Еще раз о Цусиме часть 1 - 26

Незадолго до этого крейсера адмирала Энквиста, которые вышли раньше, потеряли контакт с сопровождавшей их плавучей мастерской «Камчатка». Последняя, укомплектованная частично гражданскими, медленно и верно отставала и скоро осталась позади всех кораблей, включая и отряд Рожественского.

"Камчатка" - первый механический транспорт-мастерская в нашем флоте

9 октября около 8 часов вечера «Камчатка» радировала, что ее атакуют миноносцы. Вот как один из членов команды описал этот инцидент в письме домой несколько дней спустя: «Все шло хорошо до Скагеррака. Здесь к вечеру 7 октября броненосец «Бородино» был принужден открыть огонь по трем рыбацким судам, которые стремились приблизиться к эскадре, несмотря на наши предупреждения. Снаряды прошли выше цели, прошелестели у нас над кормой и упали в воду совсем близко. Ночью мы ожидали атаки и вдруг ... страшный удар и треск. Оказалось, что на полном ходу мы врезались в рыбацкую шхуну и она мачтами своими сильно повредила нам борт. На следующую ночь нас со всех румбов атаковали миноносцы. Была лунная ночь, тихо, и все, кто был на борту и видел эти суда, говорят, что это точно были миноносцы. Мы шли в компании с «Авророй» и «Дмитрием Донским» и каким-то образом оказались позади и слева от них. Около 8 часов вечера к нам стали приближаться огни. Мы набрали сигнал «Не подходи близко», в ответ сигнал узнавания, как предыдущей ночью, и снова настойчивые попытки к нам приблизиться. «Камчатка» увеличила ход до полного и стала маневрировать, в то время как подозрительные суда окружали нас все теснее. Прозвучал сигнал «минная атака», и по миноносцам был открыт огонь.

Я оставался в кочегарке 16 часов без перерыва. При первых выстрелах, когда я переходил из одной кочегарки в другую, многие кочегары, напуганные, бросились в разные стороны. Тогда я схватил несколько человек из гражданской вахты и приказал им оставаться здесь, пока я не найду сбежавших. Некоторые из моей морской вахты настолько ошалели, что совсем опустили руки, прекратив шевелить уголь. Первые две атаки были между 8 и 12 часами вечера, а третья около 2 часов ночи. Несмотря ни на что, мы все время держали пар на марке. Когда у нас раздались первые выстрелы, мне стало почти плохо, но потом это прошло. Может, от сознания того, что моя приближающаяся смерть все равно неизбежна....

С верхней палубы некоторые видели, почти у самой кормы, как один миноносец выпустил в нас торпеду, но «Камчатку» спас удачный поворот. Наш корабль выстрелил 296 снарядов, и к утру миноносцы оставили нас в покое... Теперь стало ясно, как мало ценят у нас «Камчатку». Ведь мы радировали Адмиралу, что мы в окружении миноносцев, что нас начинают терзать, указывали наши координаты — никто не пришел на помощь. Крейсера, которые нас сопровождали и должны были нас охранять, открыли наше местонахождение лишь через 24 часа».

Этот непроверенный, но искренний рассказ типичен для всех, кто описывал события той ночи. Сам его автор ничего не видел, оставаясь все время в кочегарке, он только передавал «из вторых рук» то, что дошло до него от других.

Рожественский постоянно должен был считаться с возможностью того, что в Северном море, при попустительстве Британии, его эскадру могут поджидать японские миноносцы, и, когда он услышал, что торпедные корабли атакуют «Камчатку» в 50 милях позади него, он подсчитал, что они догонят четыре его броненосца около часу ночи, и объявил готовность № 1.

В официальных Правилах Судовождения, имевшихся на всех судах, плававших от Балтийского моря до Тихого океана, четко и ясно было сказано, что Доггер-Банка наводнена рыболовецкими судами, затрудняющими судоходство, особенно в ночное время суток, когда неожиданно возникают их огни. Броненосный отряд контрадмирала Фелькерзама был, видимо, вполне осведомлен об этих «источниках неприятностей», т.к. он мирно прошел Доггер-Банку, ослепив немного рыбаков прожекторами. Зато отряд Рожественского открыл огонь по траулерам из Гулля, которые во главе со своим самопровозглашенным «Адмиралом» Карром ловили рыбу, координируя, как обычно, свои движения сигналами ракет.

Свидетельства, приведенные ниже, не всегда согласуются между собой, ведь каждый очевидец видел только малую часть общей картины. Рапорт «Адмирала» Карра его судовладельцам от 22 октября 1904 г. (западный календарь):

«Северное Море

Дорогие Господа!

Занимаясь ловом рыбы в точке с координатами 55° 18' северной широты и 5 восточной долготы в 11.30 в ночь на 21 октября при ветре SSE, мы неожиданно увидели большую колонну кораблей, внезапно возникших на подветренной стороне. Одна эскадра прошла на подветренной от нас стороне, другая же, состоявшая из четырех броненосцев, двигалась наперерез нашему курсу, освещая нас лучами прожекторов. Как только они повернули к ветру, они начали в нас стрелять; снаряды проносились над палубами целых четверть часа, некоторые выстрелы пришлись под нижний парус гротмачты в такой опасной близости от людей, что они поспешили исчезнуть в трюме; один из снарядов прошелся между ними. С сожалением должен сказать, что другим из нашего флота не так повезло. «Крэйн» потонул, шкипер и третий помощник убиты, а вся остальная команда ранена, за исключением кока.

Шкипер «Гулля», призванный на помощь тонущим «Крэйном», поднял свои снасти и поспешил на спасение оставшимся на плаву «Мульмейну», «Мино» и «Снайпу». Все они имели сквозные дыры, а первые два, имевшие серьезные повреждения, были вынуждены повернуть домой.

Я думаю, два или три траулера сегодня не вышли в море, но это могло быть из-за сильного тумана, заставившего их остаться дома.

Не знаю, приняли ли они нас за японцев или они решили попрактиковаться на нас, набить руку. Тут есть какая-то ошибка. Они должны были знать, что мы всего лишь мирные рыбаки.

Томас Корр. «Адмирал»

Корабельный инженер Политовский, находившийся в то время на «Суворове», послал домой пересказ инцидента в виде дневника. Несколько, может быть, эмоциональный, но удивительно точный в деталях, он все же имеет в себе тон необоснованного обвинения самих жертв.

«9 октября. Ночь на девятое. «Камчатка» запрашивает местоположение эскадры. Она сообщает, что изменила курс, и миноносцы исчезли. На «Суворове» думают, что местом нахождения эскадры интересуются японцы. Погода засвежела. «Суворов» качается. Если погода станет еще свежее, то миноносцы принуждены будут бросить преследование и бежать к ближайшему берегу.

Боже мой, что творилось на эскадре! Около часу ночи пробили боевую тревогу, заметив впереди корабли. Подпустили корабли поближе, и началось... Что это было, не хватит слов! Все суда нашего отряда были в огне. Гул от выстрелов не смолкал. Прожекторы светили. Я в это время был на кормовом мостике и буквально был оглушен и ослеплен от выстрелов. Зажал уши пальцами и сбежал вниз. Окончание смотрел со спардека в прорез парадного трапа.

Небольшой пароход беспомощно качался на море, была ясно видна красная и черная окраска его борта, была видна одна труба, мостик. Людей наверху не видел. Вероятно, от страху спрятались вниз. Вот один, другой снаряд с нашего броненосца попали в этот несчастный пароход. Я видел взрывы. Было приказано остановить стрельбу, но другие корабли продолжали пальбу и, вероятно, потопили пароход. Второй и третий пароходы, не имея тоже людей наверху, как-то беспомощно болтались. В них «Суворов» не стрелял.

Вообрази, что чувствовали люди, бывшие на этих пароходах. Вероятно, это были рыбаки. Теперь скандал на весь мир. Впрочем, они сами виноваты: ведь знают, что идет наша эскадра, знают, что японцы хотят ее уничтожить, они видели эскадру, так брось сети, если их завели, и уйди в сторону. За сети потом заплатят.

Да, в Бресте потом узнаем, что мы натворили. Если о местонахождении эскадры спрашивала не «Камчатка», а японцы, то они теперь знают, где мы находимся. Если это так, то сегодня ночью надо ждать нападения.

Сейчас светит луна, но от четырех до шести утра будет темно — время, наиболее подходящее для атаки. Скорей бы выйти в океан! Там будет совершенно безопасно в этом отношении. Не знаю, лечь ли мне сейчас спать или нет. Знаешь, после каждого случая, мало-мальски интересного, у меня сейчас же является желание поделиться им с тобой. Письма береги — они лучше всякого дневника. Может быть, потом сам их прочту и воскрешу в памяти все теперешние треволнения.

2 часа 30 мин ночи

Какое несчастье! С «Авроры» пришла телеграмма. На «Авроре» четыре надводных пробоины и продырявлены трубы, тяжелоранен священник и легко комендор. Это из нашего отряда стреляли по «Авроре». Она и «Дмитрий Донской» были в отдалении (идем шестью отрядами). Во время стрельбы по пароходам ошалели, и, вероятно, кто-нибудь принял ее за японцев и стрелял в нее из шестидюймовых пушек — она была очень далеко. Очень и очень печальное событие. Одно утешение, что стреляли-то хоть хорошо.

3 часа 30мин пополудни

Второй и третий пароходики, о которых я писал прошлой ночью, тоже сильно пострадали. Судовому священнику с «Авроры» оторвало руку. Спрашивали разрешения зайти в ближайший порт, чтобы доставить его в госпиталь. Адмирал отказал. Шесть снарядов попали в «Аврору». Раненых было сравнительно мало. Выходит, «Аврора» сама виновата, что появилась в такой момент на горизонте, на нашем внешнем траверзе»...

Смертельно раненный капеллан был тот самый священник, который был описан Плешковым в приведенном ранее его письме как самый отважный и кровожадный из всей команды крейсера.

Удовлетворенность же точностью стрельбы русской артиллерии была со стороны Политовского оптимистична. Оказалось, что в «Аврору» было сделано пять серьезных попаданий и несколько незначительных, неизвестное число попаданий получил несчастный «Крэйн», десять 3-фунтовых и один 6-дюймовый снаряд упали на «Мульмейн»... Тем не менее стрельба русских не была такой бездарной, как утверждали потом. Принимая во внимание необученность команд, врожденные трудности найти дальность, а также необходимость целиться ночью, в тумане да еще в такой чрезвычайной обстановке, уже сам факт, что они во что-то попали, делает им честь. Крейсер «Аврора», который был очень далеко, получил повреждения, которых бы хватило, чтобы утопить миноносец.

На «Суворове» штабным начальником шел Семенов, вернувшийся с Дальнего Востока как раз перед отправкой эскадры. Он был старшим офицером порт-артурского крейсера, интернированного в Сайгоне. Будучи в знакомстве с Рожественским, он был прикреплен к штабу адмирала в роли советника, чтобы он мог делиться своим опытом войны с японцами.

Семёнов Владимир Иванович (1867, Санкт-Петербург — апрель 1910) — капитан 1-го ранга, участник Цусимского сражения; русский прозаик.

Какое влияние в действительности оказал Семенов на поведение 2-й эскадры — не ясно. По-видимому, небольшое. Важно то, что Семенов, обладая литературными амбициями, уже тогда собирал записи для задуманной им книги о походе 2-й Тихоокеанской эскадры. Фактически именно на нескольких семеновских книгах основывается большинство работ о Цусиме, а жаль, ибо во многих отношениях он, как источник, ненадежен. В частности, его свидетельства искажаются попытками изобразить поведение Рожественского и свое лично в наиболее выгодном свете. Приведенный ниже отрывок — описание Семеновым Гулльского инцидента. Заметно, как он старается внушить (прямо не говоря об этом), что прекращением огня эскадра обязана именно ему.

«Дробь матросских ног по трапам, громыхание тележек артиллерийской подачи по рельсам мгновенно рассеют мои сомнения. И вот первый выстрел! Я бросился на задний мостик и почти столкнулся с младшим лейтенантом В., отвечавшим за кормовые прожекторы, и старшим судовым врачом К, который всегда был в курсе всех свежих сенсаций.

— Что такое? Во что они стреляют?

— Миноносцы! Миноносцы! — закричали они в один голос. — Смотри!

Только что выйдя из ярко освещенной каюты, я еще не привык к темноте и ничего не видел. Прожекторы искали вдоль правого борта и впереди. Весь правый борт вел энергичный огонь. Но не было никакой сумятицы. Время от времени слышался звук колоколов артиллерийских приборов, выдававших указания на стрельбу. Очевидно, все было под контролем. Это было не похоже на ту паническую стрельбу в воду, свидетелем которой я был в Порт-Артуре 31 марта.

Я поспешил на передний мостик, где должны были быть Адмирал, командир и другие старшие офицеры. Пробегая через радиорубку, я взглянул на часы и запомнил время: было 12.50 ночи. С переднего мостика, впереди и справа, я увидел серию огней в нескольких милях расстояния, оттуда взлетали ракеты.

Кто-то, сейчас не помню, объяснил мне, что это был отряд Фелькерзама. Вдруг, в лучах прожекторов, я заметил справа по борту, ближе к носу, всего в нескольких кабельтовых, маленький однотрубный пароходик с одной мачтой, который медленно отваливал в сторону. Еще один, похожий на него, шел противоположным курсом и похоже было, что он будто собирается протаранить «Александра», а тот осыпал его дождем снарядов; я видел, что он тонет. Третье судно такого же типа медленно переходило с нашего левого борта на правый как раз впереди по курсу и было взято на прицел командиром 47 мм орудия, стоявшего наверху переднего мостика, который сделал уже по нему несколько выстрелов.

Но тут сам Адмирал схватил его за плечо своей железной рукой и закричал в ярости:

— Как ты смеешь! Без разрешения! Не видишь, что ли?! Это же рыбацкое судно!

С левого борта, где никто не стрелял, к тому же был густой туман, вспыхнули несколько прожекторов и охватили нас своими лучами. В такой момент первое движение — закрыть глаза рукой. Без всякого приказания или разрешения весь левый борт вспыхнул целой полосой огня, когда броненосец открыл беглый огонь по этим прожекторам. Точность этого огня было делом случая, потому что никто, конечно, не мог определить расстояние.

«Вот это да! Настоящая атака!» — услышал я чей-то возглас. Но отвечали ли на нее, на эту атаку, я не могу сказать уверенно, хотя сквозь рявканье наших собственных пушек я, кажется, различал свист приближающихся снарядов (они звучат иначе, чем снаряды удаляющиеся). Почти одновременно над прожекторами, что нас освещали, замигали огни сигнала Табулевича, которые, как все знали, применялись только в русском Военном Флоте.

— Так это же наши: «Донской» и «Аврора»! — закричал я.

Голосом, перекрывавшим все другие голоса, Адмирал скомандовал:

— Прекратить огонь! Выключить прожектора! Один луч вверх!

Горны заиграли, прожекторы померкли, кроме одного переднего, который уперся своим молоч­нобелым лучом высоко в небо, — принятый сигнал на эскадре: «Прекратить огонь!» Естественно, тишина не вернулась тот час же: после сигнала еще, здесь и там, были сделаны два-три шальных выстрела.

Вероятно, вся канонада длилась не более 10—12 минут, потому что, когда я сбежал вниз за оставленными мною в спешке часами, они показывали: 1 час 10 минут, 9-го октября».

Более впечатляющий рассказ о Доггер-Банке оставил нам Новиков-Прибой, бывший на борту «Орла», одном из броненосцев, следовавших за «Суворовым». Хотя и нарочито подобранный с очевидной целью подчеркнуть непригодность эскадры, этот эпизод, вероятно, есть правдивое описание того, что представлял собой «Орел» в течение этого 10 минутного «боя»: «Около полуночи наш отряд проходил Доггер-Банку — отмель в Немецком море, знаменитую обилием рыбы. На этой отмели всегда можно видеть рыболовные суда. Впереди нашего отряда взвились трехцветные ракеты. «Суворов», приняв их за неприятельские сигналы, открыл боевое освещение, а вслед за этим с него грянули первые выстрелы. Его примеру последовали и другие броненосцы. Так началось наше «боевое крещение».

На «Орле» все пришло в движение, как будто внутрь броненосца ворвался ураган. Поднялась невообразимая суматоха. Заголосили горнисты, загремели барабанщики, выбивая «дробь-атаку». По рельсам, подвозя снаряды к пушкам, застучали тележки. Оба борта, сотрясая ночь, вспыхнули мгновенными молниями орудийных выстрелов. Заревела тьма раскатами грома, завыла пронизывающими ее стальными птицами. На палубах не прекращался топот многочисленных ног. Это бежали снизу наверх и обратно люди, они метались по всем отделениям и кружились как мусор в вихре. Слышались бестолковые выкрики: —Миноносцы! Миноносцы!

— Где? Сколько? —Десять штук!

— Больше!

— Черт возими!

— Погибать нам! Вольноопределяющийся Потапов выскочил из своей каюты в одном нижнем белье. На его маленьком лице выразилась полная растерянность, глаза тупо вращались, ничего не понимая. Он бросился было к трапу, но сейчас же отпрянул обратно. Ничего не придумав другого, он вскочил на умывальник и улегся в его желоб. Некоторые матросы запаслись спасательными кругами. Другие, выбросившись на верхнюю палубу, хватали пробковые койки. Кто-то крестился, и тут же летела матерная брань. В левый борт дул ветер, рычало море и лезло через открытые полупорты внутрь судна. С жутким гулом разлилась по батарейным палубам вода. Ошалело стреляли комендоры, не целясь, куда попало, стреляли прямо в пространство или в мелькавшие в стороне огни, иногда прямо в воду, иногда туда, где останавливался луч прожектора, хотя бы это место было пустое. Прислуга подачи, не дожидаясь выстрела пушки, тыкала в казенник новым патроном. Вместе с мелкой артиллерией бухали и шестидюймовые орудия.

Наверху трещали пулеметы и этим самым только больше нервировали людей, вносили замешательство на судне. В грохоте орудий, в гвалте человеческих голосов иногда можно было разобрать ругань офицеров:

— Что вы делаете, верблюды? Куда стреляете? —Наводите в освещенные миноносцы!

С заднего мостика сбежал на палубу прапорщик с искаженным лицом и, держа в руках пустой патрон, истерично завопил:

— У меня все снаряды расстреляны. Орудийная прислуга обалдела, не слушается. Я им морды побил. Дайте скорее еще снарядов!

Кильватерный строй нашего отряда сломался. Часть прожекторов освещала суда, которые мы расстреливали, а остальные двигали свои лучи в разных направлениях, кромсая ночь, создавая беспорядок. Далеко впереди и справа, на расстоянии в несколько миль, сверкали вспышки сигналов. Только впоследствии узнали, что там проходил эшелон адмирала Фелькерзама, а сейчас его тоже признали за противника.

Но каково же было удивление всех, когда слева; совсем близко, вдруг загорелись прожекторы, и, ослепляя людей, уперли свои лучи в наши броненосцы. Создалось впечатление, что нас окружают со всех сторон.

Объятые ужасом, некоторые загалдели: —Японские крейсера!

— Целая эскадра идет на нас!

С нашего отряда открыли огонь по этим прожекторам, что светили слева, из мрака. Оттуда тоже начали отвечать стрельбой. Через «Орел», завывая, полетели чьи-то снаряды.

На ближайшем судне, вероятно на «Бородино», раздался выстрел 12-дюймового орудия.

— Мина взорвалась! — закричал кто-то на «Орле».

— Где? У нас?

— Вероятно, «Бородино» потопили.

— Сейчас и нас взорвут.

Так изменилась действительность в сознании людей, взбудораженных паникой. Броненосец, казалось, превратился в плавучий дом сумасшедших.

Неизвестные корабли, что находились слева, вскоре огнями Табулевича показали свои позывные. Это были крейсеры из отряда контр-адмирала Энквиста — «Аврора» и «Дмитрий Донской».

Несомненно было, что мы, идя по Доггер-Банке, врезались в рыбацкую флотилию. Но наше командование приняло эти жалкие однотрубные пароходики с номерами на боку за неприятельские миноносцы. Флагманский корабль первый открыл по ним стрельбу, заразив своим страхом остальные броненосцы. В результате представилась жуткая картина. Не дальше, как в пяти кабельтовых от нас, в лучах прожектора, плавало, свалившись набок, одно судно с красной трубой, с поломанной мачтой, с разрушенным мостиком. Еще четыре таких же парохода были подбиты. На некоторых из них возник пожар. Там метались люди, умоляюще подбрасывая вверх руки. А куда они могли убежать с такой маленькой площади, как палуба? Вокруг шумели волны и вздымались столбы воды от снарядов.

• Назад
• Вперед