Море и флот в поэзии...том4

МОРЕ И ФЛОТ В ПОЭЗИИ

ТОМ 4

АЛЕКСЕЙ МАРКОВ

1920

* * *

Люблю тебя, море. Каспийское море,

Зимою и летом во все времена...

Люблю, когда, с ветром порывистым споря,

Идет на утес за волною волна,

Качается море и гордо грохочет,

Ударит, ударит в прибрежную твердь.

Люблю, когда в доме дождливою ночью

От гула стекло начинает звенеть.

Люблю, когда ты. разъяренное, стихнешь.

Ракушек белесых лежат пятачки.

Как будто бы мелом очерченный финиш...

С каменьев мальчишки метают крючки.

И рокот прибоя, как песня, мне дорог.

Куда бы ни шел я, он слышится мне...

Люблю, когда неба расцвеченный полог

В ночи опрокинут в морской глубине.

...И где-то чуть слышен гудок парохода.

Морских нефтевышек блестят огоньки.

Да свет на плавучих рыбозаводах

Не гасят всю ночь рыбаки...

1952

ВЛАДИМИР МАТВЕЕВ

1925

СОЗВЕЗДИЕ ПРИЧАЛА МОЕГО

Смириться трудно с резким поворотом.

Но срок пришел (куда деваться тут!) —

Теперь меня, расставшегося с флотом,

Товарищи по службе и походам

Североморцем прошлых дней зовут.

Но я вдали от Севера, в столице,

Вознагражден сознанием того.

Что стало смене молодой светиться

Созвездие причала моего.

Разбросаны друзья по белу свету

Житейскою и флотскою судьбой...           '

Коротким было северное лето —

Стремглав промчались годы в нору эту,

У ветеранов осень за спиной.

Но с морем нам вовек не разлучиться —

Ведь сердцу не прикажешь ничего...

Пусть будет смене молодой светиться

Созвездие причала моего.

Быть может, я не вспомню всех фамилий

В краю, где в мае яблони цветут.

Но чтоб меня на флоте не забыли,

В морях лежат непройденные мили,

Которыми наследники пройдут.

Вновь в океанах морякам трудиться

И удивлять Нептуна самого...

Да будет смене молодой светиться

Созвездие причала моего!

1973

СХВАТКА СО ЛЬДАМИ

Команды кратки, как удары гонга,—

Туман ползет предвестником беды:

В штыки встречают у пролива Лонга

Наш караван дрейфующие льды.

И ледокол вступает в схватку первым.

Свою стальную утверждая власть.

Как трос буксирный, натянулись нервы,

И до предела воля напряглась.

Мы режем лед, а он обшивку режет —

Кипит, гремит бескомпромиссный бой,

И гул такой, как будто танков скрежет

Смешался с орудийною пальбой...

Но взят рубеж, опасность миновала.

На чистоводье вышли нелегко!

До бухты Провиденья — до привала —

От поля битвы очень далеко...

Скорей туда — немного обогреться,

Вкусить стоянки мирной благодать,

Прийти в себя, вздохнуть и осмотреться

И раны боевые залатать.

1974

АЛЕКСАНДР МЕЖИРОВ     

1923

А ТАМ ВСЕ ТАК ЖЕ МОРЕ БЬЕТ

А там все так же море бьет

По дамбе гулкой и щербатой.

Но ты не та и я не тот,

Какими были мы когда-то.

И все же это я

опять,

Оглохнув от морского гула,

Иду, как будто время вспять

Легко и круто повернуло.

И ты, в обличье молодом,

Нетвердо, как под коромыслом,

Удерживаешься с трудом

На камне узком и осклизлом.

Все так же в дамбу бьет прибой

Неистощимыми волнами.

И все же это мы с тобой,

Мы —

Следующие за нами.

Неистощимо бытие:

И волны, и загар на коже

Такой же, как у нас, такой же

И у него и у нее.

Мои ровесницы увяли,

Пообветшала жизнь моя.

И под ногой

На перевале

Нагая, жесткая земля.

Но, возникая вновь из пены,

Тебе на смену, в свой черед,

По ходу действия, на сцену

Вдоль дамбы женщина идет.

Она, ликуя всей утробой,

Все той же движется тропой,

Раскачиваясь между злобой

И бабьей жалостью слепой.

И потому необходимо

Глазами, сердцем и умом

Узреть во  вне

Все то, что зримо,

Во вне.

А не в себе самом.

И ведать, как пришли к победе

Титаны и богатыри

По ходу греческих трагедий,

Где мир во вне,

А не внутри...

Прервал дневник на полуслове.

Живу не по календарю —

И отрешенней и суровей

На собственную жизнь смотрю.

1956

СЕРГЕЙ МИХАЛКОВ

1913

ВОДА И УТЕС

Гласит предание:

была Волна морская

В Утес на берегу когда-то влюблена,

И ни на миг его не отпуская.

Весь век ждала взаимности она.

То, грозно пенясь в ярости и страсти,

«Ты мой!» —она стонала в час ненастный.

То, ластясь возле ног его устало,

«Склонись ко мне!» —она ему шептала.

Но гордо, не склоняясь и не споря.

Стоял Утес могучий и седой.

Пока однажды вдруг не рухнул в море,

Подточенный настойчивой водой,—

Движение воды, что постоянным было,

Недвижный тот Утес в конце концов сломило...

ЮННА МОРИЦ

1937

СВАДЬБА ВО ЛЬДАХ

То ляжет на палубу вьюга,

То взвизгнет за черным бортом

Огромная белая кошка

Резвится, играя хвостом.

А жизнь на сияющих санках

Врывается — руки вразброс,

Справляет веселую свадьбу

С буфетчицей робкий матрос.

—   Таня. Таня,

Глаз зеленый!

За него не выходи.

Он и горький,

И соленый. И с наколкой на груди.

—    Он целует

И голубит.

А мечтает:

«Загублю!»

Таня, он тебя не любит

Так, как я тебя люблю.

—    Знай матросскую породу:

Как он,  Таня, ни влюблен,

Никогда тебя он сроду

Не сравняет с кораблем.

—    Ах, Танюша,

В море Карском

Всех печалишь

Станом царским.

За матроса не пойдешь —

Капитану подойдешь!

И тогда, откинув прядку.

Обаятельна, нежна.

Отвечает по порядку

Наговорщикам она:

—    Если хочет погубить,—

И пускай погубит.

Не всегда того любить,

Кто тебя полюбит.

Кораблем ему не стану —

Стану чаечкой в беду,

Прилечу, босая встану

Перед ним на белом льду.

Кто обидит — я утешу,

Отведу лихой обман.

Всюду солнышки развешу,

Чтоб сияли сквозь туман.

И гармонь загоревала,

Тосковала по земле.

А команда пировала

На замерзшем корабле.

Человек, в насмешку вроде,

Шел с приплясом не спеша.

Свирепеющей природе

Табаком в лицо дыша.

ДМИТРИЙ НАГАЕВ

1929

КОЙКА

Койка номер такой-то.

Спаспояс под боком.

Аварийное расписание      выше.

В изголовье — плафон.

Шторки в колере строгом.

Прочный бортик.

Чтоб шторм из постели не вышиб.

Койка — для моряка.

Не мягка, не просторна.

И вдвоем на нее все равно не улечься...

Можно вытянуть ноги, курить

И, бесспорно.

Видеть сны —

Те, что снятся от дома далече.

У меня была койка тринадцатый номер,

В кормовом помещении номер тринадцать.

Только номер, лишь он...

Л все прочее — в норме,

За комфортом большим не приходится гнаться.

Я валился на койку до дури усталый,

Сны смотрел, вспоминал, перечитывал книжки.

За бортом билось морс.

Игрались авралы.

И спасательный пояс мне резал подмышки.

Мне бывало неважно.

Бывало — и хуже.

Но ни разу не сбылся тринадцатый номер:

Видно, все, что могло,

Приключилось на суше,

На надежной земле,

В моем собственном доме.

Не забыть ничего —

Ни в конце, ни вначале —

Вероломство, ошибки, обиды, утраты...

Но я снова,

О будущем не печалясь,

С чемоданом в каюту спускался по трапу.

И я верил в удачу.

С судьбою не споря,

И приметам плохим я не верил нисколько...

Откровенная злость, прямодушие моря,

И еще

Корабельная честная койка.

1961

ГЕОРГИЙ НЕКРАСОВ

1913

ВСТРЕЧА ЛИНКОРА

Овеянный дыханьем океана,

Ветрами снежными скалистых гор,

Он вырастал громадой из тумана,

С развернутыми пушками, линкор.

И в тот же миг проворные эсминцы

Взметнули в небо, где вставал рассвет.

Трепещущие флаги, словно птицы,—

Уставом предусмотренный привет.

Исторгнутые черной глубиною,

Взлетая до предельной высоты.

Его встречая, волны над собою

Взвивали пены белые холсты.

Он с океаном вел себя на равных:

Тот поднимал, он рвал кипенье вод,

И перед ним, покачиваясь плавно,

Все корабли замедлили свой ход.

Как воплощенье силы и отваги,

Подернутый белесой полумглой,

В ответ он поднял взвихренные флаги

С приказом первым: «Следовать за мной!»

И, флагману послушные отныне,

Они рванулись, курс переменив,

Туда, где бьет в гранитные твердыни

Давно обжитый сумрачный залив.

1945

НИКОЛАЙ  НОВИКОВ

1934

ШЛЮПКА НА ВОЛГЕ

Ветерок. Невысокие волны.

Дебаркадер. Толпится народ.

Шестикрылая шлюпка на Волге —

Словно птица далеких широт.

Все в ней флотское, все в ней морское

От флажка до начищенных блях.

Белизною слепят щегольскою

Бескозырки на наших чубах.

Среди радужных пятен мазута.

Как на шелке, разгладит свой круг —

Развернется шикарно и круто.

Только брызги от весел сверкнут!

Год засушливый. Паримся в пекле.

Солнце давит с зари до зари.

Наши пальцы еще не окрепли.

На ладонях у нас пузыри.

Юрка, Генка, Володька и Мишка,

И еще один Генка, и я —

Все мы вместе — единая мышца.

Шестивесельный двигаем ял.-

«Навались! Обходим баркас!

Два-а раз!

Два-а раз!

Два-а раз!»

Знойно, голодно, радостно — вместе.

В спину — брызги от встречной волны.

Мы, морской не срамящие чести.

Всем девчонкам отсюда видны.

Мы мужчины. Мы движемся к цели.

Что же, мы, моряки, в самом деле

Хуже их сухопутных парней?!

...А стараться, да чтоб — не глядели.

Мы научимся много поздней.

1979

АЛЕКСЕЙ ОЗЕРОВ

1931

МАГНИТНЫЙ УЗЕЛ ОКЕАНОВ

Снегами вихри колются,

полярный свет погас,

а над магнитным полюсом

занервничал компас.

Пути — ледовой скатертью.

Туманы — день за днем.

Как первооткрыватели,

на ощупь мы идем.

И каждый день Антарктики

запутать нам готов

стратегию и тактику

преодоленья льдов.

Для нас причал заранее

готовит торжество,-

нам в долгом испытании

пока не до того.

То вихрем время кружится,

то ледником течет.

Сдаем зачет на мужество,

на выдержку зачет.

1983

ЛЕВ ОЗЕРОВ

1914

ЕЩЕ О МОРЕ

Оно открыто, откровенно,

Оно спокойно иногда.

Необозримая вода

Мне кажется самой Вселенной.

Смотрю, смотрю я без конца

На движущуюся долину

Морскую, на ее лавину.

Чей цвет — от синьки до свинца.

И я тону в гудящей шири.

Насквозь пронизанной огнем,

И думаю о нем, о нем —

О море, и о нем — о мире.

1947

БОРИС ОРЛОВ

1955

*   *   *

Черная подлодка.

Черная вода.

Черная пилотка.

Красная звезда.

1977

ПОДВОДНИКИ

Затаилась незримо

на зыбких границах война.

Где в нейтральных глубинах

пасутся чужие армады.

В сутки пару часов

непрерывного крепкого сна

Мы порой принимаем 

как будто награды.

Мы не видим деревьев,

ручьев,

райских птах,

Но отсекам кружась

в своих черных пилотках.

Знаем: держится мир

не на трех престарелых китах.

Потому в тишине

опускается глубже подлодка.

1980

СЕРГЕЙ ОСТРОВОЙ

1911

МОРЕ

Кто мне скажет, какого ты цвета?

Синий вижу над волнами дым,

Отвернулся — и синее это

Стало вдруг голубым, голубым...

Ты до самого неба достало,

Обнялись   - и никак не разнять.

Вот уже бирюзовым ты стало!

И зеленым! И синим опять!

В глубине твоей прячутся бури.

В черных безднах грохочут бои.

То глаза ты от солнца зажмуришь.

То расправить морщинки свои.

И хохочешь... И словно колдуешь...

И поешь... И слепишь синевой...

И о чем-то подолгу тоскуешь...

И куда-то зовешь за собой...

Я люблю тебя. Бережно. Свято.

Буду верен тебе до конца.

Море... Море... С душою солдата

И с мятущимся

сердцем

певца!..

1956

ЛЕВ ОШАНИН

1912

*   *   *

Ночь средиземная за бортом.

Ветер катает гребни-барашки.

Гребень взмахивает хвостом   —

И пыль соленая на рубашке.

Волны падают, как валуны.

Как из гнезд орлов полукрылые слётки.

Что там мелькнуло за гребнем волны?

Не перископ ли подводной лодки?

Звезды, висящие надо мной.

Светите, светите на всякий случай!

Но, прячась от суеты земной.

Звезды завертываются в тучи.

Может, просто уходят они в загул,

И голос мой до них не донесся...

Но тише, что это там за гул —

Не вертолет ли с авианосца?

И ночь разламывается пополам,

Молнии или ракеты льются

Зигзагом разорванных телеграмм

И перечеркнутых резолюций...

Исчерпан ночного покоя фонд.

На небе траурная позолота.

И заполняется горизонт

Черным дыханием шестого флота.

Странно, что люди еще живут.

Или кажется мне все это,

Или первые кадры

конца света

Репетирует Голливуд...

1985

ПАВЕЛ ПАНЧЕНКО

1907

ОДЕССКИЙ МАЯК

Бывало, пройдем Тарханкут —

И ветер не так уже крут:

К нам волны привет из Одессы

На медленных гребнях несут.

Бакланы навстречу кричат

И тут же уходят назад.

Как будто заране Пересыпь

Порадовать вестью хотят.

Глядишь в голубой полумрак —

И вздрогнул, и малость обмяк:

Почудился девушкой в белом

Далекий одесский маяк.

Мигнули огни маяка —

И вот уже гавань близка,

И милым, желанным пределом

Наполнена грудь моряка...

Но, выбрав приметнее знак.

Наш город расстреливал враг,

И, губы кусая до боли,

Мы сами взорвали маяк.

— О чем зажурился, матрос?

—    Ведь там мое детство зажглось.

Мой город любимый в неволе,

И трудно мне плакать без слез.

Там юность впервые прошла

По трапу... Там были дела...

Там девушка, лучшая в мире,

Мне сердце свое отдала.

Там сына хоть вечность прождать.

И что ж? Не в дому, а в Сибири

Старушке пришлось помирать.

Мне сердце уснуть не дает,

Тоскуя года напролет:

Все лестницу видит большую,

Что в город из порта ведет.

Я болью, как губка, набряк,

Но я черноморский моряк:

Я в горе, как море, бушую,—

Я вижу одесский маяк!

1942—1943

СЕРГЕЙ ПАНЮШКИН

1919

ПОСЛЕ МОРСКОГО БОЯ

Всех, кого сумели, подобрали.

Без салюта, без речей, без слез

Схоронили к берегу ногами

На скале у каменных берез.

Бережно носили, как уснувших,

Словно опасаясь разбудить.

...А маяк живым и утонувшим

Продолжал по-прежнему светить.

1942

ВИТАЛИЙ ПАРФЕНОВ  

1930

КРОНШТАДТ

Гудок теплохода

протяжен и звонок,

Вода под винтами

кипит оголтело.

И вот уже город,

весь свежий спросонок,

Навстречу нам выбежал,

чистый и белый.

Мы с песней проходим

по улицам светлым,

По белым от времени

каменным плитам.

Здесь пахнет Балтийским

подсоленным ветром,

Дождем мостовые

до блеска промыты.

Вот гавань, бетоном

и сталью одета,

Теснятся эсминцы

у стенки причальной.

Мы молча стоим

на камнях парапета

И слышим трубы

боевое звучанье.

Летят на флагштоках

военные флаги,

Свирепствует ветер,

холодный и хлесткий.

Здесь нам набираться

у моря отваги

И жизнь начинать нам

со швабры матросской.

1963

ДЖЕЙМС  ПАТТЕРСОН

1933

ЗАГАДКА

На оных ботах плыть возле земли,

которая идет на норд и по чаянию

(понеже оной конца не знают)

кажется, что та земля часть Америки .

Из инструкции Петра

В плену неистовой фантазии

гадал, усами шевеля,

соединяется ли с Азией

американская земля.

Хватало и другой работы.

Но наваждением в глазах

кренило на борт пакетботы,

рвало косые паруса.

Бывало и того почище.

Стихии ненависть слепа.

И наяву тугие днища

трещали, словно скорлупа...

В предвиденье неотразимом

он знал, надеясь на успех,

что русской удали но силам

тот самый раскусить орех.

И явно не казалась плоской

геодезистам тем земля

с аппаратурою громоздкой

отбывшим в дальние края.

И предугадывались в книгах

познанья будущих времен.

И плыли на казацких пиках

полотнища родных знамен...

Пусть гибель близкая грозила,

и налетал норд-ост стремглав,

и мгла туманная скользила,

сворачивалась, как удав.

Тверда, как Беринга решимость,

как Чирикова взор, остра,

за дальний горизонт стремилась

мечта

Великого Петра:

1979

МИХАИЛ ПЕТРАКОВ

1931

МАТРОСЫ

У матросов руки зачерствели

От никем не считанных работ

Огрубели лица от метелей,

В робы щедро

солью въелся пот.

Плотной бронзой

Солнце многократно

Продубило их со всех сторон.

Их ботинки грузные

нещадно

Мнут настилы палуб и гудрон.

В голосах их

нежности немного —

Как металл, тверды их голоса.

И в глазах ее не больше —

Строго

В ранний час, когда звучит тревога,

Смотрят вдаль матросские глаза.

В каждом

сила буйная играет.

Всем монеты в пальцах впору гнуть.

И не зря

Народ им доверяет.

У морских границ родного края

Хрупкую,

как ветка,

тишину.

1972

СЕРГЕЙ ПОДЕЛКОВ 

1912

КИТ

Весь октеан в голубоватой пене,

под горьким солнцем дышит широта,

горбатых волн сгибаются ступени

под мощностью скользящего кита.

Кит фонтанирует. Струи шипенье.

Толчков клинообразных острота.

И радуга над аспидной шагренью дрожит,

как нимб, от пасти до хвоста.

О Чудо-юдо, глянь — корабль идет,

там смерть в цивилизованной оснастке —

гарпунной пушки огнезубый рот,—

рванись из окуляров труб вперед!

Я радуюсь, что ты не только в сказке,

что ты, как встарь, мерцаешь в толще вод.

1956

ГРИГОРИЙ ПОЖЕНЯН

1922

ДВА ГЛАВНЫХ ЦВЕТА

Есть у моря свои законы,

есть у моря свои повадки.

Море может быть то зеленым,

с белым гребнем на резкой складке,

то без гребня свинцово-сизым

с мелкой рябью волны гусиной,

то задумчивым, светло-синим,

просто светлым и просто синим,

чуть колышимым легким бризом.

Море может быть в час заката

то лиловым, то красноватым,

то молчащим, то говорливым,

с гордой гривой в часы прилива.

Море может быть голубое!

И порою в дневном дозоре

глянешь за борт — и под тобою:

то ли небо, а то ли море.

Но бывает оно и черным,

черным, мечущимся, покатым,

неумолчным и непокорным,

поднимающимся, горбатым,

в белых ямах, в ползучих кручах,

переливчатых, неминучих,

распадающихся на глыбы,

в светлых полосах мертвой рыбы.

А какое бывает море,

если взор застилает горе?

Л бывает ли голубое

море в самом разгаре боя,

в час, когда, накренившись косо,

мачты низко гудят над ухом

и натянутой ниткой тросы

перескрипываются глухо,

в час, когда у наклонных палуб

ломит кости стальных распорок

и, уже догорев, запалы

поджигают зарядный порох?

Кто из нас в этот час рассвета

смел бы спутать два главных цвета?!

И пока просыпались горны

утром пасмурным и суровым,

море виделось мне то черным,

то — от красных огней — багровым.

*  *  *

И снова южная звезда

над Херсонесскою косою.

Ужели синей полосою

я околдован навсегда!

Ужели равнодушный щит

и равномерный гул турбины

меня так просто отлучит

от облетающей рябины?

Да, я не властен над собой.

Прощай же, пресная Барвиха.

Мне все мерещится прибой

и трубы, скошенные лихо,

и широченных спин покой,

и прочность терпеливых сходней,

и крюк луны — лукавый сводник,

пропахший солью и пенькой.

Мне все дороже и милей

качающийся мир заклепок,

сухие рты горящих тонок,

прямые мачты кораблей.

И море, море впереди,

и сотни солнц на медных бляхах.

На флотских форменных рубахах

свободный вырез на груди.

Лишь ты осталась у меня

нетающей полоской сини —   .

в рокочущих морях России

моя матросская родня.

1948

НИКОЛАЙ ПОНОМАРЕВ

1934

РОБА

Распластаю на пирсе робу,

И водой окачу из ведра.

И повешу сушить,

как воблу,

Чтобы выветрилась до утра.

А назавтра

к подъему флага

Выйду — роба на мне свежа.

Стану третьим

с правого фланга

И на миг замру не дыша.

Флаг разгладит свое полотнище,

Открывая начало дня.

А на мне моя роба полощется,

Ветер странствий зовет меня.

1975

ВЯЧЕСЛАВ ПУШКИН

1940

ВОЛЬНЫЙ ВЕТЕР

Ветер вольный!

Душа — нараспашку!

За душою как есть—

Ни гроша.

Я одел свою душу

В тельняшку.

Свищет ветер.

И жизнь хороша.

На ветру этом вольном седею,

Глаз кошу на прохожих девиц.

За три шага до них Молодею

На лирических

десять

страниц.

Ухожу в окаянное море

За судьбой, а не ради гроша.

Море — всей моей жизни

Подспорье.

Потому-то и жизнь

Хороша.

Что б я делал,

Не будь ее в мире,

Этой горько-соленой судьбы?!

Я бы умер в шикарной квартире,

Не сронив ни полслова

С губы.

Эта соль,

Это таинство риска,

Это буйство стихии

Людской

Призывают,

Как будто записка,

Что написана

Милой рукой.

Я целую горячую руку.

Онемев и почти не дыша.

Снова мне удаляться

В разлуку — И поэтому

жизнь

хороша!

Вольный ветер

Судьбы моей вольной,

Мой шальной, неуемный разгул

Разобьются о берег.

Как волны,

Издавая неистовый гул.

И покатится грохот по миру,

Юным кедрам чубы вороша.

Я в тельняшке.

Настроена лира.

Свищет ветер.

И жизнь

хороша!

1981

АЛЕКСЕЙ ПЬЯНОВ    

1934

*  *  *

Давай поговорим о кораблях.

Забудем сухопутные заботы

И, вспомнив море синее за ббртом,

Поговорим с тобой о кораблях.

Пусть мы уже давно не носим блях

С надраенными ярко якорями.

Но мы, как прежде, маемся морями...

Давай поговорим о кораблях.

Ты помнить, мы ходили в королях,

А сами были робкими салагами,

Жонглировали «лоциями», «лагами»...

Давай поговорим о кораблях.

Там счастье измерялось не в рублях,

Там были справедливыми наделы.

Как палуба, спина у нас гудела...

Давай поговорим о кораблях.

В каких сейчас проливах и морях

Они на винт наматывают мили?

Пусть будет глубоко у них под килем.

Давай поговорим о кораблях.

И что поделать, если даже в снах,

Уютными домашними ночами

Нас волны океанские качают,

И зажигают солнце наших блях,

И комнаты в каюты превращают...

Давай поговорим о кораблях!

1908

ГРИГОРИЙ ПЯТКОВ

1924

НА БАКЕ

Лежу одиноко на баке,

Свернувши подушкой бушлат.

Сто миль до ближайшей собаки,

До яблонь, до беленьких хат.

Лежу и любуюся высью,

Морскою истомой дыша.

И звезды -   колючие листья

На древе вселенском шуршат.

Сегодня мне счастье приснится!..

Лишь выйдет в рассвет теплоход

Твои золотые ресницы

Напомнит мне солнца восход...

1970

МАРК РЕЙТМАН

1916

КОМАНДИР

Я был заносчивым старпомом,

Мечтал: будь командиром я —

Ушел бы вдаль, за волноломы,

Смирил бы дерзкие моря!

А вот о том, за чьей спиною

Свои надежды громоздил,

Признаться, думал я порою:

Да разве это командир!

Я осторожность в нем — за робость,

Расчет — за трусость принимал,

Чуть дымка, чуть простая морось —

И мостик он не оставлял.

Он говорил, что слава — вздорность,

Гордыня — вовсе ни к чему...

И мне казалось: мощь и скорость

Напрасно вверены ему...

...Когда ж я стал всему началом —

В руках машинный телеграф,—

Иным как будто море стало:

Темнее краски, круче нрав.

Внизу — на палубах, в отсеках —

Так много пристальных сердец,

А я на корабле для всех их

Один судья, один отец.

Один! А море непростое:

Обманет здесь, слукавит там...

Но в мерном голосе прибоя

Мне слышался мой капитан.

Он был со мной в часы смятенья,

В кромешной тьме слепых снегов.

Искал я верные решенья

В спокойной мудрости его...

...И не дано судить старпому

О командире: прав не прав,

Пока не вручено Главкомом

Старпому командирских прав.

1958

АЛЕКСЕЙ РЫЖОВ

1931

ДРУГУ

Пробудилась гавань спозаранок.

Улыбнулось небо синевой.

Льется перезвон хрустальный склянок,

тая у тебя над головой.

Поднялось весеннее светило,—

в позолоту тучи залегли.

Ты стоишь упрямый, полный силы,

наслаждаясь радостью земли.

Смотришь вдаль, где ветры вольно дуют,

и в тебе — себя не узнаю.

Что ж, иди в матросскую простую,

спаянную мужеством семью.

Пусть ты рос под солнцем Казахстана

и со штормом вовсе не знаком.

Может быть, не станешь капитаном,

будешь настоящим моряком.

1985

ИВАН РЯДЧЕНКО

1924

КАПИТАН ПРИЧАЛИЛ К ДОМУ...

Капитан причалил к дому,

а жена ушла к другому.

Стены голы.

Люстры ярки.

На пол

падают

подарки.

Только ветер влажный, резкий

раздувает занавески.

Капитан застыл на стуле:

вспомнил доки в Ливерпуле,

дождь в Нью-Йорке,

зной в Калькутте,

фотографию в каюте,

что висела и не знала

тайных дум оригинала,

и лгала во время странствий  ...

о любви и постоянстве...

Лишь три слова начертала:

«Ухожу. Прости. Устала».

Хоть не мучила секретом...

Что ж, спасибо и на этом!

Слышишь, где-то танго льются,

зори светятся во взоре.

Чьи-то жены остаются,

корабли уходят в море.

Им качаться в штормах лютых,

проплывать чужие дали.

...Хорошо бы, чтоб в каютах

фотографии не лгали.

1955

ВЛАДИМИР САВЕЛЬЕВ

1934

*   *   *

Не раскисли мы, хоть и устали.

Загоревшие сплошь дочерна,

сведены в шестивесельном яле

шесть гребцов и один старшина.

Сведены — словно так было сроду.

Возбужденно и жарко сопя,

я веслом опираюсь о воду,

а вальком его — лишь о себя.

О себя — о ладони, о плечи

и об эти удары в груди.

О себя — о разлуки и встречи,

затаившиеся впереди.

О преграды, минуты и метры

те, что мы, задыхаясь, берем.

Подождать бы попутного ветра,

да не ждут одного всемером.

Лишь устали мы, но не раскисли.

От пушка на губе до седин

нет ясней и спасительней мысли:

в этом плаванье ты не один.

1978

МИХАИЛ САВЕЛЬЕВ

1929

ВАХТА

Стальной корабль

В стальную воду впаян,

Над бухтой голубая тишина,

И гладит грань ледового припая

Тяжелая полярная волна.

Стальной корабль

В стальную воду впаян,

И зацепился солнца диск за мель,

И чаек ослепительная стая

Над бухтой крутит сказку-карусель.

Стальной корабль

В стальную воду впаян.

Но если вдруг взлетит тревоги дым,

Он так рванется, волны рассекая,

Что даже буря

Не сравнится с ним!

1967

ВАДИМ СЕМЕРНИН

1933

*   *   *

Море, знать, хлебнуло горя,

Если ценит глубину,

И забот, наверно, море

Знает — тысяча одну...

Покачай-ка теплоходы,

Прокорми семейства рыб...

А по прихоти природы

Переноска водных глыб?

Чуть огладит синь культурно.

Вахту отстоит свою,

Смотрит — мутно все и бурно

На другом его краю!

То-то чутко ухо слышит,

Ловит глаз сквозь щели век:

Море ночью спит и дышит,

Как усталый человек...

1978

ЕВГЕНИЙ СИГА РЕВ

1928

ПЕРВЫЙ СНЕГ

А он не теплым был и не пушистым.

Хлестнувший с маху первый снегопад.

На все лады склоняемый радистом,

Орал эфир, хрипящий невпопад.

Ослеп и сник сконфуженно локатор.

Гася экрана белое пятно.

Нас выследил норд-ост, как провокатор

Из кадров довоенного кино.

Шипя, летела через мостик пена.

Гудела мачта, не суля добра.

И, как в падучей, дергалась антенна,

И штормовые рвались леера.

Когда волна на палубе покатой

Кого-то окатила с головой,

Хоть охать не положено по штату,

Не удержался, охнул рулевой.

А первый снег шрапнелью окаянной

Гвоздил вслепую Берингов пролив.

И кувыркались мерные бакланы,

Как руки, смертно крылья заломив.

Потом, трезвоня о морском призванье,

Вам кто-то передаст из третьих рук,

Как грохнул якорь в бухте без названья,

Упав со звоном на Полярный круг.

Как шла шуга вдоль якорной стоянки,

Как мы глотали чай без сухарей.

Потом нам снились пушкинские санки

И снег в огнях дворцовых фонарей.

1976

СЭМ СИМКИН

1937

*   *   *

Я выбросил в море три майки,

в работе истлевших дотла.

На Кубу, Гаити, Ямайку

легко их волна отнесла.

А ночью на палубу «Веги»

упало три малых звезды,

как будто бы тройка в разбеге

свихнулась от быстрой езды.

Я трижды горел на работе

под шум корабельных винтов,

за дух процветанья на флоте

к любым испытаньям готов.

Еще

до последней побудки

сношу я три майки подряд...

Под музыку боцманской дудки

три новых звезды догорят.

Да будут три тайны открыты

рыбачкам,

созвездьям,

цветам...

Короткие строчки открыток,

искусанный текст телеграмм.

Твои сухопутные губы,

шутя, произносят слова:

Ямайка,

Гаити,

Куба — Антильские острова.

1975

ИВАН СЛЕПНЕВ

1948

ТЕЛЬНЯШКА

Если в море станет тяжко —

мне поможет друг большой —

синеглазая тельняшка

с незастиранной душой.

Словно по небу березки,

словно теплых два луча,

вот бегут ее полоски

от плеча и до плеча!

Если в шторме туго дело

и опасность на губах,

то она — желанней телу

всех рискованных рубах!

Ей мужицким потом плакать.

Время скрутит,

соль сожжет...

На пол ляжет, как собака,

и порог мой стережет!

И опять со мною рядом,

в ней — морское забытье...

Всяк входящий

даже взглядом

не наступит на нее.

1974

ИГОРЬ СМИРНОВ

1923

МОРЯ ХВАТИТ НА ВСЕХ

Моря хватит на всех. Нужно только уметь окунуться.

А желание плыть никому не приносит вреда.

Как мне чужды субъекты, которые, дуя на блюдце,

Говорят убежденно, что главное в море — вода!

Что они понимают, пижонов блистательных корча,

Для кого поднимают такой обывательский стяг!

В море главное — соль. Это соль охраняет от порчи

Настоящих своих, бескорыстных своих работяг.

В море главное — ветер, который придется осилить,

И конечно, туман, нависающий клином косым.

Только тот, кто в тумане отчетливо видит Россию,

Может право иметь на высокое звание  -- сын.

В море главное — глубь, та, которой достигнуть ты призван,

Верхоглядам она ни в какую трубу не видна.

Но ведь жизни  не  жаль,  чтобы,  солнце рассыпав  по  призмам,

Осветить закоулок еще неизвестного дна.

Уходите в моря! Не смотрите на воду часами.

Уходите скорей! Я ручаюсь, что вам повезет.

И дождусь я, что вы мне когда-нибудь скажете сами:

— В море главное все, но главнейшее в нем — горизонт.

СЕРГЕЙ СМИРНОВ

1913

ОТПЛЫТИЕ

Три гудка

прощально прозвучало.

Берег удалился за корму.

Огоньки одесского причала

Плавно погружаются во тьму.

Полный ход.

Романтика движенья.

Ширь воды, куда ни погляди...

Но Москвы

земное притяженье

Безраздельно властвует в груди.

1956

УРА! - ПЕРВОПРОХОДЦАМ!

Экипажу советского ледокола «Арктика»

Всем,

от капитана до матроса,

Стал вершиной

Полюс

в царстве льда.

«Арктика»

Таранила торосы,

Двигаясь по Арктике туда.

Этот рейс

Прорублен как по нити.

Это небывалое сбылось:

«Арктика»

средь Арктики —

в зените.

В первый раз

Причал —

Земная ось.

1977

АНАТОЛИЙ СОФРОНОВ

1911

НА ПАЛУБЕ  «КРАСНОГО КРЫМА»

Все небо затянуто дымом,

И чайки кричат над водой.

А палуба «Красного Крыма»

Нам надолго стала земной.

Над берегом солнце вставало,

Играло на желтой скале.

Лежали враги где попало

Вповалку на крымской земле.

Рассеялось облако дыма,

И флаги на мачты взвились.

На палубе «Красного Крыма»

Победу играет горнист.

А где-то в родимой сторонке,

Где к морю стремится река.

Вдали тосковала девчонка

И звала к себе моряка.

«Не плачь, не грусти, дорогая.

Еще повстречаюсь с тобой.

Когда нам горнист проиграет

На палубе нашей «отбой».

Пока же сквозь вихри и дымы

Уходят гвардейцы в поход

Под вымпелом «Красного Крыма»

По Черному морю вперед!

1943

НИКОЛАЙ СТАРИКОВ

1939

*   *   *

В кают-компании дымок от сигарет,

Вечерний чай и долгие беседы,

И тает время вроде бы бесследно

И все же оставляет в сердце след.

Вокруг царят покой и тишина,

Экран мерцает берегом далеким,

И тянет свои медленные строки

Щемящая прибойная волна.

И вот старпом, от той волны чумной,

Не выдержав, присядет к пианино,

И музыка так яростно нахлынет,

Что каждому захочется домой.

И всем понятно станет в этот миг,

Что человек устал от одиночества,

И вызывает грустно и настойчиво

Своими позывными материк.

1978

НИКОЛАЙ СТАРШИНОВ

1924

*   *   *

Я стоял как яхта на причале

В ожиданье ветреного дня,

Потому что снилось мне ночами:

Не сегодня завтра на меня

Ветер налетит, сначала слабый,

Он рванет у паруса края,

И пойдет, качаясь с боку на бок,

Яхта вездеходная моя!..

Где причалить ей, в каком заливе?

И к какому плыть материку?..

Я, вдыхая жар Сахар и Ливии,

Шел по раскаленному песку.

Нет, я не, затем шагал пустыней,

Чтобы просто в Африке побыть,—

Я хотел фашиста Муссолини

В дальней Абиссинии разбить...

А потом — обратно. И — на полюс.

Ветер, дуй. пронизывай насквозь!

И снежинки острые кололись,

И по коже пробегал мороз.

Сквозь пургу, заносы и торосы

В самую трагическую ночь

Я хотел бедняге эскимосу

Чем-нибудь и как-нибудь помочь.

Никакие беды и печали

Не могли с дороги сбить меня...

Я стоял, как яхта на причале

В ожиданье ветреного дня.

Потому что рос. как время, дерзким.

Для меня, как боевой сигнал.

Все звучал в сердечке пионерском

Твой напев, «Интернационал»!..

1945

ВИКТОР СЫСОЕВ

1924

РАКЕТНАЯ АТАКА

В море, туго набитом шугой,

волны режут борта, как ножовкой,

не осталось и нитки сухой,

на груди лубенеет штормовка.

Словно кожу сдирая, течет

меж лопаток струя ледяная,

и мечтает наш «верхний расчет»

о «низах», где жара неземная.

Вдруг — атака!

И время пошло,

пальцы к ручкам «газов» прикипают,

дизеля наддают тяжело,

все приборы тревожно мигают.

Время импульсом бьется в ночи,

подгоняя ленивый локатор,

и вот-вот доберутся лучи

до мишени,

и — ринется катер...

В этой гонке по хляби седой

есть предел и такая минута,

когда нами зажженной звездой

сила грозная выстрелит круто.

И тогда мы почувствуем вдруг,

как сердца наливаются жаром,

и потянется дюжина рук

к отпотевшим в тепле портсигарам.

1962

МАКСИМ ТАНК

1912

ЧЕРНОМОРСКИЕ ЧАЙКИ

А все ж дышать гораздо легче мне

На черноморской неспокойной шири,

Чем где-то в чужедальней стороне,

Под звездным небом, в незнакомом мире.

Хоть облака тут ниже и темней,

Чем в тропиках, в краю вечнозеленом,

И ветры — вестники осенних дней —

В лицо дохнули Севером студеным.

Мне и суровость эта дорога.

Приветствую волну, что, нам на зависть,

Совсем недавно, милых скал касаясь,

Родные обнимала берега.

Еще сегодня их увижу я.

Скорей бы наступил желанный вечер!

Тебе спасибо, родина моя,

За то, что чаек выслала навстречу!

АНАТОЛИЙ ТЕПЛЯШИН

1951

ГОЛУБЫЕ АКУЛЫ

Слепая ночь. Куда мы и откуда?

Нам нет пути, возврата тоже нет.

Из мрака — чайки, из глубин — акулы

слетаются, сплываются на свет.

Ночной спектакль тот — для поднятья духа

Внимательно глядят из темноты

два символа прожорливого брюха

и чистой, безупречной красоты.

Но, как всегда, легенда побеждает.

И эта ночь как океан без дна.

И только крылья белые мелькают,

и по воде скользит голубизна.

Глухая ночь. И холодно и душно.

И кажется в тревожной тишине:

парят над миром ангельские души,

и тени ада ходят в глубине.

1983

ВИКТОР ТИМОФЕЕВ

1940

*   *   *

О,   расскажите   мальчикам    про   море  —

какое оно честное, прямое

и как оно презрительно, немое,

к тем, кто всю жизнь любил его на моле.

И пусть рассказ ваш ничего не скроет —

что море после шторма пахнет хвоей,

что море не подходит для обоев,

хотя оно взаправду голубое.

Что в море, через заросли кораллов,

лег след борьбы, упорной и кровавой,

что улеглись мозоли от авралов

на золотых погонах адмиралов.

В рассказе вашем будет все по правде,

вы можете рассказывать парадно,

вы можете рассказывать красуясь,

но только об одном я попрошу вас:

пожалуйста, не вздумайте смеяться

и отрицать «Летучего голландца».

Скажите, что вы бриг встречали сами

под красными крутыми парусами,

или скажите лучше, что проспали —

и паруса невидимыми стали.

И встанет море —

честное, прямое.

Все расскажите мальчикам про море!

1963

НИКОЛАЙ ТРЯПКИН

1918

МОРЕ

Белая отмель. И камни. И шелест прилива.

Море в полуденном сне с пароходом далеким.

Крикнешь в нространство. Замрешь. Никакого отзыва.

Сладко, о море, побыть на земле одиноким.

Где-то гагара кричит над пустынею водной.

Редкие сосны прозрачны под северным светом.

Или ты снова пришел — молодой и безродный —

К тундрам и скалам чужим, к неизвестным заветам?

Что там за тундрой? Леса в синеве бесконечной.

С берега чайки летят на речные излуки.

Снова я древний Охотник с колчаном заплечным,

Зной комариный в ушах — как звенящие луки.

Что там за морем? Лежат снеговые туманы.

Грезят метели под пологом Звездного Чума,

Мир вам, земля, и вода, и полночные страны,

Вечно сверкающий кряж Ледяного Угрюма!

Сколько веков я к порогу Земли прорубался!

Застили свет мне лесные дремучие стены.

Двери открылись. И путь прямо к звездам начался.

Дайте ж побыть на последней черте Ойкумены!

Мир вам, и солнце, и скалы, и птичьи гнездовья,

Запахов крепкая соль, как в начале творенья!

Все впереди! А пока лишь тепло да здоровье,

Чайки да солнце, да я, да морское свеченье.

Белая отмель. И камни. И шелест прилива.

Море в полуденном сне с пароходом далеким.

Крикнешь в нространство. Замрешь. Никакого отзыва.

Сладко, о море, побыть на земле одиноким.

1961

ВЛАДИМИР ТЫЦКИХ

1949

МАТРОСЫ

К нам часто пристают с вопросом: —

Как там на службе, моряки?

Трудяги вечные, матросы.

Мы на слова не мастаки.

Мы в тесных кубриках «горели»,

В отсеках темных «шли на дно» —

Мы так в «боях» поднаторели,

Как по уставу быть должно.

Когда бурун винтами вспенен

И тошно всем морским богам,

Сердец матросских общий пеленг

Лежит к родимым берегам.

Земля из наших нежных писем

Не знает, как мы здесь живем.

Мы всех подробностей не пишем

И счет тревогам не ведем.

И ветры века грозового

Гудят над палубой стальной,

Но в будущее из былого

Натянут леер штормовой.

1969

ДМИТРИЙ УШАКОВ

1932

ПЕНСИОНЕР

Давно с кораблем я простился...

Л выпал мне вечный причал -

Я жить не живал, лишь постился,

И все-то по морю скучал.

По той необъятности вольной,

Что врозь развела берега.

По тем громыхающим волнам.

Подобным табуньим бегам.

По сини, идущей из глуби,

По тайному ходу воды...

По штилю, что сонно голубит,

По шторму, что хуже беды.

Мало утешенье, что кто-то

Меня заменил на руле.

Что кто-то,

умело так,

шкоты

Подтянет в грохочущей мгле.

Что кто-то...

Вот именно, кто-то?!

Аж зависть за сердце берет...

Моя это, братцы, работа,

Меня бы ей брать в оборот!

Отпелось, видать, отмечталось.

Так короток век трудовой...

Мне больше земную усталость

Не смыть просоленной волной.

И только тельняшка согреет

В тревожный, раздумчивый миг...

Чьи полосы — чайками реют,

Да так, что мне слышен их крик!

ВИКТОР ФЕДОТОВ

1922

*   *   *

По влажному следу

у кромки прибоя

иду и беседу

веду я с волною

о том, что когда-то

туг было и сплыло...

Как друга, как брата

ты море любила.

В то давнее лето

вот тут ты смеялась,

тебя уже нету,

а море осталось,

и словно бы те же

все волны волнует,

те ж камешки тешет

и ветром тем дует,

да громкие речи ведет,

брызжа пеной.

Море — о вечном,

я — о мгновенном.

1979

МИХАИЛ ФИННОВ

1937

*   *   *

Россия — морская держава.

Она в штормовые ветра

Свой парус холщовый держала

Еще до деяний Петра.

Тогда еще Русь ли. Расея

Морскою державой была:

На Грумант, на Мангазею,

На Каспий по Волге плыла.

На шитиках, чайках и кочах.

На палубах утлых лодей.

Служилых, торговых, охочих

Своих посылала людей.

Живя между гладом и мором,

Чтя княжий и божий закон,

Не пашней да лесом,—

А морем

Кормилась она испокон.

Доподлинно были известны

Дороги ее кораблям

К далеким гиш панским и свейским

И всяким иным королям.

Купцы, рыбари, зверобои.

Туда, где Большая Вода,

Не ради морского разбоя

Свои снаряжали суда.

Но если      войны лихолетье,

Рукою и духом тверда.

За землю и море в ответе

Россия бывала всегда!

...Подтянутый, сильный и ловкий

Затянут в скрипучий реглан,

Восходит на мостик подлодки

Совсем молодой капитан.

И море вдыхает он жадно.

Взахлеб ветер северный пьет...

Россия   - морская держава

Вершит

свой охранный поход.

1979

НИКОЛАЙ ФЛЁРОВ

БАЛЛАДА О МАТРОССКОЙ МАТЕРИ

Матери моей

Надежде Дмитриевне Флёровой

Пришла печальная и строгая.

Не день, не два ее сюда

Везли железною дорогою

На Крайний Север поезда.

И, наконец дойдя до палубы,

Так сильно утомилась мать.

Что, кажется, сейчас упала бы.

Когда бы под руки не взять.

Закатное густело зарево,

Окутав скалы и залив.

И тихо-тихо разговаривал

С матросской матерью комдив.

«Вот так же, Марфа Никаноровна,

Закат пылал и в том бою,

Когда с товарищами поровну

Делил ваш сын судьбу свою.

Он, может быть, всю жизнь вынашивал

Мечту о подвиге своем.

Награду — орден сына вашего —

Мы вам сегодня отдаем...»

Мы слез у матери не видели,

Наверно, выплакала их

Одна, в глухой своей обители,

В уральских кручах снеговых.

И, снова рану сердца трогая,

Перетерпевшая беду,

Спросила только:

«Как дорогу я

К могиле Ваниной найду?»

Комдив смотрел на мать растерянно,

Ей не решаясь объяснить,

Что нам обычаями велено

Матроса в море хоронить.

И тотчас трапами душистыми

Пахнуло к нам из темноты:

Держала мать живые, чистые,

Слегка увядшие цветы.

И солнце, кажется, остыло вдруг,

Упала темная скала:

Ведь мать к могиле сына милого

За много верст цветы везла.

...Наперекор порядкам принятым.

Едва опять взошла заря.

Эсминец шел к зыбям раскинутым

С матросской матерью в моря.

Надолго, с небывалой силою.

Тот скорбный миг запечатлен,

Как над сыновнею могилою

Мать отдала Земной поклон.

И там, где был давно отмеренным

Известный градус широты.

По океанским волнам вспененным

Поплыли яркие цветы.

Над необъятными  просторами

Перед прозрачной кромкой льда

Они венками и узорами

Средь хмурых вод легли тогда.

Казалось, не цветы разбросаны

За темным бортом корабля,

А это утренними росами

Омыты русские поля.

И каждая росинка близкая.

Сверкающая бирюза,

Ее, казалось, материнская,

Сейчас пролитая слеза...

Шли в базу.

Завтра ли, сегодня ли,

Все знали -    вновь дружить с волной.

И мы наутро якорь подняли,

Прощаясь с бухтою родной.

А у причала невысокого

Стояла, выйдя провожать,

Уже теперь не одинокая

И всех нас любящая мать.

И, глядя па море с тревогою

И боль и радость затая.

Сказала нам перед дорогою:

«Счастливый путь вам.

Сыновья...»

Залив стелился гладкой скатертью.

Но в море ждал кипящий вал.

И каждый расставался с матерью

И мамой тихо называл.

И, в даль идя необозримую,

Где смелых бурям не сломать,

Он вспоминал свою родимую,

Свою,

Единственную мать;

И знал, что, сколько миль ни пройдено,

С ней вместе пройдено, вдвоем.

И не случайно нашу Родину

Мы тоже

Матерью

Зовем.

Март  1945

ВПЕРЕДИ ОКЕАН

Впереди океан!..

Он всегда впереди, океан.

Где. как тайна, легли

Очертанья неведомых стран,

И где айсбергов дым,

И безбрежие синих оков,

И над штормом седым

Безответная мгла облаков.

Впереди океан.

Он везде —

На земле и в воде.

Он в несозданном городе —

Будущих улиц пунктир.

Он в твоем ликованье,

В надеждах, в судьбе и в беде.

Впереди океан,—

Никогда не кончается мир.

Даже там, где тесны

Все сверхпрочные стены кабин

И где дремлющий свет

Вот-вот снова проснется могуч,—

Впереди океан - -

Это он говорит, властелин.

Из глубин —

Где ракеты.

Из мрака —

Где лазера луч.

Впереди океан.

Пусть буран, пусть туман

Или даже обман.—

Им навстречу иди в океан.

Океан — это жизнь,

Это бой.

Это неба простор над тобой.

Грозовой, голубой,

Все равно.

Все тебе для дерзанья дано,

Для победы над злом и над тьмой

И для счастья земли дорогой.

И хоть срок твоим плаваньям дан,

И придет неминуемый час,

И останется синий туман,

Черный шторм пусть и синий туман,—

Все равно впереди океан.

Знай, в сплетенье взволнованных грив

Он людскими свершеньями жив.

Каждой милей пути твоего,

А в грядущем делами того.

Кто отправится вслед за тобой

К созиданью, к открытиям, в бой,

С вечным зовом в груди,

Как таран.

Как девиз:

Впереди океан!

1972

СОЛОМОН ФОГЕЛЬСОН

1910

БЕЛОКРЫЛЫЕ ЧАЙКИ

Колышется даль голубая.

Не видно нигде берегов...

Мы с детства о море, о море мечтаем,

О дальних огнях маяков.

Летят белокрылые чайки -

Привет от родимой земли!

И ночью и днем

В просторе морском

Стальные идут корабли.

Манит нас простор величавый,

С могучей стихией борьба,—

На ленточках золотом, золотом славы

Написана наша судьба!

И если опять над морями

Взовьется сражения дым,—

Мы знаем, что Родина, Родина с нами,

А с ней мы всегда победим!

Летят белокрылые чайки —

Привет от родимой земли!

И ночью и днем

В просторе морском

Стальные идут корабли.

1940

ВАДИМ ХАЛУПОВИЧ

1932

ЦУНАМИ

...Когда же полночь наступила,

Померкла в небесах звезда.

Волна нахлынула и смыла

Людей, и ломы., и стада.

Впотьмах беззвучно захлебнулись

Селения и города.

И те, кто спали не проснулись,

И не проснутся никогда.

Когда разгневанные воды

Ушли обратно в свой предел,

Открывшейся ветрам свободы

Уже никто не разглядел.

Выл лик земли как будто слепок

Посмертный. И, от качки пьян,

Как будто сотни утлых щепок

Баюкал мертвых океан...

А где-то пели и смеялись,

Любили, шли смотреть кино.

Светила в небо поднимались —

Мир был прекрасен все равно.

Кричали женщины при родах.

Смолкали, слыша детский крик.

И равнодушная природа

Являла им свой чудный лик.

1970

ПАВЕЛ ХАЛОВ 1932

МОИ ДРУЗЬЯ

В моей Отчизне в городах портовых,—

Пусть дождик льет.

пусть ветер ходит, крут,—

С утра до ночи, путаясь в швартовах,

Мои друзья веселые снуют.

Они погоду узнают по тросам

И знают, лишь заслыша пароход.

Его тоннаж, название, матросов

И сколько оборотов он дает.

Им в бухтах дно видать, как в чайном блюдце,

И волны им соленые сладки.

Их матери домой не дозовутся,

И обегают папины сынки.

И боцмана волнуются угрюмо.

И капитанам мнится день-деньской.

Что спит в канатном ящике иль трюме

Непризнанный пока что Невельской.

Всех знатоков, видавших виды.

лучше

За несколько немыслимых минут

Они вас очень правильно научат

И плату только дружбою возьмут.

Как с парусом ходить на встречный ветер,

Кальмаров и чилимчиков варить

И верить в то, что есть земля на свете,

Которую лишь вы должны открыть!

1964

МИХАИЛ ЧЕБОТАЕВ

1926

*   *    *

У Отчизны на краю

Я судьбу твою пою,

океан.

Океан моих забот,

Океан моих тревог,

океан.

На воде и под водой

В думах Родина со мной,

океан.

Мне хранить покой земли

В буревой твоей дали,

океан.

Курс мой выверен и строг,

Быть в готовности - мой долг

океан.

В час любой и в миг любой

Силой мериться с тобой,

океан.

Знаю: на берег сойдя,

Где-то якорь брошу я,

океан.

Но, услышав горна зов.

В строй моряцкий встану вновь.

океан.

Наяву ты и во сне,

Ты в округе и во мне.

океан.

Океан моих забот.

Океан моих тревог,

океан.

1980

АНАТОЛИЙ ЧЕПУРОВ

1922

ВЛАДИВОСТОК

С холма на холм —

Дорога в город,

Вся —  как в листве

Речной поток.

Лазурный день

Стрелой проколот,

А на стреле:

«Владивосток».

О, как порой

Узреть мечталось

Его хоть вечером.

Хоть днем!

И вот мечта

Сбылась под старость...

А что я

Ведаю о нем?

При океане —

Нараспашку

Его матросская

Душа.

Он с первых дней

Одет в тельняшку

И трубку курит

Не спеша.

И подступив

К черте стихии.

Он огневеет.

Как маяк.

На Тихом он —

И страж России.

И дальних плаваний

Моряк.

А что еще?

А то. что было!

Как память —

Песня партизан.

Ее страна.

Земля любила.

Еще — Лазо,

Еще — Хасан.

Еще — война...

Дорога в город.

Вся — как в листве

Речной поток.

Лазурный день

Стрелой проколот,

А на стреле:

«Владивосток».

1979

ВАДИМ ШЕФНЕР

1915

В ОКЕАНЕ

Идут с урановой рудою

Крупнотоннажные гуда.

Спят под зеленою водою

Неведомые города.

В глубинах — стены кладки прочной,

Колонны в блеске золотом

Как будто прячутся нарочно,

Чтоб сразу вынырнуть потом.

Там дремлют мраморные боги

В планктоне, средь подводной мглы.

Там спать ложатся осьминоги

На мозаичные полы.

Дворцы стоят недвижным строем,

Хранит их сонная вода...

Неужто пережить дано им

Земли жилые города?

...Над ними пенною водою

К цветущим гаваням Земли

Идут с урановой рудою

Коммерческие корабли.

1960

ИГОРЬ ШКЛЯРЕВСКИЙ

1938

*   *   *

На севере, юный и тонкий,

я скалывал с палубы лед.

А лед был зеленый и звонкий,

ударишь— и лом запоет!

Светились разбитые глыбы

и в пену летели с кормы!

В них вмерзли медузы и рыбы

и длинные стебли травы.

Ветвились, как будто кораллы,

остатки сезонной лапши...

И наш одинокий корабль

все дальше на север спешил.

А за полночь лопались тросы,

смывало иапалубный груз.

И крик раздавался: «Матросы!

И ловко прихрамывал трус.

Кого-то волна накрывала,

и кровь отливала, звеня,

но воля моя не дремала.

Фортуна любила меня!

1964

ЛЮДМИЛА ЩИПАХИНА

1933

О ТОМ, ЧТО БЫЛО

Стонет море! В его утробе

Бунт и буря. И ветер повсюду.

Я хожу в леденящей робе.

Я на камбуз ношу посуду.

Мне за шиворот море попало.

Плещет море, по трапам звеня

Эта буря двенадцати баллов,

Как тростинку, мотает меня.

Тут совсем недолго отчаяться

И с ума сойти от хлопот.

В миске борщ, как живой, качается,

И на скатерть плещет компот.

А вокруг такое купание!

Всё — в воде. И всюду — вода.

Даже шторы в кают-компании

Как намокшие невода.

Мне сегодня совсем невесело.

Как мне тошен камбузный запах!

Я едва держу равновесие

На летящих  куда-то трапах.

Но решаю с упрямым бешенством:

Не поддамся качке! И — точка!

Ну а я вообще-то — неженка,

И к тому же мамина дочка.

Я не знала морских повадок.

Мне, наверно, беда грозила...

Но сказал капитан: «Порядок!»

А матросы сказали: «Сила!»

Хорошо штормовать с теми,

Чей крутой приговор меток:

По двенадцатибалльной системе

Это — высшая из отметок!

1960

• Назад