Молэ Василий Иванович

Взрыв сопровождался землетрясением…

(Из воспоминаний Василия Молэ)

Молэ Василий Иванович, 1952 г.р. Образование высшее: в 1975 году закончил Ленинградское арктическое училище, а в 1982 году Киевский политехнический институт.

С 1969 года учился и работал электриком (на флоте работал тоже электриком). На ЧАЭС приехал в 1980 году. Трудился сначала в ГЭМ-наладке, а потом перешел в ЭЦ: вначале электромонтером-релейщиком, затем стал мастером и работал до увольнения с ЧАЭС (1988 год).

Василий Иванович был не только основным исполнителем злополучных испытаний по выбегу генератора со стороны ЭЦ – он их готовил. Предлагаем рассказ Василия Ивановича о том, как проходили эти испытания на 4-м блоке ЧАЭС в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года.

И так... Испытания...

До 1986 года испытания по выбегу генератора проводились (как я помню) два раза. Первые – не позже 1984 года. И проводил их мой предшественник, мастер Баженов, скорее всего на 3-м блоке. Вторые – в 1985 году при останове 3-го блока. Кнопка «МПА» при предыдущих испытаниях не монтировалась. Это точно.

Испытания в 1985 году были проведены удачно, но оказалось, что осциллографы были подключены не на ту подсистему. И поэтому они ничего не записали. 1984 год помню смутно.

Испытания 1986 года. К испытаниям, которые проводились в останов, мы начали готовиться за 3-4 недели. Согласовывали схемы подключения, подготавливали резервные линии в кабелях для подключения кнопки «Имитация МПА». Кнопка была смонтирована за неделю до планируемого останова – 18 апреля 1986 года.

В ночь с 24-го на 25-е апреля планировался останов блока, и я не уходил с работы (оставался в ночь). Но 25 апреля блок не остановили и в 8 часов я приступил к обычной работе.

Днем мне позвонили с БЩУ (не помню кто, скорее всего, Казачков) и сказали, чтобы я пораньше пообедал и к 12 часам был на БЩУ-О, будет останов блока. Но в 12 часов на блочном щите Казачков сказал, что останов отложен на вечер. Вечером останов опять отложили, на другую ночную смену – там что-то не успевали по турбине.

В пятницу 25-го апреля в 17-00 я получил у Дятлова разрешение уйти домой с тем условием, чтобы я в полночь был на блоке. Вместе с Дятловым пошли домой, вместе с ним прошли через КПП-2. Затем я уехал на велосипеде, а Дятлов пошел пешком.

Приехал я опять же на велосипеде до 2-й проходной. На БЩУ-О был в 23-45. Следом же без 10 минут 12 часов ночи появился Дятлов. Был ли он раньше до этого на БЩУ-О, я не знаю. Но помню точно, как он зашел за мной.

Наши ребята из ЭЦ уже приехали, были на месте, а с ними и Лелеченко.

Поскольку в это время шла пересменка, и чтобы не мешать, мы ушли в свою лабораторию (пом. на отметке +12.0 м около ГЦН) предварительно уведомив об этом заступающего на смену НСБ – Сашу Акимова.

Около часу ночи нас вызвали на блочный щит. И мы пошли: я и Лысюк.

Что касается программы, я был с ней знаком. Она мною прочитана вся, за пункты, касающиеся меня, расписался на Программе испытаний.

Пришли на оперативный щит 4-го блока. Дятлов был там. Народу на БЩУ-О было много.

Пункт программы испытаний, касающийся проверки на холостом ходу дизель-генератора 2ДГ6, был выполнен днем 25 апреля. Ночью, 26-го, он не прокручивался и был в горячем резерве.

Я присутствовал при том, как Дятлов и Метленко давали последний инструктаж всем участникам испытаний. Я сказал Грише Лысюку: «Ну, раз ты пришел, то будешь кнопку по команде нажимать, а я лучше посмотрю, как будет работать автоматика», и при объявлении минутной готовности, я побежал вниз на щит автоматики 4ЩАНП-3.

В КРУ-0.4 я наблюдал:

— срабатывание реле РП, что означало нажатие кнопки «МПА», специально прослушивал работу секционных выключателей в КРУ-6 (они находились за стенкой и было слышно, как они хлопали);

-на 11-й секунде включился выключатель дизель-генератора на секцию 8 РНА;

-набор нагрузки по программе МПА. Наблюдал срабатывание реле и прослушивал включение выключателей 6 КВ;

-на 4-й ступени после того как сработало реле и выключатель 6 КВ (после нажатия кнопки «МПА» – это была 32-я – 33-я секунда) произошел взрыв в районе ГЦН.

Почему в районе ГЦН? – Для меня это был очень близкий взрыв, и сложилось убеждение, что взрыв произошел в районе ГЦН. Я стоял лицом к ним.

Через очень короткое время (может пару секунд) произошел очень (ну, очень) мощный взрыв, сопровождался он землетрясением, чередующимся один за другим. Очень громкий был звук вверху (почему вначале мне показалось, что взорвалась система удаления водорода), намного мощнее первого.

Толчки ощущались с пола, колебались стены, меня кинуло на щит. Пошли отключения от коротких замыканий по 0.4 КВ, и сработали две системы безопасности. Произошло отделение секций надежного питания, включилась автоматика. Запустились дизеля 4-го блока и включились на свои секции, пошел набор нагрузок.

Стоял грохот отключающихся выключателей как 0.4 КВ, так и 6 КВ, сопровождалось все это гарью, пылью.

Я проверил работу автоматики сработавших двух систем (1-я и 2-я секции 7РНА и 7РНБ, не участвующих в испытаниях) и проверил срабатывание всех выключателей 6 КВ.

В КРУ-0.4 прибежал Кухарь, с ним мы проверили инверторы, систему категории А. Все отработало нормально.

Потом в КРУ прибежал Витя Лопатюк – ДЭМ, я ему доложил, что все свое проверил, отработало все нормально. Спросил его, чем ему помочь. Он попросил проверить остальное оборудование по 6 КВ и работу насосов.

После проверки в КРУ мы пошли с ним в машзал. На отметке +0.0 м мы увидели картину: развороченная крыша, разрушения и из проема боковых ворот виднелись развалины 4-го блока. Дошли до торца турбины по нулевой отметке, я сказал Вите, что дальше не пойду, и вернулся на блочный щит через КРУ.

Подымаясь по лестнице с КРУ на блочный щит, на 10-й отметке встретил сильно побитого оператора, может быть ошпаренного, красного и в крови. Я его не знал. Завел его в электромонтерскую мастерскую. Там находился стажер (фамилию его я не помню, знаю, что он был родственником старшего ДЭМа блока). Я ему сказал, чтобы он вызвал из санчасти дежурного медика. И после этого я пошел на блочный щит.

В дверях БЩУ-О столкнулся с выходящим очень бледным Дятловым. Во времени я не ориентировался. Наверно, около 2-х часов.

На блочном щите была активная рабочая обстановка. НСБ давал поручения, принимал доклады о выполнении заданий. Паники не было.

Увидев, что на БЩУ-О не было Лысюка, я пошел на ЦЩУ-II. В районе 4-й «Скалы» уперся в завал. А с другой стороны подошел Лысюк и еще кто-то с ним. По моему предложению раскидали завал, чтобы можно было пройти.

После того как раскидали завал, пошли с Лысюком в наше помещение, посмотреть нет ли там пожара, и возможно, необходимо спасать документацию. Но там оказалась нормальная обстановка, и мы вернулись на центральный щит. Там я спросил начальника смены ЭЦ Сашу Орленко, нужна ли помощь. Он сказал, что нет.

Воспоминания какие-то отрывистые. Помню разговор о том, что Ходемчука перед испытаниями послали посмотреть ГЦН. Разговор был на блочном щите. Кто, что – не помню. Другой отрывок: «Когда возвращались с Лысюком из своего помещения, встретил Витю с РЦ (фамилию не помню). Витя сказал, что его послали искать Ходемчука. И мы пошли вместе. Дошли до дверей в помещение ГЦН, дверей не было, был проем, в самом помещении было темно и пыльно, создавалось ощущение большого разрушения, не было пола. Мы вернулись назад. Витя пошел к себе, а я на центральный щит, там я догнал Лысюка, и потом вместе пошли на АБК-2 переодеваться.

Здесь, в комнате дежурной, на кушетке в очень тяжелом состоянии, почти без сознания (его начали закидывать «грязной» спецодеждой, а в комнате было темно) обнаружили Витю Лопатюка, а в умывальной комнате кто-то сильно рвал. Я попросил Лысюка посмотреть, кто там. Сам занялся Лопатюком, чтобы привести его в чувство, повел в умывальник умыться холодной водой, и там я увидел Толю Баранова. Обоих мы с Лысюком отвели вниз на улицу. Там была уже машина скорой помощи и мы их отправили в больницу.

Кстати, нас всех, оказавшихся на АБК-2, дозиметристы дальше никуда не выпускали, в т.ч. и на I-ю очередь по эстакаде (она была закрыта), а собирали внизу под эстакадой около АБК-2. Лепестки под эстакадой у нас уже были. В этот момент я и сбегал на дизельную, проверить работу дизелей. И очень удивился, что работают все шесть дизелей (1,2,3 – 3-й блок, 4,5,6-й дизели – 4-го блока). Я узнал, что включены дизеля по команде с БЩУ-О. Осмотрел щитовые всех дизелей, все было в порядке, и вернулся под эстакаду.

С КРУ вышел Лелеченко (не помню с кем, но не один) и подошли к нам. Он закурил и присел на стенку. Состояние у него было очень плохое. Мы его уговорили подойти к скорой помощи и чуть ли не силой заставили это сделать. Он все отнекивался. В «скорой» ему сделали укол. Мы пока находились под эстакадой, он подошел, и на наш вопрос, ответил, что ему полегчало. На все наши уговоры больше никуда не уходить, он все равно ушел. Больше я с ним не встречался.

Самочувствие мое стало ухудшаться, кто-то из наших около меня постоянно находился, в т.ч. и Лысюк. Вскоре нас провели на АБК-1 через санпропускник I-й очереди. В санпропускнике нас долго не пропускали, мы «звенели». И Лысюк сбегал за своей и моей одеждой на АБК-2, и потом мы оказались в бункере. Меня начало тошнить, стала сильно болеть голова. В бункере мы оказались, наверное, в 5-часу. Там увидел директора, потом и главного инженера. Нас отвели в отдельную комнату. Состояние у меня ухудшалось, я голову положил на руки, а локтями упирался в стол, и в такой позе находился. Дважды была рвота. В 6 часов пришел Назарковский, дал бумагу, карандаши, или, скорее всего, ручки, и мы стали писать объяснительные: что делал, что видел, что слышал. И отдали ему.

Потом на АБК-1 начальник цеха Зиненко собрал весь инженерный состав ЭЦ. Зиненко сказал о серьезности положения, кажется, тогда была произнесена фраза о возможной эвакуации, и о том, что кто будет нужен, тот будет оставлен. Потом мы сдавали кровь (я это плохо помню).

В 10-30 мы с Лысюком вышли из АБК-1, автобусов не было. На личной машине мой знакомый пожарный уезжал к себе в часть, и я попросился к нему, чтобы он нас подвез. Он довез нас до моста. Дальше с Лысюком мы пошли пешком до «Радуги». Лысюк пошел к себе домой, а я – к семье Толи Баранова. Дошел с большим трудом, т.к. я плохо себя чувствовал, у меня начали сильно болеть мышцы ног.

Придя к Баранову, я увидел его жену в слезах. Я ей сказал, что Толика отправили в больницу на «скорой помощи», и он живой. После этого я пошел домой.

27-го апреля был эвакуирован с семьей, затем направлен на Южно-Украинскую АЭС (Кнуренко дал мне туда направление), в августе вызвали на станцию, и со станции ездил в Киев на допросы к следователям. Допрашивали дотошно, задавали каверзные вопросы, но вели себя культурно. Вызывали один раз, но на это ушел целый день. Очень много вопросов было по кнопке «МПА».

Суд шел предвзято, судья вел себя по хамски, других слов я подобрать не могу. На суде я был один раз, тогда был и Орленко. Сначала они спросили, знаю ли я обвиняемых: директора, гл. инженера и т.д. Я сказал: «Знаю». На суде также муссировался вопрос о кнопке «МПА», так же как и на следствии, что якобы неправильно ее подключили. Другие вопросы я конкретно не помню, но запомнилось, что суд все подводил к виновности обвиняемых в аварии. Задавали вопрос о виновности их. Я ответил, что не знаю по отношению к Дятлову ничего плохого, а по отношению к другим, я вообще считаю, что они не причем, не виноваты.

Дополнение: 25 апреля днем я оказался свидетелем разговора на БЩУ-О 4-го блока Метленко, Дятлова и Хоронжука. Фраза Метленко была такая: если сейчас не проведем испытания, то прекратим с вами договор. Хоронжук бросил реплику: «Сделаем турбину, да на том и закончим». Это мне так сильно запомнилось, что я после аварии об этом напоминал Хоронжуку.

Помню слух тех времен, что на проведении испытаний настаивала Москва, а руководство ЧАЭС «отпихивалось». Ходил такой слух, что руководство станции предлагало провести эти испытания на Смоленской АЭС.

Записал А.КОЛЯДИН

Источник...http://www.postchernobyl.kiev.ua/vasilij-mole/