Ленинградское Арктическое Училище часть 2 - 14

Помню, мне было ужасно грустно и тоскливо. Вся обстановка казармы была угнетающей, ходьба строем, холод лысины под мицей, (это фуражка курсантская), гюйс путается на шее… Тяжёлые ботинки, мы называли их «гадами», тянули кирпичами… Роба была не по размеру большая, все подворачивания длины, грозили распуститься не во время, да ещё и в строю, приводя к внеочередному замечанию… И как итог, к наряду… (Хотя, до принятия присяги, никто не имел прав давать нам наряды, а давали ведь, и ночами мы драили гальюны или циклевали стёклышком полы в казарме, на четвёртом этаже…). Эта грусть не отпускала меня весь первый курс, трансформируясь в состояние временности всего происходящего. Помню, как я стоял у окна кубрика, смотря на тёмные, вечерние верхушки кустов и деревьев в сторону футбольного поля и Финского залива, а меня охватывала тоска, порождая вопросы, зачем я здесь и для чего мне всё это??? Но самое гнусное было то, что нас заставляли целыми днями, ещё до начала учёбы, циклевать полы. И в учебном корпусе, в Константиновском Дворце, и в жилых кубриках. Как в своих, так и в кубриках старшекурсников. А циклевали мы полы (палубу), битым стеклом, сидя на корточках или коленях, порой резали себе пальцы, но не ныли. Да… старшины были со второго курса, на год старше нас, или на два. Но были и мужики после службы в армии, вот они сразу становились старшинами, и на нашем потоке были такие, двое или трое…

Командира роты, кап 3, Рахваргера, мы видели только на построении, и он казался нам небожителем, живущим в своём кабинете, на нашем этаже. Все сношения с внешним миром, происходили через старшину Ручьёва.

На сайте Валерия Павленко,  (http://lau-rto-2rota.ucoz.ru/index/istorija_lau) В.Щанов пишет о старшине Ручьёве, с которым он дружил. Ну как не дружить ему, третьекурснику, с земляком, да ещё и старшиной, да вдобавок уже отслужившим армию, хотя и с второкурсником? Зверее  Ручьёва, я не знал старшин. Может, так и нужно было? Не знаю. Скорее всего! Как в армии… Но ведь нам, в общей, серой массе, было по 15 лет, за исключением некоторых, кто пришёл после службы в армии. Вот один из них стал нашим старшиной, Петя Ефимович, но не сразу, а в конце первого курса. Но старшины, на то и старшины. Они призваны следить за порядком, за соблюдением устава и тому подобное. Почему же они закрывали глаза на старшекурсников, которые нас гнобили…

Наши преподаватели...

Дедовщина

Был на втором курсе зверь, курсант Журавлёв, , 17-лет, «арийского» вида тип… Так он нас гнобил по полной, особенно по ночам, и просто так. Пока не посадили его через год за издевательства над нами. Вместе с ещё некоторыми…  Эта история обросла легендами, и стала притчей в ЛАУ, после нас…

Это было в ноябре 75 года, кажется. Да, мы перешли уже на второй курс (!), и к нам пришли ребята после десятого класса, человек шесть или восемь. Вот их и начали гнобить третьекурсники, а заодно и нас, мы ведь жили в кубриках вместе.  Они врывались ночью, не зная, где спит тот, кто им нужен, поднимали всех с кроватей, кто давал отпор, били, других гнали в гальюн, где издевались… Дедовщина - беда всякой системы! И это происходило часто, с вариациями, то они были трезвые, но чаще пьяными, чуть не каждую ночь. И когда, пьяные Журавлёв, Монахов стали издеваться над дневальным из числа этих десятиклассников, избив его сильно, мы всем курсом, а это две группы, по 23-25 человек, поднялись ночью и ушли из училища. Вышли пешком, строем, сначала в Володарку, а оттуда на электричке на Балтийский вокзал. Часам к десяти утра на вокзал прикатили командир роты с офицерами из строевого отдела, во главе с Гнединым. Это было ЧП и училище было вынуждено отреагировать. Было возбуждено уголовное дело в отношении этих троих старшекурсников. Им дали реальные сроки и выгнали из училища. Вообще гнобить нас могли все, и курсанты второго и третьего курса, но не помню, чтобы это делали выпускники, то есть курсанты 4-го курса. Умнее что-ли, они становились? Наверно!

Низино

Так вот, после интенсивных циклёвок, настало 1 сентября, и мы впервые сели за парты в ЛАУ, хотя вечерние и ночные циклёвки не прекращались. Немного поучились на отделении и всех погнали на картошку, в деревню Низино… Вот там я впервые узнал, что мой одноклассник, по лужской 1-й средней школе, Олег Петров, тоже поступил в ЛАУ на СМО. Я ему завидовал тихой завистью, которая, к концу первого курса прошла, потому что расстаться со своими однокурсниками мне уже не хотелось. И даже не потому что все мы должны были после распределения поехать на Север, за романтикой, а просто из-за дружбы и спаянности… Потом уже на третьем и четвёртом курсах, Олег завидовал уже мне, и нашему командиру, и нашей относительной свободе в ЛАУ. Потому как их командир, Граждан, (ну кто его не помнит? Его коронка: «Эй вы трое, оба ко мне!»), был настоящим самодуром, и в отличии от нашего, И.М. Карпина, брал на себя функции старшин роты или групп, ловя их в самоволках, или гнобя за клеши или устав. Олег, будучи на третьем курсе, сходил на плав практику за границу, привёз журналов и жевачки… И виниловых пластинок! Ritchie Blackmore “Rainbow Rising”, это было нечто!!! Боже… чему я завидовал, что было за время?

Низино…

Боже, как страшный сон вспоминаю…

В. Щанов и его сокурсники в 72-м, жили ещё в церкви, а мы, в 74-м уже в бараках, на сколоченных нарах, с буржуйкой в центре, питались в колхозной столовой, куда, как и на поле ходили строем. На поле, после культивации, мы собирали картошку в ящики. Нас расставляли цепью, по парам. Старшина Ручьёв, сам (!) садился в трактор, давал отмашку и мы шли парами, поднимая картошечку. А если кто-то в цепи отставал, он толкал их бампером трактора, поливая из кабины их матом. Рахваргер тоже был с нами, как тень ходил по бровке поля, или появлялся в минуты нашего отдыха… Я даже не мог его рассмотреть, то ли боялся глаза поднять на него, то ли от усталости, мне этого не нужно было вовсе. Ну не помню его лица!

Вот в одну из этих редких, надо сказать, минут отдыха, кто-то из наших, нашёл в поле, за прошедшим после культивации, трактором, снаряд, времён войны (Великой Отечественной). Это после того, как прошёл культиватор, и мы прошли по полю цепью. И, как положено, нашедший сказал об этом старшине, тот командиру. Рахваргер отнёс его на островок в поле, со столбом ЛЭП и кустарником, а нас погнали продолжать сбор урожая… Страна нуждалась в картофане, а может и ЛАУ…

И оттуда, в 300-400 метрах от нас, прогремел взрыв…

Так и не узнали мы своего командира, но со слов второкурсников, он был не плохой мужик, но нам не посчастливилось его знать. Это было ЧП, и не только по училищу, но и по ММФ. Хоронили его в Петродворце, мы, первачи, естественно не были приглашены… Второкурсники были приглашены даже на поминки. И вот на смену погибшему Рахваргеру, в нашу роту пришёл капитан-лейтенант Карпин.

Капитан 3 ранга Карпин Игорь Михайлович

Он только что списался с ВМФ, причин не знаю, и стал нашим командиром роты. Первое впечатление, как всегда, обманчивое, было не в его пользу. Толи еврей (картавил он), но что делал еврей в военно-морском флоте? (Откуда Вы видели еврея с лопатой?) Невысокого роста, кучерявый… На первом или втором построении, обходя наш строй, остановился напротив меня:

- Фамилия?
- Курсант Захаров, 112 группа. – Как учили, отвечаю я.
- Вы бгеетесь?

Что он спросил, картавя и проглатывая слоги, я не понял? Мне показалось, что он спросил «боитесь», «баитись», в его транскрипции, и ответил:

- Нет! – Чётко, как учили.
- А надо бы! Побгейтесь! – уже немного чётче…
- Есть! – Уже понимая, что за приказ он отдаёт.

Вот так я стал бриться с 15 лет, не имея в то время ни бритвы, ни бритвенного станка, но что с удовольствием делаю и по сей день, тепло вспоминая Игоря Михайловича. Потом, уже после нашего выпуска, Карпин ушёл на ВМЦикл, и стал его начальником.

Наши преподаватели...

• Назад
• Вперед