставили:
— Направо,
шагом марш!
И штабную, на допрос...
...Он встает
и начинает сразу:
«Мы тебя, такую-то заразу,
вот увидишь, душу с тебя вон!
Мы умрем,
придут другие снова,
это — заключительное слово,
род гадючий...»
И молчит Самсон.
И стоит, дымясь и вырастая,
молодой и злобный впереди,
по лицу струится кровь густая,
рваная тельняшка на груди,—
тут не до мольбы и не до пряток.
Генерал поднялся голубой,
приговор и яростен и краток:
«Шомполами...
Сволочь...
На убой...»
Фонаря мерцающее пламя.
дух амбарный,
на дворе мороз,
и матросов били шомполами,
клочья мяса падали в навоз...
Этой ночью было наступленье
Красной Армии.
И не совру,
коль скажу, что все-таки селенье
было все очищено к утру.
Выносили трупы из амбара,
трупы, связанные по рукам,—
два красноармейских комиссара
приложили руки к козырькам.
На сырую землю положили,
встали, молчаливые, вокруг,
видели разорванные жилы,
но Самсон пошевелился вдруг,
застонал.
Еще одно движенье —
поскрипел зубами, чуть дыша,
видимо, недаром при рожденьи
назвали Самсоном малыша.
В лазарете чистые палаты,
слышен птичий щебет со двора,
На сиделках белые халаты,
на осмотр приходят доктора.
Их больные стонами встречают,
доктора смеются: «Ты живой...»
Подойдут к Самсону,
покачают,
каждый покачает головой.
Но проходит все на этом свете,
все проходит, задушевный мой,
и Самсон полгода в лазарете
пролежал
и выписан домой...
Вот она,
река моя родная,
величава, широка она...
Правая гористая.
лесная,
левая на Волге сторона...
1936
ЭДУАРД БАГРИЦКИЙ
1895—1934
АРБУЗ
Свежак надрывается. Прет на рожон
Азовского моря корыто.
Арбуз на арбузе - и трюм нагружен.
Арбузами пристань покрыта.
Не пить первача в дорассветную стыдь.
На скучном зевать карауле,
Три дня и три ночи придется проплыть —
И мы паруса развернули...
В густой бородач ударяет бурун.
Чтоб брызгами вдрызг разлететься,
Я выберу звонкий, как бубен, кавун-
Я ножиком вырежу сердце...
Пустынное солнце садится в рассол,
И выпихнут месяц волнами...
Свежак задувает!
Наотмашь!
Пошел!
Дубок, шевели парусами!
Густыми барашками море полно.
И трутся арбузы, и в трюме темно...
В два пальца, по-боцмански, ветер свистит.
И тучи сколочены плотно.
И ерзает руль, и обшивка трещит,
И забраны в рифы полотна.
Сквозь волны — навылет!
Сквозь дождь— наугад!
В свистящем гонимые мыле,
Мы рыщем на ощупь...
Навзрыд и не в лад
Храпят полотняные крылья.
Мы втянуты в дикую карусель.
И море топочет как рынок.
На мель нас кидает,
Нас гонит на мель
Последняя наша путина!
Козлами кудлатыми море полно,
И трутся арбузы, и в трюме темно...
Я песни последней еще не сложил,
А смертную чую прохладу...
Я в карты играл, я бродягою жил,
И море приносит награду,-
Мне жизни веселой теперь не сберечь
И руль оторвало, и в кузове течь!..
Пустынное солнце над морем встает,
Чтоб воздуху таять и греться;
Не видно дубка, и по волнам плывет
Кавун с нарисованным сердцем...
В густой бородач ударяет бурун,
Скумбрийная стая играет,
Низовый на зыби качает кавун —
И к берегу он подплывает...
Конец путешествию здесь он найдет,
Окончены ветер и качка,—
Кавун с нарисованным сердцем берет
Любимая мною казачка...
И некому здесь надоумить ее.
Что в руки взяла она сердце мое!..
1924, 1928
СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВ-ЦЕНСКИЙ
1875—1958
СТАРЫЙ ВОДОЛАЗ
Окончил школу он давно,
Ему под пятьдесят.
Спустившись первый раз на дно,
Он был, как мальчик, рад.
В подводном царстве, как Садко,
Дышал он и глядел;
Пусть это было не легко —
Он этого хотел.
Как по земле, по дну ходил,
Не слыша голосов.
Потом в пучине проводил
Он тысячи часов.
Он лазил в трюмы кораблей,
Проглоченных водой.
Работал — маг и чародей,—
Чтобы вернуть их в строй.
И кто с надводья видеть мог,
Что делал он на дне?
Но, вот звучит победный рог:
Закончено вполне!
Идет испытанный в бою
Подъемный кран вперед,
И море нехотя свою
Добычу отдаст.
Проходит старый водолаз
По молу, держит шаг.
Сверкает солнце, как алмаз,
На многих орденах.
Уж сколько лет он здесь, в Крыму,-
В височках седина,
Но вот как ластится к нему
Покорная волна.
Его ль не знать ей!
Влюблена! Пусть погуляет, пусть!
Да ведь и он ее до дна
Всю знает наизусть.
ПАВЕЛ ВАСИЛЬЕВ
1910—1937
НА СЕВЕР
В скитаньях дальних сердцем не остынь.
Пусть ветер с моря
Медленен и горек.
Земля одета в золото пустынь.
В цветной костюм
Долин и плоскогорий.
Но, многоцветно вымпелы подняв,
В далекий край.
Заснеженный и юный.
Где даль морей норд-осты леденят.
Уходят бриги, тралеры и шхуны.
Седой туман на Шпицберген идет.
Но ветер свище г
Боцманом веселым.
И. тяжело раскалывая
Лед.
Торжественно проходят ледоколы.
Весь Север вытих,
вспенился
и в рост
Поднялся вдруг,
Чтоб дерзкие ослабли.
Но в гущу замороженную звезд
Медлительно Взмывают дирижабли.
Здесь, в пристальном
Мерцании ночей,
У чутких румбов
Зорки капитаны.
И, путь открыв широкий для гостей.
Склоняются неведомые страны.
Мгла впереди запутана, как бред.
Лукавый путь
Тревожен и опасен.
Но доблесть новых северных побед
Багряным флагом
Отмечает «Красин».
1930
ВЛАДИМИР ЛУГОВСКОЙ
1901 — 1957
* * *
Меж двух морей шла свежая луна.
Азовское переливалось с Черным.
И криком судового ревуна
Был день прошедший смазан и зачеркнут.
Сухие паруса ветров.
Огни.
Сигналы.
Трубы и сирены.
Седые призраки фелюг и катеров,
Вспененный след и штиль без перемены.
Безмолвия широкий перелив,
Покачивающий грифельные волны.
И вот уходит Керченский залив
В большую вахтенную полночь.
А полночь лоцманом явилась у руля,
Надвинув черный козырек на брови.
Чтобы следить, как кружится земля
С вечернею звездою вровень.
1925
ЯКОВ ШВЕДОВ
1905—1985
КАЧКА
Нынче в море качка
Высока,
Не жалей, морячка.
Моряка.
Флаги, мачты,
За кормою пенится вода,
Чайки плачут.
Но моряк не плачет
Никогда!
Помнишь ли гражданскую
Войну?
Проходили с боем
Всю страну,
Мчали кони смелых
Моряков.
И повсюду били
Мы врагов.
А теперь иная
Вышла стать,
Снова над морями
Распевать.
Ныне в море качка
Высока,
Море успокоит
Моряка.
Флаги, мачты.
За кормою пенится вода,
Чайки плачут.
Но моряк не плачет
Никогда!
1931
ВСЕВОЛОД РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
1895-1977
* * *
На пустом берегу, где прибой неустанно грохочет,
Я послание сердца доверил бутылке пустой,
Чтоб она уплывала в далекие синие ночи,
Поднимаясь на гребень и вновь опадая с волной.
Будет плыть она долго в созвездиях стран небывалых,
Будут чайки садиться на скользкую темень стекла.
Будет плавиться полдень, сверкая на волнах усталых,
И Плеяды глядеться в ночные ее зеркала.
Но настанет пора — наклоняясь со шлюпки тяжелой.
Чьи-то руки поймают посланницу дальних широт,
И пахнут на припеке ладонью растертые смолы,
А чуть дрогнувший голос заветные буквы прочтет.
Свежий ветер разгладит листок мой. закатом согретый,
Дымный уголь потонет над морем в лиловой золе,
И расскажет потомкам воскресшее слово поэта
О любви и о солнце на старой планете — Земле!
1938
МИХАИЛ ИСАКОВСКИЙ
1900—1973
ЧТО ЗА СЛАВНЫЕ РЕБЯТА
Что за славные ребята.
Только встреча коротка...
Приезжали из Кронштадта
К нам четыре моряка.
И словами, и делами,
И собою хороши.
Если девушка посмотрит,—
Остается без души.
Как сойдутся все четыре
Да с гармошкою пройдут —
За собою на буксире
Всю околицу ведут.
Наши парни приуныли,—
Видно, зависть их берет,
Что девчат в одну неделю
Покорил Балтийский флот.
А девчатам - то ли дело
Левым глазом подмигнуть:
Дескать, суша надоела.
Надо на море взглянуть.
Под балтийскую гармошку
Сами ходят каблуки.
Только жалко, что весною
Ночи больно коротки.
А еще в груди тревога,
А еще душа болит.
Что кронштадтская дорога
Расставаться нам велит;
Расставаться, разлучаться,
А разлука тяжела...
Ох, и жаль, что нету моря
Возле нашего села!
1940
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ
1903—1958
СЕДОВ
Он умирал, сжимая компас верный.
Природа мертвая, закованная льдом,
Лежала вкруг него, и солнца лик пещерный
Через туман просвечивал с трудом.
Лохматые, с ремнями на груди.
Свой легкий груз собаки чуть влачили.
Корабль, затертый в ледяной могиле,
Уж далеко остался позади.
И целый мир остался за спиною!
В страну безмолвия, где полюс-великан,
Увенчанный тиарой ледяною,
С меридианом свел меридиан;
Где полукруг полярного сиянья
Копьем алмазным небо пересек;
Где вековое мертвое молчанье
Нарушить мог один лишь человек,—
Туда, туда! В страну туманных бредней,
Где обрывается последней жизни нить!
И сердца стон и жизни миг последний —
Все, все отдать, но полюс победить!
Он умирал посереди дороги.
Болезнями и голодом томим.
В цинготных пятнах ледяные ноги,
Как бревна, мертвые лежали перед ним.
Но странно! В этом полумертвом теле
Еще жила великая душа:
Превозмогая боль, едва дыша,
К лицу приблизив компас еле-еле,
Он проверял по стрелке свой маршрут
И гнал вперед свой поезд погребальный...
О край земли, угрюмый и печальный!
Какие люди побывали тут!
И есть на дальнем Севере могила...
Вдали от мира высится она.
Один лишь ветер воет там уныло
И снега ровная блистает пелена.
Два верных друга, чуть живые оба,
Среди камней героя погребли,
И не было ему простого даже гроба,
Щепотки не было родной ему земли.
И не было ему ни почестей военных.
Ни траурных салютов, ни венков.
Лишь два матроса, стоя на коленях.
Как дети, плакали одни среди снегов.
Но люди мужества, друзья, не умирают!
Теперь, когда над нашей головой
Стальные вихри воздух рассекают
И пропадают в дымке голубой.
Когда, достигнув снежного зенита,
Наш флаг над полюсом колеблется, крылат,
И обозначены углом теодолита
Восход луны и солнечный закат,—
Друзья мои. на торжестве народном
Помянем тех, кто пал в краю холодном!
Вставай, Седов, отважный сын земли!
Твой старый компас мы сменили новым.
Но твой поход на Севере суровом
Забыть в своих походах не могли.
И жить бы нам на свете без предела,
Вгрызаясь в льды, меняя русла рек,—
Отчизна воспитала нас и в тело
Живую душу вдунула навек.
И мы пойдем в урочища любые,
И, если смерть застигнет у снегов,
Лишь одного просил бы у судьбы я:
Так умереть, как умирал Седов.
1937
ИОСИФ БУБИНАС
ВОЛНА О БЕРЕГА КРОНШТАДТА
Стук якорных цепей и ветер с голых дюн,
И лед — в куски, и голубеют дали,
И рады мы и первому дождю,
И первому цветку среди проталин.
Взвит над кормой похода яркий флаг.
У дамб грохочут старые шаланды...
И я хочу, чтоб ты мне принесла
С далеких трон фиалку или ландыш.
Я приколю цветок к тебе, родной бушлат!
Я запою, спускаясь с новых сходен,
О том, что в порт весна, как друг, вошла
И что залив для наших вахт свободен.
Кричит буксир вдали, он первый рад воде;
И рулевых волнует ветер юга...
Над гаванью встает апреля ясный день.
Спой мне о нем, любимая подруга!
Я рад весне, и рад товарищ мой
Волне, грачам и грохоту каната...
Шумит бурун зеленый за кормой,
Стучит волна о берега Кронштадта...
1937
ВАСИЛИЙ ЛЕБЕДЕВ-КУМАЧ
1898—1949
ПЕСЕНКА О КАПИТАНЕ
Жил отважный капитан,
Он объездил много стран,
И не раз он бороздил океан.
Раз пятнадцать он тонул,
Погибал среди акул,
Но ни разу даже глазом не моргнул.
И в беде,
И в бою Напевал он всюду песенку свою:
— Капитан, капитан, улыбнитесь,
Ведь улыбка — это флаг корабля.
Капитан, капитан, подтянитесь,
Только смелым покоряются моря!
Но однажды капитан
Был в одной из дальних стран
И влюбился, как простой мальчуган.
Раз пятнадцать он краснел,
Заикался и бледнел,
Но ни разу улыбнуться не посмел.
Он мрачнел.
Он худел,
И никто ему по-дружески не спел:
— Капитан, капитан, улыбнитесь,
Ведь улыбка —это флаг корабля!
Капитан, капитан, подтянитесь,
Только смелым покоряются моря!
1937
КОНСТАНТИН СИМОНОВ 1915-1979
СТАРИК
Памяти Амундсена
Весь дом пенькой проконопачен прочно,
Как корабельное сухое дно,
И в кабинете — круглое нарочно —
На океан прорублено окно.
Тут все кругом привычное, морское,
Такое, чтобы, вставши на причал,
Свой переход к свирепому покою
Хозяин дома реже замечал.
Он стар. Под старость странствия опасны,
Король ему назначил пенсион,
И с королем на этот раз согласны
Его шофер, кухарка, почтальон.
Следят, чтоб ночью угли не потухли,
И сплетничают разным докторам,
И по утрам подогревают туфли,
И пива не дают по вечерам.
Все подвиги его давно известны,
К бессмертной славе он приговорен.
И ни одной дугае неинтересно,
Что этой славой недоволен он,
Она не стоит одного ночлега
Под спальным, шерстью пахнущим мешком,
Одной щепотки тающего снега,
Одной затяжки крепким табаком.
Ночь напролет камин ревет в столовой,
И, кочергой помешивая в нем.
Хозяин, как орел белоголовый,
Нахохлившись, сидит перед огнем.
По радио всю ночь бюро погоды
Предупреждает, что кругом шторма,—
Пускай в портах швартуют пароходы
И запирают накрепко дома.
В разрядах молний слышимость все глуше,
И вдруг из тыщеверстной темноты
Предсмертный крик: «Спасите наши души!»
И градусы примерной широты.
В шкафу висят забытые одежды:
Комбинезоны, спальные мешки...
Он никогда бы не подумал прежде.
Что могут так заржаветь все крючки...
Как трудно их застегивать с отвычки!
Дождь бьет но стеклам мокрою листвой,
В резиновый карман - табак и спички.
Револьвер — в задний, компас — в боковой.
Уже с огнем забегали но дому,
Но, заревев и прыгнув из ворот,
Машина по пути к аэродрому
Давно ушла за первый поворот.
В лесу дубы иод молнией, как свечи,
Над головой сгибаются, треща,
И дождь, ломаясь на лету о плечи.
Стекает в черный капюшон плаща.
Под осень, накануне ледостава.
Рыбачий бот, уйдя на промысла.
Нашел кусок его бессмертной славы —
Обломок обгоревшего крыла.
1939
САМУИЛ МАРШАК
1887—1964
* * *
Морская ширь полна движенья.
Она лежит у наших ног
И. не прощая униженья,
С разбега бьется о порог.
Прибрежный щебень беспокоя.
Прибой влачит его по дну.
И надает волна прибоя
На отходящую волну.
Гремит, бурлит простор пустынный,
А с вышины, со стороны
Глядит на взморье серп невинный
Едва родившейся луны.
АЛЕКСАНДР АРТЕМОВ
1912 — 1941
ВСТУПЛЕНИЕ В ПОЭМУ «ВИТУС БЕРИНГ»
Лист бумаги нетронутой бел,
Как бескровные щеки больного.
Все. о чем я пропеть не успел,
Все, о чем нерасчетливо пел.
Поднимается в памяти снова.
Это больно, когда сознаешь,
Что неслышно и вяло поешь.
Я молчу. Обсыхает перо.
Не коснувшись бумаги пока что.
Вот приходит мой первый герой,
И полощется вымпел сырой
Над исхлестанной брызгами мачтой.
Как вошел он в каморку мою,
Этот старый фрегат из Кронштадта?
Борт высокий прострелен в бою,
И раздроблены двери кают,
И обшивка на кузове смята.
А за ним проплывают еще
В эту ночь корабли-ветераны.
И. шурша пожелтевшим плащом,
Приближается тень капитана.
Вот он, первый водитель морей.
Командор с императорской шпагой!
Головой доставая до рей.
Опаленный огнем батарей.
Наклоняется он над бумагой.
Ветер с моря прошел над столом,
В такелаже потрепанном воя.
Бьются волны о старенький дом,
И баклан заостренным крылом
Режет легкую пену прибоя.
Здравствуй, море вчерашнего дня!
С капитанами русского флота
Я тобою пройду, и меня
Встретит синее пламя огня
На форштевне туземного бота.
И поведают скалы о том,
Как, в победе и силе уверен,
Шел еще неизвестным путем,
Как боролся и умер потом
Капитан-командор Витус Беринг.
Потускнели в заливе Петра
Пятна лунных расплывчатых бликов.
Просыпается утро. Пора
Начинаться стихам о великом.
1940
ДЖЕК АЛТАУЗЕН
1907 — 1942
ПОЛЯРНАЯ ПЕСНЯ
Бушует полярное море.
Вздымается борт корабля.
За нами в широком просторе
Осталась Большая земля.
Погода кипит штормовая!
Подруга моя, не забудь.
Глаза по утрам открывая.
На карте отметить мой путь.
Весной ты меня провожала.
И, вспомнив улыбку твою,
Я в темную ночь у штурвала
О будущей встрече пою.
А тучи от края до края!
Подруга моя, не забудь,
Глаза по утрам открывая,
На карте отметить мой путь.
Вздымаются волны высоко,
И суши не видно нигде.
Идут ледоколы далеко
По нашей полярной воде.
Идут они, ход ускоряя.
Подруга моя, не забудь.
Глаза по утрам открывая,
На карте отметить мой путь.
Давайте споем на просторе.
Где ветер бушует вокруг.
Про счастье большое, как море.
Про наших любимых подруг.
А сердце стучит замирая!
Подруга моя, не забудь,
Глаза по утрам открывал,
На карте отметить мой путь.
1940
ВЯЧЕСЛАВ АФАНАСЬЕВ
1903—1943
* * *
В час, когда на каменных накатах
Чуть звенел прилив — волна к волне,
Золотые корабли заката
Проплывали в алой вышине.
Бастионы солнечной державы,
Шли они при флагах и огнях.
Паруса вздымались величаво,
И сверкали пушки на бортах.
Кто их вел, какие капитаны —
Неземные эти чудеса?
Далеко за гладью океана
Постепенно гасли паруса.
И пропали. Пепельною тенью
Покрывалась тихая земля.
О, пускай то было лишь виденье!
То — мечта,
То — молодость моя!
1939
ПАВЕЛ АНТОКОЛЬСКИЙ
1896—1978
ЧЕРНОМОРСКАЯ БАЛЛАДА
И когда в Констанце полыхнули
Черные цистерны нефтяные,
На восток обратно повернули
Наши птицы, соколы стальные.
Лай зениток скоро их настигнул.
Но зарылись в тучи соколята.
Лишь один бомбардировщик вспыхнул
От зенитки вражеской проклятой.
Летчик и радист - стрелок и штурман
Рухнули со вспыхнувшею птицей
И друг с другом после ночи штурма
Так и не успели распроститься.
Поглотил их с головами сразу
Жадный зев пучины полуночной.
Только это не конец рассказа!
Бьются с морем, выгребают мощно.
Десять тысяч звезд глаза таращат
На того, кто из пучины выплыл.
Пусть ко дну комбинезоны тащат,
— Победим! — кричат друг другу хрипло,
И гремит волна береговая.
Пенный кипень в клочья разрывая.
В эту ночь крутило их немало,
Острой солью высушило глотку,
Злым ознобом плечи изломало.
Подняли из-под обломков лодку.
Нету шланга, чтоб надуть резину,—
Ртами надувают. Нет дыханья.
Отдыхают, тяжко рты разинув,
В той румынской бухте, как в лохани.
Потянул зюйд-вест. Тут смелым людям
В руки шанс единственный дается:
— Будет парус родину добудем,
Победим!..—
И шибче сердце бьется.
И они комбинезоны взяли, '
Распороли рукава и брюки,
Треугольным парусом связали
И, как мачты, вытянули руки.
Удалось!
Крепчает свежий ветер.
Вздулся парус в сторону востока.
Только полдень нестерпимо светел.
Только руки затекли жестоко.
Всею грудью выдохнув усталость:
— Победим. - они друг другу шепчут.
— Сколько миль до родины осталось?
— Триста миль.—
И руки сжали крепче.
Тьма фосфоресцирует мильоном
Юных звезд, рожденьем вечной жизни.
Вспыхни же в сознанье воспаленном,
Молния! На полсекунды брызни,
Обмани хоть нроблеском рассвета.
Но у пенного седого шквала
Никакой надежды нет. А где-то
Между тем заря уже вставала...
Странный звук! Откуда он? Откуда,
Вне вниманья их и пониманья.
Слышится возникновенье гуда,
Еле различимого в тумане?
Сколько миль до берега родного?
Может быть, и вправду недалеко?
И привстал один из них, и снова
Слышит: ровный отдаленный клекот,—
Там. в пучине синего простора.
Ровный клекот нашего мотора.
Через полчаса явились трое
В Севастополь, на родную базу.
Так их утро встретило второе.
Но и это не конец рассказа.
Ночь пришла, и в ту же ночь обратно
Вылетели трое, как и прежде:
Вить врага в его берлоге смрадной,
Жечь нефтехранилища в Плоешти.
Победим! Работай без отказа,
Пой, мотор, и отдыха не ведай!
Но и это не конец рассказа!
Пусть же он допишется победой.
1941
АЛЕКСИЙ ЛЕБЕДЕВ
1912-1941
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Превыше мелочных забот,
Над горестями небольшими
Встает немеркнущее имя,
В котором жизнь и сердце - Ф л о т!
Идти над пеной непогод,
Увидеть в дальномере цели
И выбрать курс, минуя мели,—
Мысль каждая и сердце - Ф л о т!
В столбах огня дай полный ход,
Дай устремление торпеде.
Таким в боях идет к победе
Моряк, чья жизнь и сердце — Ф л о т!
1939
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ПОХОДА
Когда мы подвели итог тоннажу
Потопленных за месяц кораблей,
Когда, пройдя три линии барражей,
Гектары минно-боновых нолей.
Мы всплыли вверх — нам показалось странным
Так близко снова видеть светлый мир,
Костер зари над берегом туманным,
Идущий в гавань портовой буксир.
Небритые, пропахшие соляром,
В тельняшках, что за раз не отстирать,
Мы твердо знали, что врагам задаром
Не удалось в морях у нас гулять.
А лодка шла, последний створ минуя,
Поход окончен, и фарватер чист.
И в этот миг гармонику губную
Поднес к сухим губам своим радист.
И пели звонко голоса металла
О том, чем каждый счастлив был и горд:
Мелодию «Интернационала»
Играл радист. Так мы входили в порт.
1941
СМЕРТЬ НАХИМОВЦА
За окном тяжелый грохот боя,
Жмутся к стеклам ветки тополей.
Флагмана зовут в поход с собою
Тени белокрылых лебедей.
Слышит он призывный голос меди,
Видит в море уходящий флот ...
Умирает флагман и к победе
Русские суда не поведет.
Пробивает кровь бинты тугие,
Врач подносит терпкое питье.
Видит флагман горькую Россию
И матросов — сыновей ее.
Стынет лоб его в предсмертной стуже,
Шепчет флагман в ветер ледяной:
«Старший друг мой, Николай Бестужев,
Это ты пришел сюда за мной,
Я иду». И падает в подушки
Голова, чтоб не подняться вновь ...
На Малаховом грохочут пушки.
День высок, и ветер сушит кровь.
1940
ПРОЩАНЬЕ
(Тебе)
Мы попрощаемся в Кронштадте
У зыбких сходней, а потом
Рванется к рейду легкий катер,
Раскалывая рябь винтом.
Вот облаков косою тенью
Луна подернулась слегка,
И затерялась в отдаленье
Твоя простертая рука.
Опять шуметь над морем флагу,
И снова, и суров, и скуп,
Балтийский ветер сушит влагу
Твоих похолодевших губ.
А дальше — врозь путей кривые,
Мы говорим «Прощай» стране.
В компасы смотрят рулевые,
И ты горюешь обо мне.
...И если пенные объятья
Нас захлестнут в урочный час,
И ты в конверте за печатью
Получишь весточку о нас,—
Не плачь, мы жили жизнью смелой.
Умели храбро умирать.—
Ты на штабной бумаге белой
Об этом сможешь прочитать.
Переживи внезапный холод,
Полгода замуж не спеши,
А я останусь вечно молод
Там, в тайниках твоей души.
И если сын родится вскоре.
Ему одна стезя и цель,
Ему одна дорога — море,
Моя могила и купель.
1941
АЛЕКСАНДР ОЙСЛЕНДЕР
1908—1963
КОРАБЕЛЬНАЯ СТОРОНА
Это было когда-то со мною
Или снилось мне годы подряд,
Будто вновь я иду стороною ,
Корабельной в учебный отряд.
Знаменитой иду стороною
В новой робе, в матросском строю,
Вьются ленты мои за спиною —
И, конечно, я песню пою.
Так пою, что вокруг подпевает
И земля, и листва тополей,
И в булыге крутой мостовая,
И на рейде броня кораблей.
Я не знаю, куда мне деваться
От девчонки семнадцати лет.
Что, боясь хоть на миг оторваться,
Смотрит пристально, смотрит вослед.
Замирая от этого взгляда,
Бьется сердце все глуше в груди.
Ну, а мне только двадцать, ребята,
Только двадцать — и все впереди,
Что когда-нибудь будет со мною.
А пока я в учебный отряд
Корабельной иду стороною.
Вьются ленты, плеща за спиною,
И, как золото, буквы горят.
Раздается знакомое: «Шире,
Шире шаг, веселее гляди!»
С вечной дудкой, приросшей к груди,
Где вы нынче, друзья-командиры?
Наступая в огне и в дыму,
Сколько раз говорил я «спасибо»
Вам, суровым и правильным, ибо
Вы меня научили всему!
1962
ЮРИЙ ИНГЕ
1905—1941
ПАРТИЙНАЯ РЕКОМЕНДАЦИЯ
Он с моря Карельский громил перешеек,
Он вел к островам краснофлотский десант,
Веселый комсорг молодежных ячеек.
Отважный боец, строевой лейтенант.
В боях закаленный?.. Отвечу — едва ли,
Он к жизни походной за сутки привык,
И сводки штабные не раз сообщали,
Как бьется с врагом молодой большевик.
И на берег вражий прорвался он с тыла,
Но пуля шальная нашла его след,
Он ранен был трижды, но некогда было
Ему разорвать санитарный пакет.
Взошел на маяк, не пугаясь накрытий,
За руки товарищей славных держась,
Едва прошептал: «Доложить разрешите —
С Кронштадтом налажена прочная связь».
Он первым ступил на песок Лавенсари,
Он в шлюпке с десантом сидел на руле,
Он песню сложил о своем комиссаре
И пел ее новой, Советской земле.
Нам тысячи нынче на фронте знакомы
Подобных вот этой партийных анкет...
Спросили собравшихся члены парткома:
«Товарищи, есть возражения?» «Нет!»
1939
АЛЕКСАНДР ЧУРКИН
1903—1971
ВЕЧЕР НА РЕЙДЕ
Споемте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдем в предрассветный туман.
Споем веселей, пусть нам подпоет
Седой боевой капитан.
Прощай, любимый город!
Уходим завтра в море.
И ранней порой
Мелькнет за кормой
Знакомый платок голубой.
А вечер опять хороший такой,
Что песен не петь нам нельзя;
О дружбе большой, о службе морской
Подтянем дружнее, друзья!
На рейде большом легла тишина,
А море окутал туман,
И берег родной целует волна,
И тихо доносит баян:
Прощай, любимый город!
Уходим завтра в море.
И ранней порой
Мелькнет за кормой
Знакомый платок голубой.
1941
ОЛЬГА БЕРГГОЛЬЦ
1910—1975
Капитану подводной лодки Грищенко
* * *
Подводная лодка уходит в поход
В чужие моря и заливы,
Ее провожают Кронштадт и Кроншлот
И встречи желают счастливой.
Последний привет с боевых катеров,
И вот уж нельзя разглядеть их.
И мы далеко от родных берегов
И близко от славы и смерти.
Нас мало, мы горсточка русских людей
В подводной скорлупке железной.
Мы здесь одиноки средь минных полей
В коварной и гибельной бездне.
Но вот над подлодкой идет караван.
Груженный оружьем проклятым.
Ты врешь! Ни эсминцы твои,
ни туман
Тебя не спасут от расплаты.
Пора - торпедисты! И точно в упор
Вонзаются наши торпеды.
Республика, выполнен твой приговор
Во имя грядущей победы!
И с берега видит расправу с врагом
Земляк наш, томящийся в рабстве.
Мужайся, товарищ,—
мы скоро придем,
Мы помним о долге и братстве.
Подводная лодка обратно спешит,
Балтийское выдержав слово.
Ты долго ее не забудешь, фашист,
И скоро почувствуешь снова!
Заносит команда на мстительный счет
Пятерку немецких пиратов.
И гордо подводная лодка идет
В любимые воды Кронштадта.
Август, сентябрь 1942
ЯРОСЛАВ РОДИОНОВ
1903—1943
В ПОХОДЕ
Эсминец уходит в туманную даль.
Холодные волны. Холодная сталь.
Горячая воля ведет далеко
В простор заполярный бойцов-моряков...
Порой отразятся в глазах моряка
Летящие вслед кораблю облака,
И мысли о дальней родной стороне
Моряк поверяет бегущей волне.
Сады Украины цветут поутру,
Тайга Зауралья шумит на ветру,
Шуршит Казахстана сухая трава,
И слышатся сердцу родные слова...
Но снова тревога! Сурова, грозна,
Вновь песня едина и воля одна.
И вновь комендоры к орудьям прильнут,
И жерла смертельным огнем полыхнут.
Снаряды умчатся в гуманную даль...
Здесь сталь, как живая.
И люди, как сталь.
Северный флот. 1942
ДМИТРИЙ КОВАЛЕВ
1915-1977
ЖЕНЩИНА НА СКАЛЕ
Ивану Кучеренко
Утесы севера взметнулись к тучам гордо
У леденящих душу Лопских вод.
На берегу норвежского фиорда
Дымится рыбный маленький завод.
Барак единственный сугробами завален.
Окно замерзшее, тоскуя, смотрит в мир.
Когда под перископ мы подвсплывали.
Его в тумане видел командир.
Мы были близко так,
Что разглядел он
На мрачной круче женщину одну:
Казалось.
С высоты она хотела
В немыслимую прыгнуть глубину.
И, словно чайкам заунывно вторя.
Вздымались тяжко волны перед ней.
А дымы кораблей над кромкой моря
Не появлялись
Девятнадцать дней.
Он в эти дни не пошутил ни разу,
Не намекнул — чего был молчалив.
И мы с тех пор не возвращались в базу,
Корабль противника не потопив...
И лишь случайно мы о том узнали,
Что в Киеве сестра его росла
И что ее
В Норвегию угнали.
На рыбные как будто промысла.
1944
НИКОЛАЙ МАМИН
1906—1908
ПОРАЖЕНИЕ «АНГЛИЧАНКИ»
(Из поэмы)
С таким командиром не ляжешь в дрейф
Хоть кто посмотри в глаза...
Прошу разрешенья покинуть рейд,—
Поднял сигнал «Азард».
Команду на нем не возьмешь «на бас»,
Черта сопрут на горбе,
И есть снарядов полный запас
И полный запас торпед.
И боцман на бак, и шпиль прогрет,
И резкое: «Все наверх!»
И принят срочно врагам на грех
Из штаба флота конверт.
...Когда ж от береговых gесков
Остались в глазах лишь полоски,
С «Азарда» видят: всплыл перископ
Не нашей, видать, подлодки.
Звенит тревога по всем постам,
А с ней и в сердцах тревога...
У баковой пушки на место встал
Первый наводчик Богов.
Почти остановлен бег минут.
— Богов! Лодка-то рядом!
— Вижу! Эх, важно берут глубину
Ныряющие снаряды.
Уже и рубка стала всплывать.
Ну, значит, будет дело! —
И видит он: «Л-55» —
На нитях его прицела.
— Уйдет! —
и выступил пот на лбу...
— Н-на! разевай роточек! -
И что есть силы рванул скобу
Богов, первый наводчик.
И нет подлодки. Лишь пузыри.
Ее и не было будто.
На зеркале моря лишь цвет зари,
Да всплыло пятно мазута.
БОРИС ЛИХАРЕВ
1906—1962
КОЛОКОЛА НАД МОРЕМ
Старинный город Печенга, Петсамо.
А над обрывом звонница была.
Над самой бездной подняты упрямо,
Тяжелые видны колокола.
Над ними небо бледно-голубое.
Вдали прибой полярных темных вод.
А здесь бивак раскинут после боя,
Горит огонь и песенка плывет.
И паренек веселый из Рязани
Мне говорит —
Молчать ему невмочь: —
Я этот город русский первый занял
На самоходной пушке в эту ночь.
Я шел вперед,
Я видел, вдоль обочин
Альпийские засели егеря.
Я вел огонь.
Он был отменно точен.
Колокола к чему тревожить зря.
Тут я сказал:
— Во власти человечьей
Все подчинить.
Так пусть послужат нам.
Так пусть они ударят, как на вече,
Пусть гром несут к далеким берегам.
Над синим морем.
Сказочным и диким,
За ту черту.
Где солнце в тучах спит,
Над северным безмолвием великим.
Над ратным станом колокол гудит.
1945
АЛЕКСАНДР ЖАРОВ
1904—1984
ЗАВЕТНЫЙ КАМЕНЬ
Холодные волны вздымает лавиной
Широкое Черное море.
Последний матрос Севастополь покинул,
Уходит он, с волнами споря.
И грозный соленый бушующий вал
О шлюпку волну за волной разбивал.
В туманной дали
Не видно земли.
Ушли далеко корабли.
Друзья-моряки подобрали героя.
Кипела вода штормовая.
Он камень сжимал посиневшей рукою
И тихо сказал, умирая:
«Когда покидал я родимый утес,
С собою кусочек гранита унес —
Затем, чтоб вдали
От крымской земли
О ней мы забыть не могли.
Кто камень возьмет, тот пускай поклянется,
Что с честью нести его будет.
Он первым в любимую бухту вернется
И клятвы своей не забудет.
Тот камень заветный и ночью и днем
Матросское сердце сжигает огнем...
Пусть свято хранит
Мой камень-гранит,
Он русскою кровью омыт».
Сквозь бури и штормы прошел этот камень,
И стал он на место достойно...
Знакомая чайка взмахнула крылами,
И сердце забилось спокойно.
Взошел на утес черноморский матрос,
Кто Родине новую славу принес.
И в мирной дали
Идут корабли
Под солнцем родимой земли.
1943
НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР
МОРЯК ЧЕРНОМОРСКОГО ФЛОТА
Я встретился с ним под Одессой родной,
Когда в бой пошла наша рота.
Он шел впереди, автомат на груди —
Моряк Черноморского флота.
Моряк шел спокойно, пример всем давал.
Он родом был сам из Ахтырки,
А ветер знай ленты сурово трепал
На черной его бескозырке.
«За Родину! —крикнул отважный герой,-
Пощады нет извергам, гадам!»
И врезался в гущу отважный моряк,
Работая крепко прикладом.
Один на один с офицером-врагом
Пришлось моряку очутиться.
Он сбил крестоносца стальным кулаком
И к богу отправил фашиста.
Я встретился с ним после боя в селе,
В морском полевом медсанбате;
На докторском болом высоком столе
Лежал он в кровавом бушлате.
Тринадцать ранений хирург насчитал,
Две пули засели глубоко;
В бреду черноморец- моряк
напевал:
«Раскинулось море широко...»
А после тихонько меня он спросил:
«Быть может, заедешь в Ахтырку?
Жене передай мой прощальный привет,
А сыну отдай бескозырку...»
Я часто и смело в бой жаркий ходил
И дрался, как целая рота:
На подвиги нас вдохновил наш герой —
Моряк Черноморского флота.
АНАТОЛИЙ ЛЕНСКИЙ
1908 — 1961
ЗАПАДНЫЙ МОЛ
Когда спешил десант в Новороссийск,
гремя вооружением тяжелым,
мы вышли, слушая снарядный визг,
на плиты Западного мола.
Нас было трое. Двадцать остальных
от катера до мола не доплыли.
Разбитый винт «охотника» затих,
недобурлив своей последней мили.
А мы л врагом схватились в рукопашной.
Как красный луч по серым небесам,
но серой стенке мола струйкой страшной
стекала кровь. Я видел это сам.
И даже в те минуты я подумал,
что долго не сотрется темный след,
что на граните этот знак угрюмый
останется на много-много лет...
1947
НИКОЛАЙ БРАУН
1902-1975
СИНЕ МОРЕ
Сине море, сине море,
Белый парус, ярый шквал!
С детских лет про сине море
Только в сказках я слыхал.
В тульском поле, на равнине,
В тихих лиственных лесах
Я мечтал об этой сини,
О заморских чудесах.
Если утром луг в тумане
Будто волнами кипит.
Это в море-океане
Чудо-юдо рыба-кит.
Улетали птицы клином
В край далекий, за моря,
И вставали из пучины
Тридцать три богатыря.
В том краю не знают горя,
В том краю не видят зла.
Пел я песню, как по морю
Лебедь белая плыла.
Сине море, сине море,
Неизвестные края!
За родную землю споря,
В сине море вышел я.
Мне не в сказке волны пели,
Ты теперь не только сон —
Я в морской твоей купели
Боевым огнем крещен.
Надо мной вставал железный
Шквал смертельного огня,
Подо мной кипела бездна,
Синей влагой леденя.
Я подумал: «Нет, не сгину!
Ярость мне дана не зря,—
Выходили ж из пучины
Тридцать три богатыря!»
За родную землю споря,
Я родным тебя назвал,
Сине море, сине море,
Белый парус, ярый шквал!
1943
ГЕОРГИЙ ХАЛИЛЕЦКИЙ
1920—1977
МЫ В ПОЛНОЧЬ ИДЕМ НА ЮКИ
Приморская ночь, как глуха и темна ты,
Как волны летят, высоки!
...Получены каски, патроны, гранаты,—
Мы в полночь идем на Юки.
Как тонкие струны натянуты нервы.
Но взгляд наш спокоен и тверд.
Мы первыми выйдем в атаку,
и первым
Падет этот вражеский порт!
Зловещая тьма, а во тьме — батареи...
Бормочет приглушенно лаг...
И вместе с зарей над землею Кореи
Поднимем свободы мы флаг.
Немножко нам грустно, и мы вспоминаем
Родных, что от нас далеки...
Победа! Иного мы слова не знаем.
...Мы в полночь идем на Юки.
1945
ВИССАРИОН САЯНОВ
1903-1959
СВЕРШЕНИЕ
Помню улицы города хмурые.
Злое небо десятых годов,
Всхлипы вальса «На сопках Маньчжурии»
В духоте постоялых дворов.
И рассказ, как заря над «Варягом»
Догорала в безвестном краю,
На корме, под простреленным флагом,
Умирали матросы в бою.
Не сдаваясь, открывши кингстоны,
В грозный час «Стерегущий» тонул,
С порт-артурских высот опаленных
Сквозь года к нам доносится гул.
Умирая, вы знали: потомство
Отомстит за Цусиму врагам,
И взошло беззакатное солнце,
Озаряя наш путь по волнам.
Так свершаются времени сроки,
И выходит наш флот молодой
На простор океанский широкий
За туманной Курильской грядой.
1945
ПАВЕЛ ШУБИН
1914—1951
ВЕСНА
Летит казара, тараторя,
И вроде сквозного шатра
На берег Азовского моря
Туманы ложатся с утра.
Еще косяками тарани
Зеленый простор не прошит,
И крыгами байды таранит,
И мокрым снежком порошит.
А мачты уже, как занозы.
Маячат, туман проколов.
Как чайки, рыбачьи колхозы
С утра вылетают на лов.
Чуть ветер подует — и гайда! —
Торопятся в море, как в дом,
За байдой пузатая банда,
Смоленой дубок за дубком.
И ночь отгремит. И на рани,
К жилью завернув на часок,
Живым серебром поморяне
Сырой засыпают песок.
Плащи их от моря, от пота
Грубей лубяных коробков,
Запойная, злая работа.
Как спирт, веселит рыбаков.
Им снова с моряною свежей
И ночь ночевать и дневать.
И с завистью смотрит приезжий:
Куда ему руки девать?
1947