Это было в Берлине

Валентин Левгеров

Это было в Берлине

(повесть)

– Товарищ капитан-лейтенант, докладывает главстаршина Рюмин. Фотографирование военнослужащих подлежащих демобилизации закончено. Список и фотографии переданы в штаб. Разрешите группе отбыть в расположение своей части?

– Добро, старшина! На сегодня всей группе увольнение до 23-00, а утром в свою бригаду...

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Группа Рюмина из 3-й бригады Днепровской флотилии, состояла из двух матросов фотографов и главстаршины. Прибыли они из Фюрстенберга, где располагалась 3-я бригада. В 1-ой бригаде, дислоцированной в Карлсхорсте, подлежало первоочередной демобилизации по возрасту наибольшее количество моряков. «ХIIсессия Верховного Совета СССР 23 июня 1945 года приняла закон о демобилизации из армии и флота, в первую очередь, тринадцати старших возрастов». Поэтому, чтобы в срок подготовить документы, из Фюрстенберга были откомандированы матрос Лагутин и матрос Алексеев. Сопровождал их главстаршина Рюмин.

Получив, увольнительные, Рюмин, Лагутин и Алексеев направились в город. В Берлине полным ходом шли восстановительные работы. Город был разделен на четыре сектора: русский, английский, американский и французский. Без труда, раздобыв спиртное, они основательно выпили. Молодые ребята, первогодки на службе, этим довольствовались и больше пить не хотели. Но старослужащий Рюмин обругал их и заставил выпить еще. Уже, будучи совсем пьяными, они продолжали свою прогулку по Берлину. Не заметно для себя, когда уже стемнело, они оказались во французской зоне. Там на открытой площадке играла музыка, и шло какое-то представление. Они захотели пройти на площадку, но их не пустили. Они устроили скандал и учинили драку. Подоспевшему военному патрулю они оказали сопротивление, хотя французы хотели их мирно выпроводить с площадки и указать дорогу в русскую зону. В этом случае патруль вынужден был забрать наших моряков в комендатуру. Задержанные еще какое-то время бушевали, а затем совсем уставшие крепко заснули…

Пробуждение было ужасным. Первым пришел в себя главстаршина. Он разбудил своих подчиненных, страдая от головной боли. «У меня раскалывается голова, – заявил он, сжимая голову руками, – кто помнит, что произошло? Почему мы здесь закрыты и нас охраняют?» Матросы чувствовали себя тоже отвратительно, но память медленно пробуждалась.

– Нас задержал французский патруль, и мы находимся у них в комендатуре, морщась от боли, произнес Алексеев, и еще я помню, что мы дрались с гражданскими и военными, наверно патрулем.

– Кто затеял драку? – Сверля глазами подчиненных, спросил Рюмин.

– Вы первый стукнули гражданского, который не пускал нас на площадку.

– Я тоже это помню, – подтвердил Лагутин и попытался сплюнуть, но не получилось. Во рту пересохло, и боль стреляла в голову.

– Что же с нами будет? – вскрикнул старшина, раскачиваясь и держась за голову. – У нас прямая дорога в трибунал. Нас непременно попробуют здесь завербовать. Уж я то знаю. Продолжал сокрушаться он, и на лице появилась гримаса. Казалось, он вот сейчас заплачет. Матросы молчали, явственно представляя себя в СМЕРШ-е у следователя. Они хорошо были осведомлены с тем, что бывает за связь с иностранцами в Германии. За это уже многие поплатились. Эти тягостные размышления прервал скрип открываемой двери. Мгновенно все трое повернули головы и устремили взор на входящего. Вошел французский солдат с ключами в руках и жестом пригласил всех к выходу. Солдат шел по коридору впереди, твердо ступая и не оглядываясь. Задержанные, цепочкой, двигались за ним, с видом обреченных на казнь. Подойдя к двери в конце коридора, француз открыл дверь, и пропустил моряков в комнату. За столом сидел офицер и рядом гражданский, как выяснилось, переводчик. Офицер, улыбаясь, встал и жестом пригласил сесть к столу. Моряки недоуменно молчали. Тогда переводчик повторил приглашение по-русски, и все уселись за столом. Офицер стал говорить переводчику, и улыбка не покидала его лицо. Переводчик громко засмеялся и стал переводить сказанное офицером: «Помощник коменданта спрашивает: Что за причина была у вас, чтобы так напиться? И зачем вы ввязались в драку с гражданскими лицами?» Матросы испуганно молчали. Ответил за всех с серьезным видом старшина: «Хоть убейте! Ничего не помню, – и он взялся за голову. После перевода офицер обратился к солдату, стоящему у двери и тот моментально вышел. Старшина испуганно посмотрел ему вслед. Матросы, переглядываясь, с надеждой смотрели на своего командира. Офицер вновь обратился к старшине с вопросом, в какой части они служат и где располагается эта часть. Едва переводчик перевел слова офицера, как мгновенно переглянулись матросы со старшиной. Взгляд его говорил: разве я не предсказывал вам, вот оно, начинается,… будет вербовка. Офицер, недоумевая, смотрел на испуганные лица русских моряков и ничего не понимал. В это время открылась дверь, и вошел солдат с подносом. Он поставил поднос на стол и тут же удалился. «Это чтобы голова не болела» – перевел гражданский слова офицера и, увидев испуганные лица русских, громко рассмеялся. Он, наконец, понял чем был вызван испуг русских союзников. Старшина же не сводил глаз с бутылки коньяка стоящего на подносе.

– Можете не говорить мне, где находится ваша часть, – смеясь, сказал офицер, – я хотел с комфортом, на машине, доставить вас на место службы. Но теперь вижу по вашим глазам, что этого делать не следует. – И будто, читая мысли старшины, продолжил: «Вербовать вас в шпионы тоже не буду» – и смех вновь зазвучал в комнате. Моряки тоже неестественно заулыбались. Улыбка получилась какой-то кривой.

– А вот выпить рюмку следует, – продолжал помощник коменданта, – сразу полегчает во всем организме.

В этом, старшину убеждать надобности не было. Он глаз уже не сводил со стоящей на подносе бутылки и страх испарился. Когда выпили, стало легче разговаривать. Офицер откланялся и ушел. С переводчиком они разговаривали уже смелее, но подобострастно. Договорились, что он их довезет почти до места службы. Вывезет за Берлин. Машина имела пропуск в русскую зону. В разговоре за завтраком выяснилось, что переводчика зовут Луи и по происхождению он имеет русские корни по матери. Бабушка называла его Левушкой. Луи познакомил моряков со своей сестрой Анни, которая тоже служила в комендатуре переводчиком. Она владела в совершенстве русским и английским языками. Их бабушка жила в Петербурге, и Анни очень интересовалась сегодняшним Ленинградом. Алексеев с удовольствием рассказывал о родном городе, в котором родился и вырос. В свою очередь Анни рассказывала о Париже. Она любила Париж и гордилась, что живет в нем. Во время ее рассказа о Париже, Леонид невольно вспомнил Новочеркасск, где он жил с родителями до войны. Он хорошо помнил своего дядю по матери – Виноградова Николая. Виноградов в то время носил три шпалы в петлицах, командир полка, служил в курсах усовершенствования командного состава (КУКС). В гражданскую войну дядя воевал в первой конной армии Буденного и командовал эскадроном. Награжден орденом, Красного Знамени и именным оружием – саблей. Начальником КУКС был комкор Боторский, он носил три ромба в петлицах и был награжден двумя орденами Красного Знамени. Воевал тоже в первой конной с Семеном Михайловичем Буденным. Буденный, в то время занимавший пост инспектора кавалерии РККА, часто посещал КУКС в Новочеркасске. О встречах с Буденным дядя Николай рассказывал, когда приходил к нам в гости. «Он очень любил свою сестру, – вспоминал Леонид, – я и сейчас помню его рассказы. Ведь они все были про войну. Но еще крепче запомнил Леонид 1937 год, когда арестовали начальника КУКС Боторского, а дядя Николай вдруг исчез.

– В тот год, – вспоминал Алексеев, – все семьи военнослужащих жили в тревоге. Каждую ночь кого-то арестовывали. Арестовали и мать, но через два дня отпустили. Прошел год, и стало известно, что дядя Коля во Франции. – Откуда поступила эта информация, Леонид не помнит, не знает и сейчас. Но припоминает, что в 1940 году было от него письмо. Это письмо привез мамин знакомый из Москвы. О чем писал дядя, Леониду не сказали, и он вскоре забыл об этом.

И вот теперь, слушая рассказы Анни о Париже, создании боевой организации «Движение Сопротивления», он вспомнил своего родного дядю. Леонид знал, что Виноградов ненавидел фашизм. Дядя об этом говорил, когда Гитлер только пришел к власти в Германии. «Если дядя жив, – размышлял Алексеев, – он обязательно должен был участвовать в «Движении Сопротивления. А вдруг он сейчас жив! – мелькнуло у него в голове. – Я бы мог его разыскать в Париже». И он, перебив рассказ Анни о Франции, вдруг спросил: «Вы не слышали в своей боевой организации о Виноградове Николае?»

– Нет, – ответила она удивленно, – а кто это такой?

– Это мой дядя, – сказал он с неохотой, сожалея, что задал ей этот вопрос.

– Расскажите мне о нем, пожалуйста. Я теперь не отстану от вас. – Заявила она игриво.

Алексеев неохотно и весьма кратко поведал ей о своем дяде и вновь переключился на рассказ о Ленинграде и его красотах. Когда Леонид с воодушевлением рассказывал о Петергофе, и что с ним сделали фашисты, Анни прервала его рассказ и задумчиво произнесла:

– Леня, вам обязательно надо побывать в Париже. Обязательно! Я помогу вам отыскать вашего дядю. – Задумчиво произнесла она и добавила. – Пока вы здесь в Германии это сделать проще. Она вызвалась с братом проводить моряков до условленного места. В машине они продолжили разговор о Ленинграде и Париже. При расставании Луи сказал:

– Нам к вам приехать нельзя. Сами знаете. Вот вы, если будете в Берлине, заходите в комендатуру. Будем вам всегда рады.

• Назад