"Морской дракон"

SEADRAGON.

NORTH-WEST UNDER THE ICE

George P. Steel

NEW YORK, 1962

 

"МОРСКОЙ ДРАКОН".

НА СЕВЕРО-ЗАПАД ПОДО ЛЬДОМ

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ


«...В полумиле от нас поднялась подводная лодка, и яркий день сразу померк в моих глазах. Чуть подальше воду вспорола еще одна такая же темная тварь, за ней — третья. Ну, понятно: ведь они базируются в Нью-Лондоне, здесь их дом. И может статься, своим ядом они и вправду сохраняют мир во всем мире. Если бы я мог проникнуться симпатией к подводным лодкам, мне открылась бы их красота, но ведь им положено разрушать, и хотя они могут исследовать и наносить на карту морское дно, могут прокладывать новые торговые пути подо льдами Арктики, все же основное их назначение — служить угрозой. А я еще слишком хорошо помню, как мы пересекали Атлантический на транспортном судне и знали, что эти чудища прячутся где-то на нашем пути и высматривают нас своими циклопьими глазами. Мне свет не мил, когда я вижу их и вспоминаю обгорелые трупы, которые вылавливали в войну с маслянистой поверхности моря. Теперь на вооружении у подводных лодок средство массового уничтожения...»,— так пишет прогрессивный американский писатель Дж. Стейнбек в своей книге «Путешествие с Чарли в поисках Америки».

New London 2010 год... а лодки так же стоят...

Подводная лодка USS Seadragon (SSN-584)(«Сидрэгон»), о которой George P. Steel(Джордж Стил), бывший ее командир, рассказывает в своей книге, ни в коей мере не является исключением. Как бы ни были ценны научные сведения, добываемые во время плавания таких подводных лодок, как «Сидрэгон», нельзя забывать, что эти сведения не являются самоцелью и что они прежде всего служат для того, чтобы обеспечить беспрепятственную доставку к цели средств массового уничтожения.

Соединенные Штаты Америки обладают самым большим среди капиталистических стран подводным флотом. Агрессивная направленность строительства военного флота США находит свое выражение в том, что главной ударной силой его являются атомные подводные ракетоносцы, вооруженные ракетами с термоядерными боевыми головками и с дальностью полета до 4600 километров («Поларис — А-3»).(данные на 1962год)

Ракеты "Polaris A-3" SLBM (слева) и Poseidon C-3 SLBM. март 1968 год.

Американские агрессоры не скрывают, что, если им удастся развязать мировую войну, они намереваются ракетами своих атомных подводных ракетоносцев нанести удары по мирным городам и промышленным центрам Советского Союза и других стран со циалистического лагеря. Уже сейчас подводные раке тоносцы США непрерывно патрулируют в районах, из которых они предполагают наносить свои удары. Эти районы находятся в морях и океанах, омывающих территории социалистических стран.
Огромна по своей протяженности наша северная граница, проходящая в водах покрытого льдами Северного Ледовитого океана.
Суровый океан недоступен для надводных боевых кораблей и почти недоступен для дизельных подводных лодок. Однако атомные подводные лодки могут плавать в его глубинах, всплывая, когда это необходимо, в полыньях и разводьях, которые встречаются среди льдов Арктики.
Будучи мало уязвимыми для действий противолодочных надводных кораблей и самолетов, атомные подводные ракетоносцы США, как это, по-видимому, считают в Пентагоне, станут еще менее уязвимыми, если в качестве стартовых позиций они используют акваторию Северного Ледовитого океана.
Однако прежде чем посылать под паковые льды дорогостоящие подводные лодки, американцам нужно было изучить условия плавания с помощью других менее ценных подводных кораблей. Ими оказались атомные торпедные подводные лодки, которые в конце 50-х и начале 60-х годов совершили ряд походов в Арктику.
Походам в район Северного полюса атомных торпедных лодок SSN-571 " Nautilus"(«Наутилус»), SSN-578 "Skate"(«Скейт» («Скат»)) и SSN-584 "Seadragon"(«Сидрэгон» («Морской дракон»)) посвятили свои книги их командиры.
Эти книги опубликованы в США '. (' Русский перевод книги командира подводной лодки "Skate"James F. Calvert (Дж. Калверта )«Подо льдом к полюсу» выпущен Воениздатом в 1962 году.) Их авторы неумеренно восхваляют техническое оснащение своих кораблей, подробно говорят о проведенных исследованиях и довольно скупо — об истинных целях походов.

SSN-578 "Skate" в Арктике 1959 год...

В предлагаемой статье «„Морской дракон". На северо-запад подо льдом» командир подводкой лодки военно-морских сил США George P. Steel(Джордж Стил), в отличие от своих предшественников, говорит о целях похода своего корабля достаточно открозенно: «Северный Ледовитый океан становится теперь уникальным районом боевых действий подводных лодок... Теперь ...подводные лодки, вооруженные баллистическими ракетами, могут открыть огонь из Арктики прямо в сердце Северной Америки или Евразии, а наш прежний союзник — Советский Союз — сильно зависит от ежегодной проводки судов в сибирские порты по Северному морскому пути. Таким образом, Арктика становится новым потенциальным океанским театром военных действий... Нам нужно опередить наших потенциальных противников в расширении познаний об Арктике, в приобретении опыта действий в этом районе и в поддержании постоянной боевой готовности». Яснее не скажешь!
Однако не следует забывать, что изучению Арктики в СССР уже давно уделялось и уделяется сейчас большое внимание. К настоящему времени у нас накоплен огромный опыт плавания в арктических морях, в том числе и подо льдом, и собраны обширные научные сведения, характеризующие природные условия этой части бассейна Мирового океана. В результате многолетней работы, проделанной советскими исследователями в Арктическом бассейне Северного Ледовитого океана, особенно при помощи дрейфующих станций «Северный полюс», получены достоверные представления об этой области. Изучен климат района, морские и воздушные течения, свойства и пути дрейфа льдов, нанесен на карту рельеф дна, открыты подводные горные образования — хребет Ломоносова и хребет Менделеева, сделаны другие важные открытия.

Одна из дрейфующих станций "Северный полюс"...

Советские полярники и моряки располагают наиболее полными сведениями об Арктическом бассейне. Советские подводники давно совершили свои первые подледные и арктические походы. Эти походы были более эффективными, чем, например, известный поход в Арктику американской дизельной подводной лодки " Nautilus"(«Наутилус») , предпринятый в начале 30-х годов под руководством Уилкинса. Подводная лодка " Nautilus" потеряла свои горизонтальные рули еще до того, как пришла в царство льдов, и поэтому не смогла даже погрузиться под лед. В те же тридцатые годы первыми совершили поход в Арктику советские подводники — дивизион подводных лодок под командованием капитана 1 ранга Грибоедова К.Н.. Затем в начале 1938 года, когда льдину станции «Северный полюс-1» вынесло к берегам Гренландии, вместе с кораблями для снятия папанинцев были направлены три подводные лодки Северного флота. Они выполняли функции промежуточных станций, с помощью которых осуществлялась связь между судами, самолетами и Большой Землей. Одна из этих лодок («Красногвардеец») под командованием В. Н. Котельникова достигла острова Ян-Майен, но к этому времени ледокольные пароходы «Таймыр» и «Мурман» уже подошли к ледовому лагерю и помощь лодки не потребовалась.
В 1939 году подводная лодка типа «Ленинец» Тихоокеанского флота, которой командовал Н. Ф. Школенко, прошла подо льдами около 30 миль за 10 часов.

Подводная лодка "Л-1" типа "Ленинец" в середине 1930х годов...


В суровую зиму 1940 года, когда велась война с белофиннами, весь шхерный район Аландских островов сковало льдом. Ледяной пояс отрезал в Ботническом заливе три советские подводные лодки. Две из них пробились через этот пояс, взломав своими корпусами лед в проливе Южный Кваркен. Командир третьей подводной лодки «Щ-324» капитан 3 ранга А. М. Коняев провел свой корабль под сплошным ледяным покровом на протяжении 31 мили. В то же самое время подводная лодка «Щ-311» под командованием Ф. Г. Вершинина, следуя проливом Северный Кваркен, неоднократно ныряла под лед, преодолевая отдельные мощные ледяные поля протяженностью до одной мили.

Щ-311 "Кумжа" с фотографией её командира Вершинина Ф.Г.

Таким образом, подледные плавания впервые в мире осуществили советские подводники еще в 1939 году, а американские дизельные подводные лодки начали плавать среди льдов (в проливе Дэвиса) только в 1946 году и лишь в августе 1947 года американская подводная лодка USS Boarfish (SS-327) («Борфиш») впервые отважилась погрузиться вблизи кромки льдов в Чукотском море. Уже в последнее время — в 1962 году — советская атомная подводная лодка «Ленинский Комсомол» (командир — капитан 2 ранга Л. М. Жильцов) совершила подледный поход к Северному полюсу. А 29 сентября 1963 года атомная подводная лодка под командованием капитана 2 ранга Ю. А. Сысоева всплыла на Северном полюсе, где ее экипаж водрузил Государственный флаг Советского Союза. Отважным морякам Л. М. Жильцову и Ю. А. Сысоеву было присвоено звание Героя Советского Союза, а члены экипажей прославленных лодок награждены орденами и медалями.

29.09.1963 - Атомная подводная лодка "К-181" (командир Ю.А. Сысоев) Северного флота всплывает на Северном полюсе

Советские подводники немало потрудились над освоением Арктики и многому научились во время подледных походов. Поэтому деятелям Пентагона не следует рассчитывать на беспрепятственные действия своих подводных лодок в Арктике, в случае если бы агрессивные круги США развязали войну против Советского Союза. Им не мешает помнить о предупреждении министра обороны СССР Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского, сделанном им на XXII съезде КПСС: «...Наши ракетные подводные лодки научились ходить подо льдами Арктики и точно занимать позиции для пуска ракет».

В книге Стила описывается первый поход атомной подводной лодки из Атлантики в Северный Ледовитый океан через проливы Канадского Арктического архипелага. Рассматривая в целом результаты плаваний американских атомных подводных лодок в Северном Ледовитом океане, следует указать, что они в основном совпадают с данными научных исследований, полученными советскими высокоширотными экспедициями в 1948—1955 годах. Так, американцы подтвердили конфигурацию и характер рельефа подводных хребтов Ломоносова и Менделеева, открытых нашими полярными исследователями в 1948—1950 годах, Чукотского подводного полуострова, обнаруженного во время дрейфа станции «Северный полюс-2» в 1950/51 году. Основной вывод американских исследователей о наличии полыней и разводий в ледяном покрове Центральной Арктики был давно известен советским исследователям.
Подводная лодка "Seadragon" начала свой поход 1 августа 1960 года и кончила его 14 сентября того же года. Ее маршрут: Портсмут (Атлантическое побережье США) — море Баффина — проливы Ланкастер, Барроу, Викаунт-Мелвилл, Мак-Клюр — Северный Ледозитый океан (до района Северного полюса)— Берингов пролив — Берингово море — Тихий океан — Пирл-Харбор.

Путь "Seadragon".

Во время похода экипаж подводной лодки и находившиеся на ней научные работники и инженеры изучали условия плавания и работу материальной части корабля в высоких широтах под сплошным льдом, а также в районах, где встречается большое число айсбергов. Подводная лодка подныривала под айсберги, отрабатывала способы их обхода без увеличения глубины погружения, отрабатывала приемы всплытия и погружения без хода в полыньях и разводьях среди паковых льдов. Тщательно изучались условия, в которых могут оказаться подводные лодки, форсирующие проливы Канадского архипелага. При прохождении этих проливов делались промеры глубин с помощью эхолота и для этого осуществлялось специальное маневрирование. Уточняя таким образом карты проливов, Стил стремился сделать более безопасным плавание Северо-Западным проходом для атомных подводных лодок США.
Содержащееся в статье описание условий плавания — ледовитости, течений, гидрологической и метеорологической обстановки, сопутствовавшей походу подводной лодки, представляет несомненный интерес для специалистов — моряков, гидрологов и метеорологов.
Во время плавания подо льдами экипаж подводной лодки сделал много интересных наблюдений, при этом использовалась новая электронная аппаратура, установленная на корабле перед походом. Были получены новые данные о рельефе дна в проливах Канадского Арктического архипелага и конкретные сведения о размерах айсбергов и их подводной форме. Они представляют тем больший интерес, что наблюдения вели известные американские ученые, участвовавшие в походе.
Большое внимание было уделено и изучению обстановки, в которой оказывалась подводная лодка, всплывая в полыньях среди льдов.
Немало места и внимания уделяет Стил описанию и восхвалению технического оснащения американских атомных лодок.
Однако дела в американском подводном флоте идут далеко не так блестяще, как хотелось бы представить Стилу(на 1960е годы... admin). Сам Стил, упоминая об отсутствии порядка на верфи, где строились "Seadragon" и другие атомные подводные лодки, говорит о пожаре, который произошел на подводной лодке во время подледного плавания в Арктике. В то же время он умалчивает о множестве аварий, происшедших на других атомных подводных лодках США. А сказать о них следовало бы.
О неблагополучном положении дел с аварийностью и о недостатках в организации службы на подводных лодках США свидетельствует гибель новейшей атомной подводной лодки USS Thresher (SSN-593) («Трешер») в 1963 году.
«Катастрофа „Трешера"— следствие авантюризма технической политики Пентагона, его необузданного стремления любой ценой как можно быстрее увеличить число атомных подводных лодок в составе действующего флота, — писал на страницах газеты „Известия" (19 мая 1963 года) главнокомандующий Военно-Морским Флотом СССР адмирал флота С. Г. Горшков. — Этот случай лишний раз подтверждает, что реальное состояние американского атомного флота далеко не соответствует хвастливым утверждениям военных руководителей США».

USS Thresher (SSN-593)...

В заключение следует сказать, что статья George P. Steel (Дж. П. Стила) содержит большой фактический материал и представляет несомненный интерес как для широкого круга читателей, так и для специалистов.
Однако к целому ряду положений, высказанных в ней, нужно отнестись критически. Нельзя забывать, что ее автор, даже если бы он и захотел, не может быть объективным в силу того положения, которое он занимает в своем обществе.

А. Ф. Трешников - Герой Социалистического Труда, доктор географических наук.

Л. П. Хияйнен -кандидат военно-морских наук, контр-адмирал.

 


Адмирал George P. Steel (Дж. П. Стил)

 

 Глава 1 . АЙСБЕРГИ БЛОКИРУЮТ ПУТЬ


Резкий телефонный звонок снова прервал мой неспокойный предутренний сон. Я неуверенно потянулся к аппарату, смутно видневшемуся в тусклом красном свете, исходившем от приборов, установленных в ногах моей койки.
— Командир слушает, — сонно пробормотал я, снова тут же впадая в утомительное полубессознательное состояние.
— Командир, докладывает вахтенный офицер, —« дошел наконец до моего сознания живой голос. —• Айсберг «Браво» по пеленгу шестьдесят два, дистанция две мили. Чтобы обойти его, я уклонился влево, на курс двадцать градусов. На этом курсе мы разойдемся на расстоянии одной мили также и с айсбергом «Чарли».
Широко раскрытыми глазами, уже полностью осознавая услышанное, я быстро взглянул на глубиномер у моих ног: тонкая белая стрелка светилась как раз на делении, показывающем максимальную глубину, на которую допустимо погружение вверенной мне атомной подводной лодки американского военно-морского флота SSN-584 "Seadragon"(«Сидрэгон»). * ( Атомная торпедная подводная лодка "Seadragon"(«Сидрэгон») (в переводе — «Морской дракон») относится к серии из четырех однотипных подводных лодок, в которую, помимо нее, входят SSN583 Sargo(«Сарго»), SSN578 Skate(«Скейт» («Скат»)) и SSN579 Swordfish(«Содфиш» («Меч-рыба»)). Все эти корабли, за исключением «Сидрэгона», вошли в строй в 1958 году; подводная лодка «Сидрэгон» вступила в строй 1 декабря 1959 года. Надводное водоизмещение подводной лодки «Сидрэгон» 2380 тонн, подводное — 2860 тонн. Длина ее 81 метр, ширина 7,6 метра, осадка около 7 метров, наибольшая скорость подводного хода 18 узлов, скорость надводного хода 15 узлов, глубина погружения 210 метров. Время непрерывного пребывания под водой 30 суток. Экипаж около 100 человек. Вооружение: 6 торпедных аппаратов и 20 запасных торпед. Лодка оснащена эхоледомерами, указателем полыней, указателем айсбергов, телевизионной установкой, позволяющей наблюдать за окружающей подводной и подледной обстановкой.) В одно мгновение сон как рукой сняло.

 

USS Seadragon (SSN-584)

— Очень хорошо, Винс, — похвалил я его уверенным тоном, надеясь, что моя уверенность прозвучала достаточно искренне.
При перекладке руля подводная лодка слегка накренилась на левый борт. Подо мной завибрировала койка, когда кормозые горизонтальные рули стали выравнивать дифферент, вызванный действием вертикального руля, и проводить подводную лодку на заданную глубину. Картушка репитера гирокомпаса быстро повернулась и показала новый курс.
Наверху и впереди находился огромный барьер из прочных, как камень, ледяных гигантов. Массивные сине-белые подводные выступы каждого из них свисали до самой подводной лодки, а некоторые опускались намного ниже ее. Нам приходилось лавировать так, словно мы были самолетом, летящим среди возвышающихся над ним горных пиков. На глубине радиолокатор не работает, а гидролокатору никогда еще не приходилось проходить испытания, подобные тем, что выпали на его долю в этот раз. Что будет, если наш новый гидролокатор пропустит хотя бы одно из этих смертельно опасных препятствий? От этой мысли страх заполз ко мне под одеяло.
Подводная лодка шла на большой глубине со скоростью шестнадцати узлов. Я проложил ее курс прямо через одно из самых крупных в мире средоточий айсбергов. Около тридцати процентов айсбергов северного полушария проходит мимо мыса Йорк на западном побережье Гренландии, в районе, который лежит прямо по курсу нашей лодки. Еще ни одна подводная лодка не отваживалась маневрировать под водой среди айсбергоз. Оправдан ли риск, которому я подвергаю себя и еще сто одного человека на борту нашего корабля? Холодная капля воды упала мне прямо в ухо. Я вздрогнул. Влажный воздух внутри отсеков во все возрастающем количестве конденсировался на холодном стальном корпусе корабля.
Я с раздражением сел на койке и вытряс воду из уха. «Они поставили мне этот гидролокатор для проверки возможности с его помощью обнаруживать айсберги. Поэтому, конечно, мы должны были войти в этот район», — заключил я свои размышления. Как еще можно было окончательно доказать, что нозый гидролокатор обнаруживает эти ледяные чудовища настолько своевременно, что полностью исключается возможность удара, от которого вдребезги разлетелся бы тонкий прочный корпус подводной лодки? Успех нашего предприятия откроет путь для подводных лодок во все забитые айсбергами воды. Этот тринадцатый день августа 1960 года может стать счастливым днем, если мы сумеем доказать, что новый специальный гидролокатор пригоден для обеспечения безопасности плавания в таких водах.
И где еще могли бы мы встретить айсберги столь разнообразных форм? Нам следовало быстро проверить на практике правильность различных противоречивых теорий по поводу осадки айсбергов. Информация подобного рода позволит специалистам ледовых прогнозов более точно предсказывать возможность выноса айсбергов течениями и тем самым будет способствовать безопасности торгового судоходства.
Едва я пристроился к подушке, как снова зазуммерил телефон: этот аппарат имел весьма неприятный, резкий звук и был рассчитан, вероятно, на то, чтобы поднять и мертвого.
— Командир, докладывает вахтенный офицер, — послышался знакомый голос. — Айсберг «Чарли» почти на траверзе. Я снова лег на генеральный курс сорок градусов. Айсберг «Дельта» находится по пеленгу тридцать градусов, в расстоянии двух миль. Через две минуты я лягу на курс шестьдесят градусов, чтобы пройти на достаточном расстоянии от него.
Плотность айсбергов впереди все больше и больше увеличивалась. Репитер гирокомпаса показал, что мой план правилен.
— Прекрасно, Винс, — спокойно ответил я. Однако состояние самого командира подводной лодки было отнюдь не прекрасным. Почему бы мне снова не заснуть? Ясно же, что предстоит длинный и изнурительный рабочий день, а я все еще чувствовал себя усталым.

Но я отказался от этой мысли и со вздохом спустил ноги на холодный, покрытый линолеумом пол моей крохотной каюты, натянул носки и резиновые сапоги. Завернувшись в купальный халат, я открыл дверь и вышел в тускло освещенный красным светом коридор, проходивший между офицерскими жилыми помещениями. Сделав несколько шагов в сторону кормы, я вошел в центральный пост.
Привычные звуки сразу же охватили меня: высокий и резкий пинг-пинг-пинг гидролокатора, измеряющего расстояние до айсбергов, жуткий посвист указателя айсбергов, похожий на завывание холодного полярного ветра, и мерное пощелкивание эхолота и эхоледомера, самописцы которых вычерчивали одновременно профиль морского дна и толщину плывущих прямо над нами льдов. И среди этих привычных для уха шумов, явно перекрывая их, звучала новая нота: мучительно пронзительный скрип указателя айсбергов, принимавшего обратно свой луч, отраженный от миллионов тонн льда находящегося впереди нас айсберга.
Лейтенант Винсент Леги — высокий и статный вахтенный офицер — стоял, облокотившись на поручень приподнятой перископной площадки, и рассматривал отраженные айсбергами сигналы на экранах репитера гидролокатора. Командир поста погружения и всплытия столь же внимательно следил за своим пультом управления, стоя позади рулевых, глаза которых были прикованы к приборам; в их руках находилось управление вертикальным и горизонтальными рулями, имеющими жизненно важное значение для всех нас на этой огромной глубине.
Несмотря на то что красный свет (включаемый в центральном посту в ночное время, чтобы глазам легче было приспособиться к темноте в случае всплытия) придавал этой сцене какой-то сверхъестественный адский вид, я сразу же почувствовал себя гораздо свободнее: здесь были люди, которым я мог доверять.
— «Дельта» по пеленгу двадцать пять градусов, расстояние полторы мили, — прозвучал монотонный голос гидроакустика по трансляционной сети.

— Вас понял, — невозмутимо ответил подстриженный под ежика вахтенный офицер и, не поворачивая головы, приказал: — Право руля пять градусов, новый курс шестьдесят градусов.
— Есть право руля пять градусов, курс шестьдесят, — отрепетовал рулевой.
Мгновением позже он уже доложил нараспев:
— Руль право пять градусов.
— Как дела, Винс? — спросил я, впервые за это утро почувствовав, что у меня поднимается настроение,
— Пока все в порядке, сэр, — доложил он, улыбаясь.
Несмотря на то что этот уроженец Новой Англии * (Так в США называется район, в который входят шесть северо-восточных штатов: Мэн, Нью-Гэмпшир, Массачусетс, Вермонт, Коннектикут и Род-Айленд.) был нашим младшим вахтенным офицером, он вполне мог стоять вахту самостоятельно.
Гидролокатор вошел в контакт еще с двумя айсбергами, находившимися в нескольких милях от нас прямо по курсу, но я с подчеркнуто равнодушным видом направился по коридору к прокладочному столу.
Фрэнсис Уайнс, старшина рулевых и помощник штурмана, работал на прокладочном столе и наносил на карту айсберги.
— Доброе утро, командир, — приветствовал Меня стройный старшина. — Мы как раз здесь, — доложил он, указывая на условный знак, только что нанесенный им на карту.
Мой старый друг и товарищ по плаванию, Уайнс служил со мной много лет тому назад на USS Becuna (SS/AGSS-319)(«Бекуне» )*. (Дизельная подводная лодка типа Balao-class («Балао»). Вступила в строй в начале 1944 года. Водоизмещение надводное - 1526т. подводное - 2425т)

USS Becuna (SS/AGSS-319) в Филадельфии после модернизации в 1951 году...

За пять лет нашей совместной службы на подводных лодках он научился читать мои мысли.
— Доброе утро, Уайнс. Сумасшедшее место, не правда ли?
— Да, сэр, не всплывем ли мы, чтобы взглянуть на них?
— Разумеется, но их еще слишком мало, — рассмеялся я в ответ.
Если бы только я мог рассказать этим людям, что значило для меня их доверие. Я не был больше одинок; лежащая на моих плечах ноша ответственности стала казаться мне более легкой.

 


 

Карта показывала, что глубина моря постепенно уменьшалась по мере нашего дальнейшего продвижения по курсу, проложенному мной накануне. Мы находились примерно в двух часах хода от намеченного для всплытия места. Я вернулся в центральный пост и стал рядом с Леги, чтобы проследить за вычерчиваемой эхолотом кривой: она подтверждала правильность нашего счислимого места.

— Командир, я уклонюсь влево и лягу на курс пятьдесят градусов, когда до айсберга «Эхо» останется две мили, — доложил мне вахтенный офицер.
Я кивнул ему в знак согласия и пошел обратно в свою каюту.
Я лег с твердым намерением заснуть. Если я встану слишком усталым, то могу потом, не разобравшись в обстановке, принять неверное решение, и выполнение всей нашей задачи окажется под угрозой провала. Мне было ясно, что вахтенные в центральном посту вовсе не нуждались в моей помощи; данные мной на ночь указания отлично выполнялись. Возникшая в моем воображении картина огромных зазубренных подводных пиков айсбергов, окружавших нас со всех сторон, постепенно стала исчезать.
— Тррр, тррр, — затрещал зуммер.
Я вскочил на ноги и только тогда протянул руку к трубке. Снова поступил доклад о появившихся впереди нас айсбергах. Расстояние между ними уже успело сократиться, хотя одного взгляда на часы было достаточно, чтобы заметить, что проспал я всего четырнадцать минут.
Я строго приказал вахтенному офицеру дать мне знать, как только частота айсбергов достигнет примерно одного на милю.
— Есть, сэр. Вам не придется долго ждать, — дошел до меня остроумный ответ Винса.
Но время тянулось мучительно долго. Доклады об айсбергах поступали все чаще и чаще, и спать стало совсем невозможно. Только самолюбие заставляло меня оставаться на койке: я хотел показать, что меня вовсе не беспокоит этот никем еще не испытанный стремительный бег подводной лодки среди айсбергов. Нам предстояло выполнить еще много гораздо более опасных задач, и мое поведение должно было служить примером для всех остальных. Вскоре, однако, элементарное благоразумие заставило меня дать приказание об уменьшении скорости хода корабля до десяти узлов. Но даже и после этого казалось, что он почти непрерывно маневрирует и постоянно находится под воздействием перекладки руля.
Без десяти шесть поступило долгожданное сообщение: несколько последних айсбергов находилось всего на расстоянии мили друг от друга. Куда бы мы ни повернули, везде были айсберги. Можно было так двигаться и дальше, но мы уже доказали свою способность идти в подводном положении среди айсбергов и теперь могли взглянуть на них с поверхности моря: они, должно быть, представляют любопытное зрелище! Отдав приказание нашей специальной группе по съемке айсбергов приготовиться, я быстро оделся и направился в сторону кормы.
— Хорошо идете, Винс, — удовлетворенно сказал я вахтенному офицеру. Подвсплывите-ка на сорок пять метров и удифферентуйте лодку без хода.
В ожидании выполнения моего приказания я потягивал кофе и смотрел, как искусно он изменил глубину погружения лодки и уменьшил ее ход до полной остановки, приведя в то же время дифферент к нолю градусов.
Офицеры и матросы съемочной группы стали занимать свои места. Перископные фотоаппараты, листы миллиметровой бумаги, блокноты для зарисовок и специальные листы с рабочими данными — все это было приготовлено. Для записи устной характеристики каждого айсберга стоял наготове магнитофон. То небольшое пространство, которое оставалось незанятым в переполненном крохотном отсеке, скоро до отказа заполнилось свободными от вахты матросами. У каждого из них болтался на шее фотоаппарат, приготовленный для съемки гигантов, находящихся над нашими головами. По шуткам, сыпавшимся буквально со всех сторон, можно было судить, как возбуждены матросы. Я сверил показания каждого из наших приборов обнаружения льдов и не смог скрыть волнения, явно сквозившего в моем голосе.
— Внимательно смотри наверх, Джим, — приказал я своему старшему помощнику, капитану 3 ранга Джеймсу Стронгу, который стоял справа от меня ниже перископной площадки, во главе съемочной группы.
— Вас понял, сэр; ближайший айсберг по пеленгу триста пятьдесят семь на расстоянии шестисот тридцати метров, — доложил он, и в его обычном спокойствии я уловил нотку напрасно скрываемого волнения.
Подводная лодка медленно всплывала на перископную глубину. Именно в этот момент можно было случайно налететь на обломок незамеченного айсберга, который мог бы повредить корабль при сильном ударе о него. Когда глубиномер показал, что верхняя часть ограждения рубки вышла из воды, я плавно поднял перископ. Толпа, собравшаяся в центральном посту, замерла в ожидании.
— Все, что я вижу, — это туман! — воскликнул я недовольным голосом.
Вздох разочарования прокатился по толпе зрителей. Ничего, кроме чистого пространства воды на расстоянии нескольких десятков метров от перископа, в серой мгле окутавшего подводную лодку тумана не было видно. Но непосредственно над корпусом подводной лодки льда не было, по крайней мере насколько я мог это видеть.
— Всплывать! — приказал я.
Центральный пост наполнился свистом воздуха, поступающего под высоким давлением в балластные цистерны и вытесняющего оттуда воду. В перископ я видел, как из воды выступила черная блестящая спина верхней палубы, как с вышедших из воды частей лодки стали низвергаться каскады белой, пенящейся воды.
— Отдраить люк! — приказал я старшине рулевых, стоявшему на трапе в длинной вертикальной шахте, выводящей на мостик.
Он ухватился за рукоятку крышки люка и повернул ее, выводя металлические пальцы из зацепления с коммингсом. Их хватка ослабла, и под действием мощной пружины тяжелая стальная крышка слегка отошла от коммингса. Воздух, находящийся внутри подводной лодки под давлением, стал со свистом вырываться наружу через узкую щель.
— Люк отдраен, — доложил старшина.
Ошибись мы и отдрай люк еще под водой, в центральный пост хлынул бы поток воды, но слегка приоткрытый люк можно было бы без труда закрыть.
— Открыть люк!—скомандовал я.
Ловкий, несмотря на свой большой рост, Винс Леги, одетый в зимнее обмундирование, быстро вскарабкался по трапу и выскочил на мостик. Я без промедления последовал за ним.
Как только я поднялся к верхнему краю выходной шахты, мои лицо и руки обожгло холодным воздухом, а на голову и плечи упали капли воды. Поручень трапа в месте его перехода на площадку мостика был настолько холодным, что к нему невозможно было притронуться. Этот холод напомнил мне туманные зимние рассветы где-нибудь в окрестностях Нью-Лондона в штате Коннектикут. Но уже несколько мгновений спустя я не ощущал неприятного действия низкой температуры, тем более что на мне были суконные брюки и куртка. Однако проклятый туман оставался плотным и непроницаемым. Мертвая тишина моря Баффина нарушалась только гулом воздуходувки низкого давления, выгонявшей последние остатки воды из балластных цистерн. Я со страхом осмотрелся по сторонам. Около нас находилась, вероятно, целая дюжина айсбергов. «Хоть бы этот туман скорей поднялся», — подумал я, горя нетерпением...
— Командир, вам бы стоило взглянуть на экран радиолокатора у нас внизу, — донесся до меня по трансляционной сети необычайно возбужденный голос Джима Стронга.
Я быстро спустился вниз по трапу.
Экран радиолокатора был похож на тело больного корью. Весь он был усеян крупными белыми пятнами, расположившимися вокруг его центральной точки, отмечавшей место «Сидрэгона». В коридоре толпились болельщики, на лету ловившие каждое слово оператора радиолокационного поста, и ожидавшие своей очереди взглянуть на экран. Здесь было видно не менее двадцати семи айсбергов в пределах десятимильного радиуса и намного больше за пределами этого круга. Казалось, что как раз перед тем, как было принято решение всплывать, мы прошли через особенно плотное небольшое скопление айсбергов.
Не исключена возможность, что туман поднимется только к концу дня, а нам нужно нанести на карту каждый находившийся по соседству с нами айсберг. Стронг уже начал наносить их на карту. Мой план заключался в том, чтобы произвести полный обмер каждого айсберга любым доступным способом, как только туман позволит нам увидеть их. После того как мы произведем съемку некоторых из них с поверхности моря, можно будет воспользоваться составленной картой для продвижения от одного айсберга к другому под водой даже в том случае, если туман снова опустит свою завесу. Если бы мы перепутали верх одного айсберга с низом другого, то допустили бы самую непоправимую ошибку.
Я сфотографировал экран радиолокатора и снабдил затем этим снимком нашу съемочную группу. А пока ничего другого не оставалось, как позавтракать и ждать.
Без четверти десять вахтенный офицер и наблюдатель увидели, что в тумане что-то темнеет. Вскоре они начали различать совсем рядом очертания огромной горы. Вахтенный бросился к телефону и вызвал меня. Тепло одевшись, я вышел на мостик.
Туман продолжал подниматься. С ослепительным блеском рассыпались по воде лучи выступившего из тумана солнца, осветившего темно-голубую поверхность совершенно спокойного моря. В полной тишине мы рассматривали стоящую в полумиле от нас огромную глыбу материкового льда. Никаких заметных следов движения, хотя теперь нам было известно, что айсберг медленно дрейфует по течению в северозападном направлении.

Вижу первые айсберги!

На айсберге, который раньше казался однообразно белым, теперь, когда солнцу удалось прорваться сквозь серый туман, мы увидели несколько узких темных полос неправильной формы. Они напоминали о земле, где медленно течет ледник, от которого откололся этот айсберг. Колоссальных размеров, зазубренный, с огромными отвесными стенами и неровностями вроде тех, какие бывают на внутренней поверхности только что расколотого камня, он говорил об ужасном катаклизме, которым сопровождалось рождение айсберга — падение в воду этого чуда природы весом во много миллионов тонн. Оставаясь в холодных водах севера, айсберг сохранил свою первоначальную форму и ватерлинию. Ниже ватерлинии находится основная часть его тела; нам оставалось смотреть только на его «голову и плечи».
Я дал указание вахтенному офицеру приблизиться к айсбергу на расстояние трех кабельтовых, а затем обойти его со всех сторон, чтобы мы могли сфотографировать и обмерить его.
Корабль осторожно двинулся к чудовищу. Я пригласил команду выйти на палубу полюбоваться нашим холодным соседом и сфотографировать его. Мое приглашение было встречено с энтузиазмом. На палубу вынесли несколько биноклей и принайтовили их к поручню так, чтобы ими смогли воспользоваться зрители. При виде шумящей, снующей взад и вперед по палубе толпы у меня появилось опасение, что кто-нибудь может свалиться за борт. Поэтому мы выставили специальный наряд и ограничили число одновременно находящихся на палубе людей пятнадцатью, что избавило нас от происшествий, несмотря на то что узкая и скользкая палуба не ограждена штормовыми леерами. Я вспомнил о своем собственном фотоаппарате и поспешил за ним вниз. Ведь это было зрелище, которое запоминается на всю жизнь.
Вернувшись на мостик через несколько минут и оглядевшись вокруг, я застыл как вкопанный: из быстро расходящегося тумана выступили еще два более крупных айсберга. Вершина одного из них была увенчана легкой дымкой, которая образовалась, вероятно, из-за низкой температуры льда и большой высоты этого гиганта. Я совсем забыл о фотоаппарате, который без пользы болтался у меня на шее, так как рассеивающийся туман открывал все более и более захватывающие дух величественные картины. Повсюду стали появляться блестящие и сверкающие на солнце причудливые ледяные глыбы, напоминающие своими очертаниями бегемотов. Не менее сорока пяти айсбергов находилось в пределах видимости. «Сидрэгон» оказался в центре гигантской процессии. Глядя сверху на свою подводную лодку, очень маленькую в сравнении с этими колоссами, я думал о многочисленных судах, которые стали жертвами этих привлекательных на вид величественных гигантов. И вот теперь нам нужно будет погрузиться более чем на сотню метров и поднырнуть под айсберги (полагаясь только на наши приборы), чтобы собрать о них новые сведения, которые в будущем, возможно, позволят уменьшить, пусть даже ненамного, ту страшную дань, что платит им человечество.

 

 



Глава 2. АДМИРАЛ РИКОВЕР ИДЕТ НА РИСК


В феврале 1957 года, сидя за своим столом в Управлении начальника штаба военно-морских сил в Вашингтоне, я и думать не думал ни о чем похожем на арктические айсберги, хотя мысль о командовании подводной лодкой, подобной той, что тремя с половиной годами позже занесла меня на север, стала уже для меня навязчивой идеей. Всего месяц тому назад в Нью-Лондоне (штат Коннектикут) я сдал командование дизельной подводной лодкой USS Hardhead (SS-365)(«Хардхэд») * (Дизельная подводная лодка типа Balao-class («Балао»), вступила в строй в конце 1943 года.) после двух лет счастливого плавания на ней.

USS Hardhead (SS-365)

При назначении офицеров на новые должности обычно достаточно было обратиться к их официальному послужному списку или направить особый письменный запрос по месту их службы. Начальник отдела офицерского состава подводных сил при назначениях отдавал по возможности предпочтение наиболее квалифицированным офицерам. Но этот обычный порядок совершенно не годился для получения назначения на атомные подводные лодки.
На страже ворот, через которые должен пройти будущий командир атомной подводной лодки, стоял неумолимый адмирал Hyman George Rickover (Хаймен Риковер), отдавший много сил внедрению атомных реакторов на подводные лодки. Этот незаурядный инженер лично осуществлял контроль над всем тем, что касалось программы строительства атомных военных кораблей. Своим пронизывающим взглядом адмирал впивался в каждого очередного кандидата на должность командира подводной лодки, считая, видимо, что он может оказаться недостойным ее. Рассказывали, что он засыпал кандидатов выматывающими душу вопросами. Хорошо было известно, что в итоге через адмиральское сито проходила только меньшая половина офицеров, направленных к нему на проверку.

Hyman George Rickover (01. 27. 1900 –07. 8. 1986)

Даже сам порядок направления на беседу с адмиралом держался в глубокой тайне. За непродолжительный период своей работы в Пентагоне я узнал, что в строю находятся только две атомные подводные лодки; SSN-571 Nautilus(«Наутилус») и SSN-575 Seawolf(«Сивулф»). Кроме того, мне было известно, что только четыре офицера готовятся стать командирами строящихся подводных лодок. Что мог сделать я, чтобы повысить свои шансы на получение назначения на атомную подводную лодку, зная о столь ограниченном числе вакансий? «Как можно старательнее выполняй свою работу, — говорил я себе, — больше читай и приобретай как можно больше сведений о ядерной технике». Такой план действий был слишком неопределенным, и я очень сомневался в том, что мне повезет.
Я нисколько не удивился, когда однажды утром меня вызвал к себе мой новый начальник капитан 1 ранга Джон Маккейн-младший. Я подошел к открытой двери его кабинета как раз в тот момент, когда у него заканчивалось какое-то совещание. В присущей ему непринужденной манере капитан 1 ранга, прервав на мгновение свое выступление, пригласил меня войти и подождать, пока он освободится.
В кабинете полукругом стояло около десятка морских офицеров в гражданском платье, а сам начальник быстро расхаживал взад и вперед, с яростью бросая слова и фразы в промежутках между двумя затяжками сигарой, с которой ом никогда не расставался. Его отец, вице-адмирал Джон Маккейн, командовал в годы второй мировой войны авианосным оперативным соединением. Маккейн-младший служил в должности командира подводной лодки во время войны. Его отличный послужной список способствовал тому, что в скором времени он был произведен в контр-адмиралы.
Вскоре вызванные на совещание офицеры разошлись, а капитан 1 ранга обратился ко мне:
— Джордж, начальник отдела кадров офицерского состава подводных сил передал мне, что тебе следует позвонить адмиралу Риковеру и узнать, когда он примет тебя, — проскрежетал он, ухмыляясь. — Не хочешь ли ты пойти к нему и получить от него атомную лодку?
— Да, сэр! Да, сэр, очень хочу! — только и смог выговорить я, ошеломленный таким поворотом событий.
— От этого чудака Риковера только и жди неприятностей, — недовольно сказал Маккейн, и улыбка исчезла с его лица. — Я предпринял все, что мог, чтобы добиться отмены приказа о твоем назначении в штабной колледж вооруженных сил и оставить тебя здесь, и вот тебе на! А ведь ты у меня всего только месяц.
— Да он еще и не примет меня, и мне кажется, что вы ставите меньше пятидесяти против ста, — кисло ответил я.
Маккейн еще раз затянулся сигарой:
— Ладно, я не буду стоять на твоей дороге, Джордж. Задай перцу этому Риковеру.
— Мне? Задать перцу адмиралу Риковеру?
— Вот именно. Я его знаю. Ты не бойся его. Говори с ним напрямую. Ему нравятся откровенные люди.
«Прекрасный совет», — подумал я. Представьте себе капитана 3 ранга, который пытается получить себе место, дерзя грозному адмиралу Риковеру!
— Я позвоню ему еще до того, как он успеет изменить свое решение, — подбодрил меня Маккейн, направляясь к письменному столу.
Выбежав в приемную, я лихорадочно стал отыскивать номер телефона секретаря или адъютанта адмирала. Но такого в списке не оказалось. Нерешительно я набрал номер самого адмирала и испустил вздох облегчения, услышав женский голос на другом конце провода. Представившись и сообщив о цели своего звонка, я попросил секретаршу проверить список вызванных к адмиралу и сказал ей, что позвоню еще раз, когда она сможет сообщить мне о времени приема. В ответ молчание.
— Алло, кто это? — послышался ровный мужской голос.
— Капитан 3 ранга Стил звонит по приказанию начальника отдела кадров по вопросу о встрече с адмиралом Риковером, — возбужденно доложил я.
Я прекрасно понял, с кем я говорю, и почувствовал себя еще более неловко.
— Для чего нужна вам эта встреча? — невозмутимо спросил голос.
Сигнал тревоги прозвучал в моем сознании. Это мог быть только адмирал Риковер, и от того, как я отвечу на его вопрос, зависит мое будущее. Говоря словами адмирала, я должен включиться в программу атомного строительства. Хотя я и предполагал, что единственной целью, ради которой адмирал пожелал принять меня, было включить меня в число будущих командиров строящихся атомных подводных лодок, мне показалось что будет слишком нахальным прямо заявить ему об этом.
— Мне приказано позвонить по поводу приема, — ответил я настолько спокойно, насколько это было в моих силах, — и я был бы очень рад включиться в программу атомного строительства.
— Да, но я не могу принять вас сегодня, — последовал раздраженный ответ. — Дикси, как у нас насчет завтрашнего утра? Нет, и завтра утром я тоже не смогу. Дикси, прикиньте, когда я смогу увидеть его, и позвоните ему. До свиданья, — быстро проговорил адмирал.
— Не сможете ли вы прибыть в пятницу утром, к девяти часам? — спросила Дикси, по-видимому, секретарша адмирала.
— Конечно, да! — воскликнул я с огромным облегчением от того, что адмирал уже отключился.


 

Я опустил трубку на рычаг. Меня трясло от возбуждения. «Если он привел меня в такое состояние всего несколькими обычными словами, — подумал я, чувствуя дрожь в коленках, — то что он сделает со мной при встрече?» И я отчетливо представил себе, насколько безнадежно мое желание попасть на атомную подводную лодку. Адмирал приводил меня в трепет.
В пятницу утром я вошел в длинный темный коридор вашингтонской штаб-квартиры адмирала. Здесь меня встретил капитан 2 ранга William Anderson (Уильям Андерсон), будущий командир «Наутилуса» — первой американской атомной подводной лодки. Он проводил меня в приемную и по пути, к великому моему удивлению, сказал, что адмирал не сможет принять меня сегодня, но что я буду принят тремя капитанами 1 ранга, работающими под руководством адмирала. На моем необычном пути к включению в программу атомного строительства мне все чаще приходилось испытывать удивление. Мое удивление от встречи с тремя старшими офицерами, явно не ознакомившимися с моим послужным списком, еще больше усилилось от того, что наша беседа приняла необычное направление. Каждый из них хотел во всех подробностях узнать о моей технической подготовке, о том, как велико мое стремление к техническим познаниям. Мои ответы, видимо, не удовлетворили их. Техника была только небольшой частью моей общей подготовки; я работал с торпедными аппаратами, знаком с навигацией, связью, снабжением и управлением, два года служил в должности старшего помощника и два года — в качестве командира подводной лодки. Но это, видимо, не произвело на них должного впечатления.
В тот момент я действительно не представлял себе, насколько серьезной была проверка, которой меня подвергли. Этот консилиум старших офицеров был созван только для того, чтобы проэкзаменовать меня. Капитан 1 ранга М. Тарнбо руководил строительством атомных энергетических установок для подводных лодок SSN579 Swordfish(«Содфиш») и SSN584 Seadragon(«Сидрэгон») в Портсмуте (штат Нью-Гэмпшир) и прилетел в Вашингтон на один день, чтобы побеседовать со мной. Капитан 1 ранга Р. Лейни прилетел из Питтсбурга, где он представлял адмирала в его главной лаборатории и занимался разработкой судовых реакторов для подводных лодок. Капитан 1 ранга Дж. Данфорд был первым помощником адмирала в Вашингтоне.
Вызов в Вашингтон двух своих ближайших помощников только для беседы с неизвестным капитаном 3 ранга, претендующим на должность командира одного из новых кораблей, показывал, насколько большое значение придавал адмирал этому вопросу. Хотя, конечно, у офицеров могли быть здесь и другие дела. Эти люди, ставшие впоследствии мне очень близкими, в тот день показались мне настоящими инквизиторами, явно разочарованными тем, что они не нашли у меня более объемистого багажа инженерно-технических знаний.
На следующее утро я был сильно возбужден и взволнован, такое состояние часто овладевало мной в школьные годы перед ответственными играми в футбол. Точно такое же состояние испытывал я и перед тем, как подвести корабль к стенке при неблагоприятном ветре и течении. Примерно так же чувствовал я себя и тогда, когда мы шли в ночные атаки на боевые порядки затемненных кораблей и я видел в перископ надвигающиеся на нас темные силуэты.
Около полудня моему нетерпеливому ожиданию пришел конец. Седовласый худощавый адмирал сидел без пиджака за письменным столом в дальнем конце небольшого, скромно обставленного кабинета. Между дверью и его рабочим столом стоял стол для совещаний, заваленный докладами, отчетами и другими документами. В комнате не было ни портьер, ни ковров. Все стены были заняты стеллажами, забитыми книгами, а на свободных местах висели памятки,
— Здравствуйте, садитесь, — спокойно произнес он, рассматривая меня так, словно я был редким насекомым, которому предстояло, быть может, занять место в его коллекции. Я сел.
Не повышая голоса, адмирал начал критиковать мои оценки успеваемости в средней школе и в военно-морском училище. Если адмирал и был в какой-то степени удовлетворен моими лучшими оценками, то, казалось, он был совершенно недоволен мной. У меня уже появилось ощущение, что я начинаю идти ко дну, как вдруг я заметил смешинки в его глазах. Моя интуиция, оказавшаяся на этот раз предательской, почему-то подсказала мне, что он доволен моим стремлением выкарабкаться из трудного положения, в которое я попадал, отвечая на его вопросы, и я улыбнулся.
Это рассердило адмирала. Не считаю ли я эту беседу забавой? Адмирал встал и несколько подался вперед. Серьезно ли в действительности мое желание включиться в программу атомного строительства? Мои робкие заверения в этом не имели успеха. Не думаю ли я, что беседа — это простая формальность, через которую нужно пройти попутно?
Страшно рассерженный, адмирал опустился в кресло и, по-видимому, потерял всякий интерес ко мне. С недовольным видом он кратко объяснил мне, что моя академическая успеваемость в целом слишком низка и что он, вероятно, не сможет держать на этой работе человека, который знает так мало, как знаю я. И адмирал принялся за чтение лежащих у него на столе бумаг.
И тут я вспомнил совет капитана 1 ранга Маккейна: «Задай перцу этому Риковеру», — и попытался перевести разговор на то, что сделано мной после выпуска из военно-морского училища, после формального окончания обучения, когда мне было всего девятнадцать лет.
— Достаточно, — бросил адмирал, не поднимая головы.
У меня было такое ощущение, будто я получил удар в область живота.
— Достаточно, — повторил адмирал, повышая голос.
Я встал и вышел из кабинета с таким чувством, что никогда мне не бывать на атомных подводных лодках, разве что в роли пассажира. Вслед за мной вышел в приемную и Билл Андерсон, который присутствовал при нашей беседе.

— Ну вот, получилось так, как я и предполагал, — сказал я с отчаянием.
— Не вешай носа, Джордж, и не теряй надежды, — ободрил меня Билл. — Я не думаю, что адмирал принял уже окончательное решение в отношении тебя.
— После того-то, что он заявил? — недоверчиво переспросил я. — Он даже не пожелал выслушать меня, когда я хотел рассказать ему о том, чего я достиг после того, как мне исполнилось девятнадцать лет.
Эта мысль терзала меня всю субботу и воскресенье. Мне уже было тридцать два, несколько лет я командовал подводной лодкой, а мой послужной список даже не стал предметом обсуждения. Чем больше я думал об этом, тем сильнее становилось мое раздражение. Что за кисейной барышней я был тогда! Почему я не направил беседу так, чтобы она коснулась моей службы после выпуска из училища в 1944 году? Я непременно должен переговорить о адмиралом еще раз!
В понедельник адмирала не было в городе, но уже во вторник я явился в его отдел, кипя от ярости. Билла Андерсона не было на месте, и тогда я пошел к адъютанту адмирала мисс Вейв и потребовал, чтобы меня провели к адмиралу. Я был настолько раздражен, что меня всего трясло. Поражаясь, вероятно, тому состоянию, в котором я находился, и, видимо, почти уверенная в том, что меня не примут, она стала звонить по всем телефонам, разыскивая Билла. Вскоре он появился в приемной, выслушал мой рассказ и исчез.
— Джордж, адмирал велел передать, что вызовет тебя, когда захочет встретиться с тобой, — мягко сказал мне Билл, вернувшись.
Вот тут-то я и узнал, насколько ужасна горечь: поражения.
— Он сказал, что пошлет за тобой, когда захочет тебя видеть, — быстро проговорил Билл, увидев выражение моего лица. — И у меня есть основание полагать, что он обязательно пошлет за тобой.

На этот раз в его голосе было что-то такое, что смягчило удар, и я почувствовал, что не все еще потеряно.
В субботу 9 марта, почти через две недели после этого разговора, я сидел в приемной Риковера в ожидании беседы, в результате которой, как мне казалось, адмирал сможет составить окончательное мнение о полной моей непригодности. Однако адмирал, отношение которого ко мне коренным образом изменилось, с таким пониманием выслушал мой рассказ о годах службы после выпуска из военно-морского училища, что я снова почувствовал себя полностью теряющим душевное равновесие.
— Дикси, — вдруг позвал он секретаршу, — зайдите сюда.
В дверях появилась одетая в серый костюм симпатичная секретарша.
— Засеките время, — сказал ей адмирал.
— Сейчас десять минут первого, адмирал, — ответила она.
— Стил, — начал адмирал угрожающим тоном, —; я пойду на риск и поставлю на вас, но сначала я хочу проверить вашу способность быстро обделывать дела. Я хочу, чтобы вы сами освободились от занимаемой вами должности, и я хочу видеть вас здесь за работой в понедельник в восемь утра. Я же буду сидеть здесь не сходя с места, и мы посмотрим, сколько пройдет времени, прежде чем зазвонит телефон и капитан 1 ранга Маккейн скажет мне свое «добро».
У меня защемило сердце: это была совершенно неслыханная ломка установившегося бюрократического порядка мирного времени. Я не имел ни малейшего представления о том, где в данный момент находится Маккейн, и попытался объяснить адмиралу нереальность поставленной передо мной задачи, но он не захотел и слушать. Тогда я выбежал из кабинета и бросился к ближайшему телфону. У меня не было никаких сомнений в отношении того, как Маккейн отнесется к моему немедленному уходу из отдела. Мы ведь только начали разработку основного проекта для начальника морских операций, и потребуется немало времени, чтобы ввести в курс дела новичка, принятого на мое место.
— Риковеру вы потребуетесь не раньше, чем через шесть месяцев, об этом можно судить по графику строительства кораблей. И тогда, пожалуйста, идите туда, — неоднократно говаривал он мне.
И вот теперь я гадал, где мог быть мой начальник в этот субботний полдень. По делам службы он часто оказывался по субботам далеко от Вашингтона. Он мог вылететь на самолете на какую-нибудь встречу или совещание в самый отдаленный угол страны. Или же он мог пропадать в одном из бесчисленных кабинетов Пентагона.
Но сегодня счастье продолжало улыбаться мне: Маккейн был дома. В нескольких словах я изложил ему суть дела и подчеркнул, что адмирал Риковер сидит у телефона в ожидании его звонка с сообщением о моем освобождении. Капитан Маккейн — человек действия, кроме того, он давно уже решил помочь мне.
— Джордж, — сказал он, не колеблясь, — это большая удача. Я позвоню Риковеру и скажу, что ты можешь работать у него.
Я был бесконечно рад и благодарен ему. Билл рассказал мне позднее, что это произвело впечатление даже на адмирала Риковера:
— Четырнадцать минут, — лаконично произнес он с удовлетворением.

 



Глава 3. ИЗУЧЕНИЕ ЯДЕРНОЙ ТЕХНИКИ


В первый же день моей работы в отделе корабельных реакторов Комиссии по атомной энергии, где занимались разработкой атомных энергетических установок для военных кораблей, я попал в руки капитана 1 ранга Джима Данфорда. Он кратко изложил мне огромную программу, которую предстояло пройти. От удивления я только хлопал глазами, когда он стал перечислять предметы — основы дифференциального исчисления, ядерная физика, термодинамика, теория электричества — и различные отрасли техники, которыми мне предстояло заняться.
Правда, мое настроение несколько улучшилось, когда он подробно рассказал о предстоящих поездках на трехнедельный срок на атомную учебную базу в Арко (штат Айдахо) для практической работы и досконального изучения материальной части, а также для тренировки в управлении настоящей атомной энергетической установкой — наземным прототипом реактора «Наутилуса». Если и были допущены просчеты в его конструкции, то адмирал Риковер хотел, чтобы они обнаружились на суше, а не на море. Принцип «сначала на суше, а потом в море», впервые примененный при испытании опытного образца энергетической установки для первой в мире атомной подводной лодки, впоследствии неуклонно соблюдался при обучении личного состава, которому предстояло управлять реакторами в море. «Крутить болты и гайки после всей этой теории будет просто одно удовольствие», — подумал я.
— Но, как вы уже могли догадаться, это не главная причина того, что вы находитесь здесь, — любезно пояснил каперанг.
— Нет?
— Нет. Мы могли бы направить вас в специальную школу по изучению атомной энергии в Нью-Лондоне, если бы все, чему мы хотели научить вас, ограничивалось бы ядерной техникой. Вы находитесь здесь, чтобы усвоить кое-что из того, что мы считаем более важным для вас как для командира атомной подводной лодки. Мы хотим, чтобы вы поучились здесь у людей, устанавливающих правила, и усвоили, почему безопасность корабля требует, чтобы те или иные вещи делались так, а не иначе. Например, почему технические стандарты должны быть столь высокими, почему мы настаиваем на практическом совершенствовании конструкции клапанов первичного контура и почему такой существенной является правильная методика работы. Вам нужно будет близко познакомиться с адмиралом Риковером и его ближайшими помощниками, чтобы усвоить принципы, лежащие в основе нашей методики. Ваша задача будет не из легких, — добавил он зловеще.
Мне было о чем подумать в тот первый вечер, когда я приволок груду учебников в нашу спальню, которую моя жена Бетти срочно переоборудовала в небольшой кабинет для работы по вечерам. Моей подводной лодкой станет, по всей вероятности, «Сидрэгон», строящийся на военной верфи в Портсмуте,— трехтысячетонный брат «Скейта» (третьей американской атомной подводной лодки). Вопрос, намного ли больше года пробуду я в Вашингтоне, оставался пока открытым. Все зависело от темпов строительства моего корабля. А за это время мне нужно изучить эти книги.
Втянуться в учебу после стольких лет перерыва было не так уж трудно, как мне казалось вначале. Задумчивое лицо адмирала Риковера, чей неодобри- тельный взгляд, казалось, выражал убеждение, что ни один из нас по-настоящему не подходил для дан- ного дела, стояло передо мной даже по ночам. Не- вероятная быстрота, с которой я был освобожден от последней занимаемой должности, и боязнь, что с такой же быстротой — я был уверен в этом — адми- рал способен отослать меня обратно, долгое время заставляли меня считать свое положение в отделе корабельных реакторов довольно непрочным. И не -потому, что у меня могли быть какие-нибудь столкновения с «любезным старым джентльменом», как мы, будушие командиры подводных лодок, часто называли его за глаза. За первые шесть недель я видел его только один раз в коридоре. Поравнявшись с ним, я пожелал ему доброго утра, но он даже не взглянул на меня.
В учебном кабинете отряда будущих командиров подводных лодок стояли столы для трех капитанов 3 ранга, которые были всего на год старше меня, и для капитана 2 ранга Билла Андерсона. Теперь в этот отряд попал и я. Высокий компанейский парень Шеннон Крамер отличался здравостью суждений и своим ирландским обаянием. Дэн Брукс выделялся остроумием и поразительной проницательностью. Я всегда восхищался им. Третьим офицером оказался мой старый друг и бывший командир Билл Беренс. Он был принят в отдел корабельных реакторов за неделю до меня. Это был отряд счастливцев, стремящихся к одной общей цели.
Обучение в некоторых случаях велось довольно искусными способами. Примерно через неделю после моего прибытия в отряд я занимался изучением классических случаев аварий, возникших при эксплуатации корабельных реакторов: ввиду того что установочные данные оказались неправильными, один важный клапан был обработан с ошибочными допусками и подлежал замене; на месте пренебрегали методикой, тщательно разработанной отделом корабельных реакторов, и это привело к плачевным результатам и так далее в таком же роде.
— Перепишите эти случаи в таком виде, чтобы их можно было размножить для всех занятых в нашей программе, — сказал Данфорд.
Когда он вышел, я горячо принялся за дело.
— Ни пуха тебе, ни пера, — пожелал Шеннон.
— Мои наилучшие пожелания, — добавил Дэн.
— Что это значит? — удивленно спросил я.
— О, мы занимались тем же самым делом, когда прибыли сюда, но в конечном счете получили только взбучку от старика, — ответил Шеннон.
Я принялся за работу с удвоенным старанием, но спустя несколько месяцев стал догадываться, что это было ловким ходом, направленным на то, чтобы заставить нас вдумчиво вчитываться и переваривать эти случаи.
Утром в день нашего первого отъезда на практику в Арко, где был установлен прототип корабельного реактора, адмирал Риковер вызвал к себе Билла Беренса и меня. Я не был у него со времени нашего последнего памятного разговора с ним. Когда мы вошли в его кабинет, он стоял без пиджака около заваленного документами письменного стола и читал какую-то бумагу. Предложив нам сесть, адмирал сразу же приступил к делу:
— Я хочу, чтобы вы работали там так, как вы никогда еще не работали. Покажите пример тем парням, тем матросам, что обучаются там. Некоторые из них, как вы знаете, окажутся в ваших экипажах. Учитесь с самых азов. Начните с чистки трюмов. Будете ли вы, командиры, чистить трюмы? — стукнул он кулаком по столу и свирепо уставился на нас.
— Да, сэр, — ответили мы дружно.
— Хорошо. Работайте по крайней мере по шестнадцать часов в сутки и научитесь чему-нибудь. Пишите мне каждую неделю и извещайте о проделанной вами работе. Ставьте меня в известность обо всех недостатках и неполадках. Плохие новости тоже сообщайте, чтобы я смог чем-нибудь помочь делу. Я вовсе не нуждаюсь в хороших новостях. Вы меня поняли?
Он протянул нам руку, и мы по очереди пожали ее. Я был даже несколько удивлен, что он позволил себе такую фамильярность.
Небольшой городок Арко в штате Айдахо был выбран в качестве места для атомной учебной базы ввиду того, что он расположен в пустыне и удален от крупных городов. Мы прибыли в Арко после нескольких часов езды по бесконечно прямой дороге, по обе стороны от которой, на большом расстоянии от нее, виднелись высокие горы. В этот солнечный апрельский день воздух был поразительно свежим и кристально чистым. Мы обрадовались представившейся возможности впервые познакомиться с атомным реактором, установленным в большом бетонном здании, вокруг которого были построены «куонсетские хижины» '. (' Сборные цельнометаллические дома полукруглого сечения (Прим. перев.)

Принципиальная схема работы ядерной установки подводной лодки...

 

Неподалеку стояло низкое здание, в котором размещалась администрация и был оборудован кафетерий. Все постройки были обнесены высоким проволочным забором со сторожевыми вышками. В невысоких кустах за колючей проволокой паслись антилопы.
— Яки! — воскликнул я, к удивлению Билла, настолько местность и обстановка соответствовали моим представлениям о Сибири.* (К прискорбию автора, следует заметить, что у него, мягко говоря, весьма неправильное представление о Сибири, так как Сибирь — это далеко не пустыня.)
Мы начали повышать свою квалификацию с самого дна наземной модели атомной подводной лодки, как этого потребовал от нас адмирал. Мы работали как одержимые и, ползая вдоль трубопроводов и электрической проводки, изучали атомную энергетическую установку до малейших ее деталей.
С восьми утра и до полуночи мы трудились беспрестанно, делая только короткие перерывы для приема пищи. О том, что наступили суббота и воскресенье, мы узнавали только по закрытым дверям кафетерия. В эти дни мы удовлетворялись только обедами, которые видели на экране телевизора, да кукурузными хлопьями, которые продавал нам охранник.
Никогда я не испытывал такого полного удовлетворения, как в конце срока своего последнего пребывания в Арко, когда я уже смог самостоятельно запустить реактор. Уже не имея за спиной инструктора, наблюдавшего за моими действиями, я устанавливал различные режимы работы реактора, запускал, останавливал и разгонял его, то есть делал все то, что необходимо для работы этого прекрасного творения технической мысли. Как хорошо, что командир подводной лодки может научиться управлять своим кораблем, еще не ступив на него ногой!
Адмирал в свою очередь стал признавать факт присутствия в отделе двух младших кандидатов на должность командира подводной лодки. Это выглядело так, словно нас приняли в члены тайного общества. Мы с Биллом Беренсом присоединились к Шен-кону Крамеру и Дэну Бруксу и стали вместе с ними, а также каждый в отдельности, бывать у адмирала.
В то время Билл Андерсон считался старшим отряда будущих командиров или, как в шутку прозвали его преданные секретарши адмирала, «президентом будущих командиров». Именно за ним прибегали посыльные адмирала. «Президент» был первым на очереди на получение назначения и поэтому старшим среди нас. Он бывал в кабинете у адмирала по нескольку раз в день по поводу того или иного плана.
Однажды наш «президент» был вызван к адмиралу по телефону. Туда он отправился бегом, а обратно вернулся не спеша. Вид у него был задумчивый.
— Адмирал уверен, что командиры кораблей военно-морского флота не поощряют стремление молодых офицеров к учебе и полезному чтению. Он очень разочарован своими последними беседами с офицерами. Он хочет, чтобы мы придумали какой-нибудь способ помочь ему в этом, — информировал нас Билл.
Мы пораскинули умом и вскоре представили адмиралу план кампании, на котором он поставил свою подпись. Официальным письмом на имя начальника Главного управления личного состава и письмами ряду старших офицеров, а также лично мы известили всех о том, что для успешного участия в работе по новейшим программам, таким, как ядерное оснащение, необходимо, чтобы офицеры продолжали совершенствовать свои технические знания в свободное от службы время. Это, вероятно, возымело некоторое действие, но адмирал по-прежнему ходил с кислой миной.
— Большинство наших молодых строевых офицеров вьют свое гнездышко и тратят время на пустые развлечения, — громыхал старик. — Они отработают свои восемь часов и бегут домой смотреть телевизор. И одного офицера из двадцати не сыщешь, который бы в свободное время занимался чем-нибудь полезным. Так откуда же я возьму достаточное количество людей для выполнения ответственных задач?
Мы беспомощно смотрели на него, пока он произносил свою тираду.
— И вот вы, руководители, тоже не будете руководить. Вы не развиваете полезные навыки у этой молодежи.
Но его упреки в наш адрес звучали с явной печалью в голосе. Он обращался с нами как отец, поучающий своих сыновей, которым предстояло включиться в ведение семейного предприятия. Он был терпеливым при объяснениях, спокойным и любезным в обхождении с нами, но при этом всегда оставался прямым и резким.
Однажды в пятницу утром, а дело было уже в сентябре, адмирал вызвал к себе весь отряд будущих командиров. Мы обсудили с ним ряд вопросов, а затем адмирал заговорил о том, как одна супружеская чета собирается провести большую часть субботы. На моем лице явно было написано страдание, несмотря на все мои усилия не выдать своих чувств. Дело в том, что мы с Бетти запланировали выехать за город в пятницу после работы — нашу первую поездку за шесть месяцев моей службы в отделе корабельных реакторов. В тридцати милях отсюда, в Аннаполисе (штат Мэриленд), должна была состояться встреча выпускников военно-морского училища. Жена, как и я, с радостью приняла это приглашение.
— У вас есть планы на завтра, Стил? — внезапно набросился на меня адмирал, явно торжествуя.
— Да, сэр, — признался я, чувствуя, что все летит кувырком.
— И каковы же ваши планы? — спросил он, и в его глазах забегали чертики.
— Встреча выпускников военно-морского училища и футбольный матч.
— Футбольный матч! — фыркнул он. — Я не был на них с 1923 года. Лучше было бы, если бы вы сделали что-нибудь более полезное. Извольте быть завтра к полудню в Нью-Лондоне на «Скейте»!
Бесполезно было возражать и что-либо доказывать. Я продал билеты на ответственнейший матч, а в моих хороших отношениях с начальником появилась трещина.
В Нью-Лондоне я убедился, что у адмирала было достаточно оснований для подобного приказа. В субботу вечером на атомной подводной лодке «Скейт» предполагалось впервые довести до «критического состояния» реактор. Операция должна была проводиться под руководством и в присутствии физиков из Комиссии по атомной энергии. Это была единственная в своем роде возможность увидеть собственными глазами пробуждение безмолвного могущественного джина и полюбоваться уверенными действиями инженерно-технического состава «Скейта» во главе с капитаном 2 ранга Джеймсом Калвертом. Адмирал Риковер также прибыл сюда, чтобы лично присутствовать при этом событии, и еще до того, как ранним утром следующего дня закончилась вся эта процедура, я почувствовал себя здесь почетным гостем, занявшим свое место в пятидесятиметровом ряду стульев.
Круг вопросов, которыми мне приходилось заниматься в процессе обучения, все более расширялся благодаря частым поездкам на действующие атомные подводные лодки и на те, что еще строились в Нью-Лондоне, а также в лабораторию в Беттисе (близ Питтсбурга), где фирма «Вестингауз» проводила работы по программе Комиссии по атомной энергии, и на строительство нового наземного прототипа корабельного реактора в Виндзоре (штат Коннектикут). Целую неделю я провел в море на борту «Скейта». Постепенно я приобретал практические навыки управления атомной подводной лодкой под руководством капитана 1 ранга Ричарда Лейнинга на «Сивулфе» и капитанов 2 ранга Андерсона и Калверта (командиров подводных лодок «Наутилус» и «Скейт»).
Строительство «Сидрэгона» двигалось очень медленно. Я уже стал «президентом» отряда будущих командиров, и казалось, что никогда не выйти мне в море. Но в августе 1958 года я получил наконец предписание начать в будущем месяце прохождение пятинедельного курса обучения в беттисской лаборатории и прибыть затем в Портсмут на военную кораблестроительную верфь в качестве будущего командира атомной подводной лодки «Сидрэгон».

 


 

Глава 4. ВСТРЕЧА С „СИДРЭГОНОМ"

 

Каждый, кто входил в ярко освещенный конференц-зал, чувствовал, что здесь происходит важное событие. Да, здесь, в Беттисе (штат Пенсильвания), в лаборатории фирмы «Вестингауз электрик», работающей по программе Комиссии по атомной энергии, должно было состояться первое собрание экипажа «Сидрэгона». Большинство собравшихся проявляло, очевидно, огромный интерес к стоящему перед ними, одетому в гражданское платье человеку: ему они должны были вверить свою жизнь.
Я в свою очередь пристально вглядывался в каждое из этих спокойных лиц, зная, в какой большой степени зависит наш успех от этих тщательно отобранных высококвалифицированных офицеров и матросов. Двадцать матросов срочной службы и четыре офицера — ядро экипажа корабля и основная часть его инженерно-технического состава — сидели прямо передо мной в неописуемых нарядах.
Я уже забыл, что говорил им и что они отвечали мне, но все мы понимали, что эта встреча не была простой формальностью, что безопасность подводной лодки зависит от каждого из нас в отдельности. Один ненадежный член экипажа мог подвести всех остальных.
После собрания я вышел с нашим старшим инженером-механиком, капитаном 3 ранга Уильямом Лейлором. На пять лет моложе меня, высокий статный мужчина с наигранно непринужденными манерами, Билл был отличным морским офицером. Раньше мы служили вместе на USS Harder (SS-257)(«Хардере») и хорошо знали друг друга. Как того требует флотский обычай, он старался теперь привыкнуть к уставному обращению «командир» вместо «Джордж», как он звал меня раньше, когда я был старшим помощником командира лодки.

USS Harder (SS-257)

Билл перешел с «Хардера» на атомные подводные лодки намного раньше меня. Он служил на «Сивулфе» — второй американской атомной подводной лодке, а в течение восемнадцати месяцев — на самом «Наутилусе». Незадолго до отправления в первое подводное плавание к Северному полюсу он побывал у меня в Вашингтоне.
— Джордж, мне очень хотелось бы пойти вместе с тобой на «Сидрэгоне», — просто сказал он.
Я был очень доволен этим. С помощью капитана 2 ранга Билла Андерсона, его командира, мне удалось быстро уладить дело. У Лейлора был богатый опыт работы на атомной подводной лодке в море, которого недоставало остальным офицерам. «Мы многому должны будем поучиться у него», — размышлял я, пока мы с ним шли к автомашине.

В машину, в которой мы отправились на нашу холостяцкую квартиру, к нам сели еще три офицера-подводника: капитан-лейтенант Эдвард Бёркхалтер — хороший организатор, весьма одаренный капитан-лейтенант Роберт Доулинг, родившийся в Аргентине в семье американских подданных, и капитан-лейтенант Логан Мэлон, за неистощимым юмором которого скрывался холодный рассудок. Все они были опытными подводниками.
Мы оказались в этом предместье Питтсбурга для детального изучения атомной энергетической установки, которая монтировалась в то время на «Сидрэгоне». Пять недель было отведено нам по программе на изучение ядерных приборов, механизмов, конструкции активной зоны реактора, а также термодинамики, гидравлики и многих других важных предметов, знание которых имеет огромное значение для надежной эксплуатации корабля. В программу наших занятий были включены посещения лаборатории и связанных с ней промышленных предприятий.
С особенностями чудесной атомной энергетической установки, которая обеспечит корабль теплом, светом и энергией для движения, нас знакомили люди, принимавшие участие в ее создании. Ни в одном учебнике нельзя найти все те соображения, которые легли в основу конструкции, и ни один учебник не мог помочь нам понять, на чем основываются все меры предосторожности. Члены команды, занятые испытанием корабельного реактора, должны были лично убедиться в абсолютной необходимости строгого соблюдения всех тех правил, которые были установлены конструктором.
— Что произойдет, если оставить пресную воду в системе охлаждения приводных двигателей регулирующих стержней реактора при температуре выше критической в течение лишних десяти минут? — спросил как-то один из матросов.
Указывая на цветной ползунок приводного механизма стержня на экране, конструктор объяснил, что избыточное тепло оказывает вредное действие на точность работы электромотора.
— Если превышение максимальной температуры продлится хотя бы десять минут, то почти наполовину сократится срок службы этого дорогостоящего механизма, а при перегреве несколько большей продолжительности он вовсе выйдет из строя, — объяснил специалист.
Вспомнив лекцию, на которой нас знакомили с правилами замены этих механизмов, мы все пришли в ужас. Стоит только вахтенному не заметить подъема температуры воды в системе охлаждения, и наш корабль может попасть на целый месяц на судоремонтную верфь. С каждым разом нам становилось все яснее, что следовало и чего не следовало делать с нашей корабельной установкой и к чему может привести невнимательность одного человека. Наши знания проверялись ежедневными опросам и частыми экзаменами, проводившимися по указанию Риковера. Офицеры и матросы сидели вместе в одном классном помещении и проходили одинаковый курс обучения.
Пятинедельный курс нашего обучения закончился в ноябре строгим выпускным экзаменом. Все мы получили короткий отпуск, после которого нам следовало прибыть на кораблестроительную верфь. Билл Лейлор, Эл Бёркхалтер, Логан Мэлон и я в тот же вечер выехали на моей машине прямо в Портсмут, где жили наши семьи.

Верфь Portsmouth, Virginia, 2010 строительство лодок продолжается...

Здесь меня ждал удар. Как-то днем на приеме, еще во время отпуска, я встретил контр-адмирала Р. Мура, начальника кораблестроительной верфи, который в дальнейшем не раз оказывал мне неоценимую помощь. Но теперь он был резок со мной.
— Вы явились сюда слишком рано! Корабль еще не готов для вас. Вам следует забрать своих людей и отправиться с ними на шесть месяцев куда-нибудь подальше, — выпалил он.
Я был ошеломлен, но вскоре понял, что я могу стать бельмом на их глазу, ведь они и так не управляются со сдачей подводной лодки в срок.
— Адмирал, я только выполняю полученные приказы,— сказал я и затем безуспешно пытался перевести разговор на другую тему. Его нельзя уже было удержать. Мы обсудили с ним весь комплекс взаимоотношений между экипажами новых кораблей и верфями, на которых они строились. Мне показалось, что адмирал твердо убежден в том, что экипаж можно пускать на корабль для ознакомления с ним только тогда, когда строительство его завершается. Хотя я и не мог согласиться с этим, но знал, что имею дело с сильной личностью, и не особенно спорил.
На следующей неделе я убедился в том, что адмирал Мур был прав.
Мы с Биллом Лейлором нашли «Сидрэгон» в сухом доке. Вся верхняя часть подводной лодки скрывалась за беспорядочным нагромождением лесов и подмостков. Была снята значительная часть верхней палубы и надстройки, обнажился неприглядный на вид переплет трубопроводов и элементов оборудования, а вокруг верхней части ограждения рубки была сооружена будка, напоминавшая сказочный домик на курьих ножках. Компрессорные и сварочные установки, шланги для подачи сжатого воздуха к пневматическим инструментам, электрокабели сварочных агрегатов и строительный мусор полностью поглотили лодку. В ее борту был сделан огромный квадратный вырез, через который устанавливалось оборудование. В общем, она имела ужасный вид.
Мы с огромным трудом пробрались среди досок и лесов внутрь корабля. Пустые места указывали на то, что здесь будет устанавливаться оборудование. Повсюду лежали толстенные скрученные электрические кабели. Корабль был спущен на воду еще до того, как на нем установили носовые торпедные аппараты, и предназначенные для них большие отверстия зияли в носовой части подводной лодки. Сам торпедный отсек был почти совершенно пустым: работы здесь и не начинались. На «Сидрэгоне» еще не было ни коек, ни рундуков, переборки не были окрашены. Основные агрегаты в машинном и реакторном отсеках стояли несвязанными между собой. Практически не был доведен до конца ни один длиннющий трубопровод, ни одна линия электропроводки. В довершение всего я обнаружил на корабле только двадцать рабочих.

Когда мы поднялись наверх, настроение у меня было прямо-таки паршивое. Я с грустью посмотрел на подводную лодку.
— Билл, как ты думаешь, войдет она в строй через год, считая от этого дня? — споосил я каким-то неестественным голосом.
— Это настоящий кавардак, командир, — мрачно ответил он.

 


 

Глава 5. ВЫХОДИМ В МОРЕ

 

Матросы и офицеры «Сидрэгона» толкались вокруг старых, одолженных на время письменных столов, поставленных в отведенном нам углу служебного помещения производителя работ. Повсюду велись горячие споры по поводу планов подготовки экипажа и предстоящих лекций. Столы были завалены бумагами, документами и наставлениями, на полу вырастали высокие стопки книг. Производитель работ на «Сидрэгоне» лейтенант Поль Диль с озабоченным видом выслушивал мои требования о предоставлении нам подходящей баржи или надлежащего места в здании заводоуправления для размещения людей, а также шкафов с выдвижными ящиками и запорами, где бы мы могли хранить секретную литературу по корабельным реакторам и блокноты с секретными записями. Непрестанно входили и выходили люди, которые докладывали мне о создании новых учебных пособий, о подготовке классных помещений или о состоянии наших синек. Две секретарши и несколько служащих верфи, сидевшие за письменными столами, пытались как-то продолжать свою работу под неумолчный рокот голосов и стрекот пишущей машинки, на которой стучал главный старшина писарь «Сидрэгона» Ричард Кейрон.
Однажды в этот бедлам попал инженер-капитан 1 ранга — непосредственный начальник производителя работ на «Сидрэгоне». Краска негодования залила его лицо. Он быстро прошел в свой кабинет и вызвал меня к себе.

— Вы должны соблюдать здесь тишину и порядок, — приказал он мне.
— Капитан, я не получил надлежащего помещения для своих офицеров и матросов, — гневно возразил я ему.
— Но мы не можем работать при таком гаме, — ответил он.
— Мне очень неприятно, что мы вам мешаем, попытаемся шуметь поменьше, но у меня, как вы можете видеть, сэр, тоже есть чем заниматься, а я не получил и пяти процентов того, что мне положено или что обещали предоставить нам. У нас нет классных помещений, у нас нет закрывающейся на ключ комнаты для наших секретных наставлений по корабельным реакторам. Я не останусь в вашей конторе ни одной лишней минуты после того, как вы дадите мне помещение!
Капитан 1 ранга заколебался. Он думал, вероятно, о том, что есть способ избавиться от всех нас вместе взятых. Он предложил мне сесть.
Как можно короче я объяснил ему, что нам предстоит сделать на верфи. Прежде всего нам нужно во всех самых мельчайших деталях понять принцип работы корабельной установки. Изучение теоретических работ и наставлений было закончено в Беттисе, теперь же нам нужно твердо запомнить место каждого клапана и выключателя, каждой детали, каждого витка трубопровода на этом очень сложном корабле. Атомная энергетическая установка подводной лодки впервые будет испытываться военными моряками. До того, как мы станем проводить такие испытания, нам нужно хорошо во всем разобраться.
Сами испытания очень сложны и требуют высокой точности. В ходе их нам придется выполнить сотни различных операций, прежде чем мы убедимся в правильности работы всех агрегатов. Нам нужно обнаружить даже самые незначительные погрешности в их работе. Ошибки, допущенные личным составом, могут привести к смертельному исходу или к увечьям, а также отсрочить на многие месяцы завершение строительства.

Нам нужно установить распорядок работы нашего инженерно-технического персонала и написать мн-струкции для аттестации матросов и для вахтенных. Технические операции, описания которых хватило бы на толстую книгу, нужно изложить с максимальной тщательностью, особенно такие разделы, как система выключения реактора, система загрузки охладителя и автоматического управления клапанами, а также вспомогательная система циркулирующей воды.
Я подчеркнул, что подчинен не начальнику военно-морской верфи, а только начальнику Первого военно-морского района с центром в Бостоне. Как будущий командир корабля я никому не подчинен на верфи, а должен только руководить вверенными мне людьми, как это записано в соответствующей статье морского устава.
Капитан 1 ранга понимающе покачал головой.
— Да, вы, конечно, находитесь здесь, чтобы подгонять нас и жаловаться на нас, — сказал он, криво усмехнувшись.
— Если потребуется, то и жаловаться, сэр, — согласился я. — Но мы оба заинтересованы в том, чтобы сделать «Сидрэгон» хорошим кораблем.
— Хорошо, что вы от меня хотите? — осторожно спросил он, желая поскорее очистить свою канцелярию от меня и от моих людей.
И на следующий день мы получили свою канцелярию, классное помещение и что-то вроде баржи. Мы нашли ее стоящей в сухом доке рядом с «Сидрэгоном». Ее днище было залатано в нескольких местах. Эта стальная однопалубная баржа длиной около тридцати и шириной около двенадцати метров в действительности оказалась в гораздо худшем состоянии, чем мы предполагали. Войдя внутрь, я увидел, что на ящики с запасными частями, предназначенными для ремонтных работ на подводных лодках, стекают струйки дождевой воды. Паровое отопление действовало плохо, хотя стояли типичные для этого времени года в Новой Англии холода. Наши ноги коченели от соприкосновения с холодной стальной палубой. За многие годы использования ее экипажами подводных лодок, поставленных на капитальный ремонт, баржа превратилась в изношенную, ржавую посудину. Но эта лоханка теперь стала нашей, и мы приступили к работам по ее оборудованию и утеплению, чтобы сделать наше пребывание на ней более или менее сносным.
День за днем мы ползали по всей подводной лодке, прослеживая трассы трубопроводов, изучая только что установленное оборудование и знакомясь с каждой ее деталью. У команды установились дружеские отношения с рабочими. В конечном счете от их мастерства зависело, насколько хорошо мы будем чувствовать себя в открытом море. Мы нашли, что американский рабочий не очень любит торопиться: он предпочитает выполнять работу в своем собственном темпе и, как правило, тщательно и искусно. Для людей, которым он симпатизирует, он готов сделать все возможное.
Но дела на верфи обстояли так, что я вынужден был признать правоту начальника верфи: мы прибыли сюда слишком рано. После того как экипаж «Сидрэгона» прибыл на верфь, рабочих, занятых на нашей лодке, перебросили на другие корабли. И вот теперь, в декабре, монтаж основных агрегатов подводной лодки отставал от плана практически на шесть месяцев. В который уж раз я пошел на прием к адмиралу Муру с просьбой ускорить работы.
— Джордж, — раздраженно выпалит он, -— от того, что ты надоедаешь мне, дело быстрее не пойдет. Я закончу твою лодку вовремя и совершенно не нуждаюсь в напоминаниях о том, что мы отстаем от плана.
— Адмирал, — отвечу я ему, — вы единственный человек на заводе, который считает, что лодка будет закончена в срок. Вы должны лично дать толчок работам на ней, как это было с «Содфишем».
— Кто говорит, что мы не уложимся в срок? — спросит он, хватаясь за телефонную трубку.
И многим из сомневающихся достанется от своего начальника.
Мур просто отказывался слушать неприятные новости, так как он точно знал, что можно сделать. И когда очередной корабль покидал верфь, сразу же увеличивался приток рабочих, обслуживающих «Сид-рэгон», число их доходило порой до тысячи человек в день.
Пока на верфи велась эта борьба за сроки, мы неоднократно собирались по вечерам и вместе — иногда только одни офицеры, а иногда и весь экипаж— проводили свободное время. В один из таких вечеров у меня впервые возникла по ассоциации мысль о движении подо льдом. Одно дело, когда имеешь о чем-либо абстрактное представление, и совсем другое, когда испытаешь это.
Как-то после ужина на слабо освещенном замерзшем пруду катались на коньках шесть пар — офицеры со своими женами. Вечер был безоблачным и ужасно холодным. Чтобы согреться, мы начали играть в пятнашки. На мне были коньки для фигурного катания с зазубренными носами, и я неуклюже убегал от Бабетты Бёркхалтер: она прекрасно каталась на своих бегашах и была в этот момент водящей. Тяжело упав, я заскользил по льду на животе. Не знаю почему, но в этот момент я явственно ощутил под собой темную воду и представил нашу подводную лодку подо льдом выглядывающей через отдушину из черноты холодного подледного мрака. Я знал, что скоро отправляется в поход «Скейт», и меня всего передернуло от этих мыслей.
Весной 1959 года на кораблестроительную верфь вернулся SSN-579 Swordfish («Содфиш») — атомная подводная лодка того же типа, что и «Сидрэгон». Ее поставили на многомесячное завершение ремонтных работ, после чего она должна выйти в Тихий океан. Командир подводной лодки Шеннон Крамер был непреклонен в своем стремлении быстрее закончить все работы на корабле.
— Ты знаешь, Джорж, достаточно тебе свистнуть «Содфишу», и он, как собачка, побежит за тобой к пирсу, так много у нас узлов с твоей лодки, — сказал он мне однажды, после того как у нас исчезла панель с приборами для контроля за температурой.
— Не стоит благодарности, Шеннон, — ответил я, поняв его намек, зная, что ремонтирующийся корабль имеет преимущество перед строящимся. 

 


 

Члены моего экипажа называли «Содфиш» «Сод-дрэгоном»(Игра слов: «содфиш» в переводе означает «меч-рыба», в «сод-дрэгон» — «меч-дракон». (Прим. п е р е в.).

SSN-579 Swordfish

— Не скажи, ведь ты хранил эту панель для себя, ведь какой-то корабль должен будет повторить путешествие «Наутилуса» в обратном направлении и пройти с востока на запад через полюс. Мы не можем сделать этого: у нас нет подходящего для этой цели оборудования. Тебе следует помнить об этом, ибо ты как раз и можешь оказаться тем счастливцем, а поэтому твой корабль должен быть оснащен всем необходимым. Под полюсом, с востока на запад — вот это путешествие! — воскликнул он, лукаво поглядывая на меня.
Я только что вернулся с очередного совещания у, начальника верфи.
— Шеннон, если так дело пойдет и дальше, то я вообще никогда не сдвинусь с этого места, — сказал я.
Казалось, что до арктических походов еще очень далеко.
Но я ошибался. В первых числах июля начались ответственные испытания. К этому времени экипаж подводной лодки был уже полностью укомплектован и включал семьдесят восемь матросов и старшин срочной службы. Мне теперь помогали в работе мой старший помощник капитан 3 ранга Джим Стронг и семь офицеров. Пятнадцатого июля я выполнил наконец приказ о моем назначении офицером, командующим «Сидрэгоном», и принял на себя всю полноту власти и ответственности за корабль. Когда корабль вступит в строй, я буду утвержден в должности его командира. Часы, заполненные работой, стали более длинными, а выходных дней вовсе не стало.
Реактор нашего корабля отлично показал себя с незагруженной активной зоной, и в День труда, отмечаемый в США в первый понедельник сентября, «Сидрэгон» был готов к первому пуску его мощной корабельной установки. В реакторном отсеке лодки собрались ученые из Беттиса, представители Комиссии по атомной энергии из Вашингтона и корабельные инженеры.
Во временной деревянной надстройке на корме корабля расположились со своими приборами и таблицами ученые, которые «выслушивали» реактор как раз в тот момент, когда мы медленно извлекали регулирующие стержни. По мере их извлечения из активной зоны реактора неуклонно увеличивалась интенсивность ядерной реакции. Заколебались стрелки индикаторов приборов, словно они приняли возникшие в результате радиации импульсы.
В этот момент я вспомнил вечер в похожем на плавательный закрытом бассейне в Арко, в который специально для разборки и изучения погружали отработанные стержни. Инструктор привел нас с Биллом Беренсом в огромное ангароподобное здание, где находился прототип корабельного реактора. Пройдя через двойные двери, мы очутились у края бассейна с нависающим над ним сводчатым потолком. Инструктор указал нам на темный предмет на дне ванны с прозрачной водой, около которого двигались телеуправляемые механические руки манипулятора.
— Первая выгоревшая активная зона с «Наутилуса»,— почтительно произнес он.
Мы в полном молчании смотрели вниз. Эта активная зона позволила подводной лодке пройти свыше шестидесяти тысяч миль. Если бы не слой воды, который служил защитным экраном, то за то время, что мы находились около активной зоны, мы получили бы смертельную дозу радиации.
— Выключите свет, — приказал инструктор.
Погас свет, и я внезапно почувствовал приступ боли от охватившего меня ужаса, который, наверно, испытывал пещерный человек. Бассейн заполнился бледно-голубым неземным свечением, тускло отражавшимся на наших лицах. Светящаяся активная зона казалась живой. Мы словно приросли к месту.
«Это был эффект Черенкова» *, (Эффект Черенкова — так в зарубежной литературе обычно называют эффект Черенкова — Вавилова — своеобразное оптическое явление, открытое в 1934 году советским физиком Н. А. Черенковым, выполнившим ряд экспериментов по предложению академика С. И. Вавилова. Оно заключается в излучении света, возникающем при движении в веществе заряженных частиц в том случае, когда их скорость превышает скорость распространения световых волн в этой среде. Эффект Черенкова — Вавилова имеет большое практическое значение в современной экспериментальной технике.) — подумал я про себя, наблюдая сейчас за тем, как оживала активная зона реактора «Сидрэгона». Мы никогда не увидим этого свечения в нашем реакторе. Оно скрыто за толстым экраном корпуса реактора, нас отделяли от него экранирующие слои свинца, стали, специальной пластмассы, воды и даже дизельного топлива, предназначенного для нашей аварийной дизель-генераторной установки. Но оно появится там после сегодняшнего вечера. Часть радиоактивных отходов останется активной на протяжении нескольких тысяч лет. Много лет спустя после окончания кампании эта активная зона реактора все еще будет оставаться активной.
В начале октября мы впервые должны были выйти в море на ходовые испытания. Несмотря на всю нашу предусмотрительность и тщательную подготовку, которая велась на протяжении многих месяцев, каждый новый день приносил нам еще больше работы, чем день предыдущий.
В то яркое осеннее утро, когда «Сидрэгон» вышел в свой первый рейс, его облик изменился до неузнаваемости. Из-под грязной оболочки лесов, шлангов, неокрашенных деревянных надстроек, переносных генераторов и воздуходувок, временных стальных лееров и настила для прохода, укрепленного по всей длине ватерлинии, появился лоснящийся бледно-серый корабль, на рубке и на носу которого была выведена цифра 584. На его чистых палубах сверкали красно-оранжевые спасательные буи. Я глубоко вдохнул холодный воздух. Через четыре дня, которые мы проведем в открытом море, нам станут известны все его недостатки.

USS SEADRAGON (SSN - 584)

Джим Стронг настолько хорошо организовал в это утро распорядок службы на подводной лодке, что мне не оставалось ничего другого, как сидеть и ждать приезда адмирала Риковера. Он всегда выходил в море в первый рейс на каждой новой атомной подводной лодке. Я видел его в отделе корабельных реакторов в те дни, когда он возвращался после ходовых испытаний «Содфиша» и «Сарго», довольный их высокими эксплуатационными качествами. Такой порядок был обязательным, а если нужно, то и решающим, но я был уверен, что он останется доволен и «Сидрэгоном». Назначенная адмиралом проверочная комиссия нашла еще неделю тому назад, когда позволила нам довести режим работы реактора до критического уровня, что Билл Лейлор и его инженеры хорошо подготовились к плаванию.

 


 

Стоя на палубе, я наблюдал за тем, как уверенно действовали вахтенные на своих постах. Это очень радовало меня. На пирсе собралась небольшая группа провожающих. Кран с лязгом остановился и опустил свой крюк над сходнями, по которым на борт лодки поднимались последние представители судоверфи.
Вице-адмирал Риковер прибыл почти незамеченным. Он продянул мне руку и улыбнулся.
— Стил, можем ли мы сейчас же отправиться в путь? — спросил он меня, как всегда сразу же приступая к делу.
— Да сэр; не пройдете ли вы на мостик?
— Я не хочу мешать вам там, есть ли тут какая-нибудь каюта?
— Мы приготовили кое-что для вас, сэр, — ответил я и поспешно добавил: — но и на мостике у нас хватит места дпя вас.
Два буксира оттянули «Сидрэгон» от стенки и вывели его на стремнину; тут они быстро отдали буксирные концы, и через несколько минут мы наконец отправились в путь. Мы прошли мимо старой морской тюрьмы и вышли в нижнюю гавань. Подводная лодка шла, прекрасно слушаясь руля, до тех пор, пока я не застопорил машины и не дал задний ход, чтобы погасить инерцию и высадить лоцмана. Нос ее резко пошел влево, и я вынужден был дать передний ход левой машине, чтобы удержать корабль на фарватере. Сначала подводная лодка рыскала на курсе, но стоило только нам увеличить число оборотов, как голубая вода закипела у ее носа и с шумом понеслась по носовой палубе.
Вначале все проходило достаточно гладко. Первое погружение показало, что Логан Мэлон прекрасно знает свое дело как командир поста погружения и всплытия: подводная лодка погрузилась прекрасно удифферентованной. Она оказалась вполне герметичной, если не считать нескольких слабых подтеканий воды, тут же устраненных подтягиванием гаек гаечным ключом. Мы всплыли как раз перед наступлением темноты и в сопровождении следовавшего за нами спасательного судна направились в район с большими глубинами.
Скорость хода «Сидрэгона» неуклонно возрастала. Адмирал Риковер и сопровождающие его лица пристально следили за тем, как мы, двигаясь в надводном положении, разгоняли реактор на полную мощность. Позеленели лица заводских представителей, которые один за другим стали исчезать с мостика. Усилившаяся качка отметила выход в открытое море. Свист пара и гул работающих на полную мощность агрегатов в машинном отсеке вызвали улыбки на лицах наших инженеров. Началась четырехчасовая проба на полный ход.
В полночь, выпив кофе в компании с новым начальником верфи капитаном 1 ранга Рамблом, я вошел в освещенный красным светом центральный пост. Через несколько минут должна была закончиться четырехчасовая проба. Начнется погружение на предельную глубину. И вот в тот момент, когда я стоял там, рассчитывая очередной маневр, внезапный удар потряс весь корабль.
На мгновение я опешил. Рядом с нами не было никаких объектов, если не считать спасательного судна, которое держалось в двух милях позади. И берег уже был очень далеко от нас. «Холостой выстрел из торпедного аппарата, — подумал я,—это наверняка выстрел». И я пришел в бешенство.
— Они не имеют права стрелять без моего разрешения,— поспешно начал я, обращаясь к старшему помощнику, но меня прервали:
— Мостик, докладывает пост энергетики и живучести. Полагаю, что мы за что-то задели винтами,-поступил доклад по системе корабельной трансляции.

— Нужно застопорить машины.
— Стоп машины! — прозвучала тотчас же команда вахтенного офицера капитан-лейтенанта Джозефа Фаррелла, командира торпедной боевой части.
«Никто, конечно, не стрелял из аппаратов, — подумал я, — если на вахте стоит Джо; это, вероятно, было плавающее бревно». Я быстро приказал проверить, нет ли течи, и затем поспешил на мостик.

— Командир, мне кажется, что я что-то вижу на палубе. Если меня подсменят, то я спущусь вниз и посмотрю, что там такое, — сказал Джо.
Он принес мне наверх длинные полосы ворвани с серо-черной кожей, которые были разбросаны на носу. Так вот в чем дело — это была большая рыба или кит! Мы не заметили никаких других повреждений, кроме небольшой вмятины на надстройке в левом борту. Я взял с собой куски ворвани, чтобы показать их адмиралу Риковеру и капитану Рамблу. Затем, испытывая страх от дурного предчувствия, отправился в кормовой отсек, чтобы проверить состояние винтов.
Шум левого винта был просто ужасным. Он сотрясал отсек. Винт дребезжал и гремел. Как только мы увеличили число оборотов до двух третей от оборотов полного хода, раздался ужасный режущий, колотящий стук.
— Стоп машина! — приказал я, и грохот постепенно стал ослабевать.
Мы попали в беду, хотя не успели пробыть в море и одних суток. Наши попытки запустить винт были безуспешными. Я уныло поплелся в носовую часть.
Мой план, поспешно одобренный всеми, кого это касалось, заключался в том, чтобы продолжить ходовое испытание с одним винтом. Мы можем оставить поврежденный винт свободно вращающимся. Подводные лодки новейшей конструкции строятся одновинтовыми, и мы также вполне можем закончить большую часть остающейся программы ходовых испытаний только с одним винтом.
Мы всплыли после глубоководного погружения в восторге от корпуса нашего корабля. Он оказался вполне надежным, если не считать того, что нам пришлось принять холодный душ в центральном посту, но он только подзадорил нас и был быстро ликвидирован. Однако не все разделяли наш восторг. Адмирал Риковер вызвал меня к себе.
— Стил, мне кажется, что вам следовало бы застопорить гребной вал, — сказал он. — Вы командир, и вам принадлежит последнее слово. Понимаете, я только советую. Если вы не застопорите вал сейчас,то через некоторое время он совсем выйдет из строя, и это может нам дорого обойтись.
— Понятно, сэр, — ответил я.
Через несколько минут, когда Билл Лейлор откровенно высказал мне свое мнение, я понял, что в действительности означали слова адмирала.
— Нам нужно прекратить работу конденсатора и паросиловой установки всего левого борта, командир. Мы потеряем половину мощности корабля по переменному току, если застопорим этот вал, — возразил он мне.
Конечно, у меня еще не было опыта по управлению этим кораблем, и я не мог сразу понять весь скрытый смысл, таившийся в совете адмирала. Теперь же я стоял перед мучительным выбором. Имея половину мощности по переменному току, я мог бы продолжать испытания, но труднее было бы гарантировать безопасность корабля. Корабль живет на переменном токе. Если мы потеряем мощность при выполнении крутых циркуляции или других еще не проводившихся маневров, то произойдет катастрофа. Мой корабль был спроектирован для эксплуатации не с одним, а с двумя винтами. После того как корабль пройдет испытания, можно было бы пойти на риск эксплуатации его с одним гребным валом, но сейчас никто не мог знать, что еще может случиться с ним во время первых ходовых испытаний в открытом море. Я вспомнил об известных катастрофах подводных лодок на ходовых испытаниях. В 1939 году прямо на траверзе Портсмута погибла американская подводная лодка USS Squalus (SS-192)(«Скволес»), унеся с собой в пучину двадцать шесть жизней. Восемью днями позже в Ирландском море затонула английская подводная лодка "Tethys "(«Тетис»), на которой погибло девяносто девять человек.

USS Squalus (SS-192) на испытаниях 1939 год...

— Смотрите, вы убили кита, — сказал адмирал Риковер, — это новый рекорд для атомной подводной лодки. Вы недовольны этим, но это не ваша вина. А если вы не прекратите работу того гребного вала и еще больше повредите его, то тут уже виноваты будете вы.
Подводная лодка повернула обратно в гавань. 

 


 

Позже мне пришлось пережить немало горьких минут при чтении газет. Одна возмущенная дама в своем письме в редакцию просила сообщить, почему корабль не пользовался своим радиолокатором или по крайней мере гидролокатором. В одной редакционной статье с тревогой писалось о том, что, видимо, ни один из новых электронных приборов, установленных на борту «Сидрэгона», не может вовремя предупредить корабль и помешать ему случайно искромсать бедного кита. Бесполезно было протестовать и доказывать, что радиолокатор не может обнаруживать китов, а гидролокатор бесполезен, когда подводная лодка над водой идет большим ходом, или что это случилось очень темной ночью. «Новая атомная подводная лодка «Сидрэгон», которая налетела на кита во время своих первых ходовых испытаний, сегодня...» — так теперь начинались сообщения о нашем корабле в печати.
После завершения ремонтных работ были продолжены ходовые испытания, которые с частью выдержал убивающий китов «Морской дракон».
Холодным декабрьским днем военный оркестр непрерывно играл марши. Гости занимали свои места на залитом солнцем пирсе, у которого стоял «Сидрэгон». Красно-бело-синие полотнища висели на леерах подводной лодки от носа до кормы и покрывали сходни на пирс. Яркие и нарядные флаги расцвечивания украшали корабль от ограждения мостика до носа и кормы. На палубе вытянулась к корме шеренга одетых в парадную форму офицеров и матросов подводной лодки, готовой к вступлению в строй кораблей военно-морского флота. Я почувствовал, как оттягивает мне плечо парадная сабля, видневшаяся в разрезе моей синей шинели, и поправил ее, комкая от нетерпения перчатки.
Приближалась торжественная церемония. Среди гостей я увидел отца и мать, сидевших в первом ряду. Моего отца — отставного капитана 1 ранга и бывшего подводника — эта обстановка наводила, вероятно, на приятные воспоминания о тех днях, когда он командовал американской подводной лодкой «S-6», которая базировалась на этот же порт. Моя мать вспоминала, наверно, как она делала рождественские покупки вместе с женами офицеров подводной лодки «S-4» незадолго до получения трагического сообщения о гибели этого несчастного корабля вместе со всем его экипажем.

Американская лодка S-6...

Горнист заиграл «внимание», и матросы почетного караула взяли оружие «на караул», а мы приложили руку к козырьку, как только раздалась дробь барабанов и затрубили фанфары, возвещавшие о прибытии контр-адмирала Фредерика Уордера, командующего подводными силами Атлантического флота США.
Волнующая церемония продолжалась. С приветствием, в котором подчеркивалась все возрастающая роль подводных лодок в составе военно-морских сил, обратился контр-адмирал Элтон Гренфилд, представленный уже к следующему званию и на должность командующего подводными силами Атлантического флота. Под звуки государственного гимна на мачте подняли вымпел.
Наступил момент, когда я должен был прочитать свой приказ и принять командование подводной лодкой. Улыбающаяся Бетти сидела на почетном месте рядом с губернатором штата Нью-Гэмпшир.
Январь, столь холодный и негостеприимный в Новой Англии, застал нас в теплом Карибском море, где мы совершали наше первое, гарантийное плавание. Мы, как обычно, работали очень много, и это приносило нам все больше и больше удовлетворения: «Сид-рэгон» становился боевым кораблем.
Мы отрабатывали способы борьбы с подводными лодками, авианосцами и эскадренными миноносцами, а также действия по расписанию пожарной и водяной тревоги и действия при утечках пара. Мы отработали все упражнения, которые только удалось втиснуть в наш перегруженный учебный план. Когда люди уставали настолько, что уже опасно было давать им новые задания, подводная лодка заходила на отдых в порты Сан-Хуан на острове Пуэрто-Рико или Шарлотт-Ама-лие на острове Сент-Томас (Виргинские острова). Уставали не только люди, но и машины; и в этих портах были выполнены большие работы по уходу за механизмами. Сюда же нам были доставлены учебные торпеды.
Теперь мы были готовы к выполнению любого задания. 


 

Глава 6. ИСТОРИЧЕСНОЕ ЗАДАНИЕ

Отъехала и исчезла у дальнего конца пирса в Ки-Уэсте автомашина с военно-морским министром и его супругой, которые провели вместе с нами целый день в открытом море у берегов Флориды. Я подал команду «вольно» стоявшим на палубе матросам и спустился вниз переодеться в гражданское, чтобы отправиться затем на берег, где мне предстояло присутствовать на официальном обеде. Как раз в тот момент, когда я уже собрался выйти из каюты, в дверь постучали и посыльный вручил мне письмо.
«Дорогой Джордж, — начиналось письмо капитана 2 ранга М. Бейна, служившего в Пентагоне, — если ничего не случится в последнюю минуту, то «Сидрэгон» отправится в намеченное арктическое плавание».
Я тяжело опустился на стул в каюте и стал размышлять над этим письмом. Мы пройдем с востока на запад подо льдом Северного полюса! Это будет исключительное плавание. Но сколько еще предстоит сделать за период между последней пятницей февраля и концом июля — ориентировочным сроком выхода в рейс! «Сидрэгон» будет приписан к Тихоокеанскому флоту, и мы должны быть уверены в том, что наши семьи благополучно доберутся до Гавайских островов, преодолев тысячемильные расстояния по суше и океану. А как мало я знаю об Арктике!
Никому, кроме Джима Стронга, мне не хотелось сразу же рассказывать об этом. Я пригласил его к себе в каюту и дал прочесть письмо. Он широко улыбнулся и посмотрел на меня.
— Когда мы сможем сказать об этом нашим матросам?— спросил он наконец.
— При первой же возможности я позвоню Бейну и выясню это, — ответил я. — Во всяком случае, мы сделаем это не раньше, чем выйдем в море. Я хочу тщательно подготовить сообщение.
На обеде я несколько раз попадал в неловкое положение из-за того, что мои мысли были далеки от тем разговора, которые занимали моих собеседников. Как нам удастся сохранить в тайне от наших семей это плавание, как мы сможем объяснить, что им нельзя будет переписываться с нами в период их самостоятельного переезда к месту нашей новой службы и почему нам потребуется так много времени для перехода на Гавайские острова? Будет ли у меня возможность совершить полет надо льдами и взглянуть на них собственными глазами? Какое оборудование для подледного плавания получим мы? Как отнесется к этой перспективе экипаж?
Экипаж с интересом отнесся к этой перспективе. Люди ловили каждое слово моего краткого сообщения, которое я сделал после выхода в море. Лишь у немногих членов экипажа оно вызвало беспокойство и то только в связи с их личными делами: один матрос ожидал прибавления семейства как раз ко времени нашего отплытия, у другого истекал срок договора на аренду дома и т. д.
Я почувствовал большое облегчение, обнаружив у всех нас страсть к приключениям. Ни один из матросов не заикнулся даже об опасностях, с которыми связано такое плавание. Матросы хотели знать об охоте на белых медведей, о том, что представляет собой паковый лед, и обо всем том, что потребуется им сделать, чтобы подготовиться к такому походу.
Во время обратного перехода в Портсмут мы сделали первые наметки огромного плана подготовительной работы. После ознакомления с имеющимися в корабельной библиотеке книгами об Арктике и проведения ряда совещаний каждый офицер получил длинный список заданий.
Однажды в полдень в дверь моей каюты постучал-корабельный врач старший лейтенант Льюис Ситон. Этот офицер медицинской службы быстро завоевал наше общее доверие. Экипаж был очень высокого мнения о нем. При всей своей любви к острому слову и веселом нраве он был серьезным и дельным специалистом.
— Заходите, Лью, — пригласил я его, — садитесь!
— Командир, я к вам по поводу плана спасательных работ с высадкой на лед, который вы поручили мне разработать. Что вы имели в виду? — начал он разговор с каким-то дьявольским блеском в глазах.
У него всегда было такое выражение лица, когда его осеняла какая-нибудь блестящая идея.
— Что мы будем делать, если корабль всплывет во льдах и нам нужно будет покинуть его? — спросил я серьезно. — Ну, скажем, у нас вышел из строя реактор, воздух в лодке отравлен ядовитыми газами после пожара, аккумуляторные батареи сели, мы не можем как следует провентилировать лодку и вынуждены выйти на лед, где будем ждать, пока не прибудут самолеты и не снимут нас со льдины.
— А что случилось с дизелем, почему он не работает? — парировал он.
— Конечно, вероятность того, что все наши источники энергии выйдут из строя одновременно, очень мала, но допустим, что это все-таки случилось. Допустим, что и дизель вышел из строя. Поэтому нам и нужно подумать сейчас над тем, что мы будем делать в случае вынужденной высадки на лед, — объяснил я ему.
— А если мы не сможем всплыть?
— Вы знаете, что на этот вопрос может быть только один ответ: им останется возложить на лед венок в нашу память. Но я думаю, что нам удастся найти разводье во льду или пробить его в тонком месте. Если потребуется выйти из лодки для спасения наших жизней, то тут уж не придется думать о ее повреждениях.
— Сможем ли мы взять с собой на лед наши вещи и судовое имущество?
— Да, конечно. Я думаю, что это самое главное, так как в противном случае мы не сможем долго продержаться на льду, а я полагаю, что в любом случае нам придется прожить на нем не менее недели, прежде чем к нам подоспеет помощь.

Молодой, подстриженный ежиком доктор внимательно смотрел на меня и размышлял над моими словами. Нам определенно повезло, что на нашем корабле оказался этот проворный и энергичный морской врач.
— Командир, — медленно проговорил он, — мы сделаем это.
Было видно, что он уже принял определенное решение.
— Еще один вопрос, командир. Не позволите ли вы мне, когда мы уже будем там, разбить лагерь на льду и проверить свой план в пределах возможного?
— Ну, конечно. Почему же нет? — поперхнулся я от удивления.
И он ушел.
Офицеры соперничали между собой в придумывании таких маневров, которые никогда еще не отрабатывались на севере подводными лодками. Старшины занялись планированием необходимых ремонтных работ и основных мероприятий по уходу за всеми механизмами и агрегатами подводной лодки, призванными обеспечить их бесперебойную работу во время полярного перехода.
На Портсмутской военно-морской кораблестроительной верфи все было готово к приему нашей лодки. За три месяца предстояло осуществить ремонтные работы на сумму в пятьсот тысяч долларов, которые обычно выполняются после пробного рейса, да еще установить на полмиллиона долларов оборудования для подледного плавания, разработанного главным образом в лаборатории электроники военно-морского флота США в Сан-Диего (штат Калифорния). Общий объем работ составлял четырнадцать тысяч человеко-дней.
Я печально смотрел на то, как подводную лодку снова одевают в леса, как устанавливают на ее палубе безобразные компрессоры и сварочные агрегаты и как начинают резать ее корпус, чтобы можно было внести необходимые изменения в ее внутреннее устройство. Когда нам снова удастся увидеть корабль таким же красивым, каким он был прежде, но уже со всеми дополнительными механизмами и приборами на борту?
С еще большими трудностями мы столкнулись у себя дома. Мы не могли ничего сказать нашим семьям. И вот почему. Если бы «Сидрэгон» не выполнил по какой-нибудь причине возложенную на него задачу, то это могло бы рассматриваться как удар по национальному престижу. Сообщение о нашем плавании могло появиться в печати только после успешного его завершения. Наши жены спрашивали нас, почему они должны оставаться в Портсмуте лишние шесть недель после нашего ухода? Почему подводной лодке понадобится в два раза больше времени, чем обычно, на переход в Пирл-Харбор? Почему мы не можем получать от них и посылать им письма во время перехода? Много, очень много подобных и других вопросов поступало к нам от семейств шестидесяти членов экипажа.
Джим Стронг — мой старший помощник — занялся организацией помощи нашим семьям и перевозкой наших личных автомашин. Корабельный врач произвел необходимый медицинский осмотр всех членов наших семей и сделал прививки женщинам и детям. Для некоторых членов нашего экипажа этот переход был связан со многими затруднениями, и мы добились перевода их на другое место службы.
Возникла необходимость в создании шести отдельных учебных курсов. Матросов с «Сидрэгона», которые захотели как можно больше узнать по своей специальности, направили в школу легких водолазов в Ки-Уэст (Флорида), в Гидрографическое управление (в Вашингтон) и на различные предприятия и заводы страны.
Верфь шла нам навстречу во всем, что касалось требуемых нами изменений в устройстве корабля. И все же у ее представителя буквально перехватило дыхание от волнения, когда я позвонил по телефону из Ки-Уэста и потребовал переместить весь пульт управления подледным плаванием с одного борта центрального поста на другой. Еще когда мы были в море, следуя в Ки-Уэст, из Вашингтона на Портсмутскую верфь поступил приказ о подготовке всех необходимых планов переоборудования подводной лодки, и поэтому большую часть этой работы проделали в наше отсутствие, не посоветовавшись с нами. Моя точка зрения на этот счет была очень проста: наше плавание будет гораздо более безопасным, если я смогу следить одновременно за всеми приборами управления лодкой и обнаружения льдов. И капитан 1 ранга Б. Страус, энергичный начальник планового отдела верфи, сразу же приказал внести соответствующие изменения в планы переоборудования лодки.
Переоборудование корабля шло уже полным ходом, когда мы с Элом Бёркхалтером — штурманом «Сидрэгона» — отправились в Вашингтон на оперативное совещание: в час дня 28 марта 1960 года в Пентагоне соберутся ответственные старшие офицеры, чтобы обсудить и принять окончательный план нашего перехода. Пульмановский вагон трясло и качало, и » вертелся на своем спальном месте, будучи не в силах заснуть. Теперь я уже знал, что целью нашего плавания является нечто большее, чем простой переход с востока на запад под полярными льдами.
Нашей подводной лодке предстояло первой совершить плавание классическим Северо-Западным проходом. Среди островов Канадского Арктического архипелага есть несколько возможных проходов на северо-запад. В прошлом через них было осуществлено только пять успешных сквозных плаваний по различным маршрутам. Впервые такое плавание совершил Амундсен в 1906 году. В 1942 и 1944 годах Ларсен на маленьком судне канадской конной полиции «Сент-Рок» прошел этим путем туда и обратно, следуя каждый раз разными маршрутами. Для нас был намечен совершенно новый путь — через пролив Парри*, (Такого названия на советских географических картах нет. Автор обобщает под этим названием четыре пролива: Ланкастер, Барроу, Викаунт-Мелвилл и Мак-Клюр, которыми впервые прошел Парри. Его именем назван архипелаг, лежащий к северу от этих проливов.) который никогда еще не проходил до конца ни один корабль, так как тяжелые льды круглый год закрывают выход на его западном конце. Нам же предстояло преодолеть эту преграду подо льдом. И снова меня тревожили возможные опасности такого плавания. На следующий день меня попросят, вероятно, высказать мнение по этому поводу, а в моем распоряжении было так мало сведений для обоснования своего ответа, который решит судьбу подводной лодки и ее экипажа. На тех плохих картах, которые были у нас на «Сидрэгоне», на обширных участках моря немногочисленные отметки глубин свидетельствовали о наличии мелководий. Имеются ли там глубоководные проходы, через которые сможет пройти подо льдом подводная лодка? Измеренных глубин было явно недостаточно для ответа на этот вопрос.

Карта Северо-Западного прохода...

 


 

Во время движения корабля глубину моря измеряют с помощью эхолота, посылающего ультразвуковые импульсы и принимающего отражения их от морского дна. Время прохождения сигнала туда и обратно легко пересчитывается в расстояние, так как нам хорошо известна скорость распространения звука в воде. Пучок ультразвуковых волн эхолота направлен на дно непосредственно под кораблем, и поэтому без подробной карты корабль легко может налететь на не обозначенную на карте подводную гору, если не будет заранее предупрежден о ее существовании.
Не имея хороших карт, подводная лодка все же оказывается в несколько лучшем положении, чем торговое судно, так как гидролокатор предупреждает ее о появлении впереди высоких подводных пиков. Однако возникает вопрос: когда лодка идет по мелководью, а над ней лежат сплошные льды, отражается ли сигнал гидролокатора ото льда над лодкой или от морского дна под ней? Есть только один путь, чтобы выяснить, сможет ли подводная лодка найти себе проход в таких условиях, — попытаться проверить это на практике. После совещания, которое продлится два дня, нам станут более ясными наши шансы на успех. В конце концов я не заметил, как стали ускользать охватившие меня сомнения и я погрузился в сон.
На следующее утро прямо с поезда мы поспешили в Пентагон. Там, в отделе капитана 2 ранга Бейна, нас уже ждал Джим Стронг. Впервые нам троим удалось как следует познакомиться с имеющимися в отделе очень хорошими картами. Однако сведения о труднейшем районе, находящемся примерно в ста пятидесяти милях к западу от пролива Барроу, оказались гораздо более скудными, так как тяжелые льды всегда сильно ограничивают здесь движение судов, которые могли бы сделать промеры глубин. В этом суровом отдаленном краю делалось очень мало попыток измерить глубину моря с помощью ручного лота через лунки во льду. В одном месте этот проход выглядел достаточно глубоким для движения подводной лодки, в другом, всего в какой-нибудь полумиле от первого, — слишком мелким. Количество выполненных промеров было чересчур мало, чтобы показать нам место, где могла бы пройти лодка. Рельеф дна там, по всей вероятности, неровный и сильно пересеченный.
На пути к Северо-Западному проходу предстояло пройти еще через один сложный район. В море Баф-фина, в проливе Дэвиса и у берегов Лабрадора дрейфуют айсберги, представляющие большую опасность для судов, подходящих к ним слишком близко. Хотя наступление эры радиолокаторов и сделало плавание в этих районах более безопасным, все же случаи гибели судов от столкновений с айсбергами еще имелись. Атомная подводная лодка большую часть времени находится под водой, так как при данной выходной мощности корабельной установки ока обладает большей скоростью хода в подводном положении. Плавание под водой предпочтительно и по целому ряду других причин. Но под водой не работает радиолокатор, и поэтому подводная лодка может полагаться только на гидролокатор, имеющий гораздо меньшую дальность действия. Хотя нам еще не было известно, как будут вести себя по соседству с айсбергами гидролокаторы лодки и наш новый указатель айсбергов, опыт плавания атомной подводной лодки «Сарго» показал, что указатель айсбергов успешно действовал в арктических паковых льдах. Поэтому мы надеялись, что он столь же успешно будет обнаруживать и айсберги, сидящие в воде гораздо глубже, чем паковые льды.
Совещание началось с замечаний контр-адмирала Л. Рэмеджа, начальника Управления подводной войны.

Были рассмотрены намеченный маршрут, планы по сбору информации, способы связи при чрезвычайных обстоятельствах и многие другие детали нашего перехода. Я выступил последним, перед тем как адмиралу Рэмеджу оставалось только подвести итоги совещания.
Сначала я рассказывал о настроении экипажа, о том, что вся команда «Сидрэгона» готовится выполнить поставленную перед ней задачу как можно лучше. Затем, обратившись к адмиралу Рэмеджу, я спросил, нельзя ли опубликовать в печати хотя бы часть сведений о нашем переходе, касающихся только прохождения через Северный полюс с востока на запад, и при этом добавил, что это не только помогло бы нашим семьям, но и было бы целесообразно по ряду других соображений. Получение арктического снаряжения и поспешная установка в условиях мирного времени оборудования для подледного плавания на сумму в полмиллиона долларов вряд ли могут пройти незамеченными, если не принять самых крайних мер. Адмирал Рэмедж одобрил план одного эксперимента, который мы намеревались осуществить в Северо-Западном проходе, и обещал получить в верхах «добро» на опубликование ограниченных сообщений о нашем походе. Он сдержал свое слово, и в печати вскоре появилась соответствующая информация.
На вечере, который состоялся в объединенном клубе армии и флота, у нас завязались оживленные беседы со специалистами, затянувшиеся допоздна. Чем больше мы узнавали в ходе таких бесед об Арктике и Северо-Западном проходе, тем больше они нас увлекали.
Мне впервые представилась возможность лично познакомиться с нашим ведущим ученым, доктором Уолдо Лайоном из лаборатории электроники военно-морского флота США. Сидевший рядом со мной физик, спокойный, серьезный человек, лично помогал подводным лодкам в исследовании Арктики, начиная от первого рейса дизельной подводной лодки «Борфиш» в 1947 году и включая успешный поход «Наутилуса» на Северный полюс в 1958 году. По его инициативе в лаборатории была создана группа, которой министерство поручило разработать электронное оборудование для подледного плавания подводных лодок в Арктике. Он находился на подводной лодке «Скейт» во время ее плавания к Северному полюсу в 1959 году и принимал участие в плавании «Сарго» в начале 1960 года.
На следующее утро у офицеров «Сидрэгона» состоялась серьезная беседа в Пентагоне с бывшим старшим помощником и штурманом подводной лодки «Сарго» капитаном 3 ранга Уильямом Йетсом. Мы с Биллом плавали вместе на «Хардере». Он слыл одним из самых остроумных офицеров на флоте и был моим хорошим товарищем. Билл подробно рассказал нам о плавании «Сарго» и ответил на наши многочисленные вопросы' Мы жадно вбирали в себя получаемые из первых рук сведения об управлении подводной лодкой подо льдом на мелководье.
На состоявшемся накануне совещании меня представили коммодору * (Коммодор — промежуточное военно-морское звание (между капитаном 1 ранга и контр-адмиралом), соответствующее бригадному генералу.) канадского военно-морского флота Робертсону, который был представителем канадского объединенного военно-морского штаба в Вашингтоне и военно-морским атташе Канады в США. Коммодор принял приглашение участвовать в переходе на «Сидрэгоне» в качестве наблюдателя и консультанта по Канадскому Арктическому архипелагу. Робертсон пригласил нас на ленч в объединенный клуб армии и флота и предложил подвезти нас затем на своей машине в Гидрографическое управление, расположенное в Сьютленде (штат Мэриленд), на другом берегу Потомака. Его простые и непринужденные манеры быстро рассеяли мое беспокойство по поводу того, что присутствие коммодора на лодке может вызвать некоторые затруднения в наших взаимоотношениях. Коммодор Робертсон был специалистом по Арктике. Он хорошо понимал, какие трудности нас ожидают.
В 1954 году Робертсон командовал «Лабрадором», новым ледоколом канадского военно-морского флота, во время его сквозного плавания через Северо-Западный проход — первого перехода, совершенного таким крупным судном. Он прошел большую часть того пути, который предстояло проделать нам.

Этот маршрут был выбран отчасти по инициативе доктора Лайона, который уже тогда думал о сквозном плавании подводной лодки. Велики заслуги Робертсо-на в деле организации и снабжения баз и станций линии дальнего радиолокационного обнаружения «Дью лайн», протянувшейся через все Северо-Западные территории Канады и Гренландию. В этих объединенных канадско-американских операциях он принимал участие иногда как начальник, а иногда как штабной офицер. Он занимал пост директора и казначея Арктического института Северной Америки. Слушая на завтраке его остроумные рассказы об арктических морях, мы поняли, что его энциклопедические знания этого района окажут нам огромную помощь. Неохотно закончив приятную беседу за завтраком, мы забрались в его служебную машину и вместе с ним отправились в Гидрографическое управление.
Не вина, а скорее беда Гидрографического управления, что наилучшие карты Северо-Западного прохода были неполными. Известно, например, что даже острога были нанесены на карту в нескольких милях в стороне от их фактического местоположения, так как съемка местности производилась главным образом с самолетов. Под непосредственным руководством Артура Моллоя (ведущего специалиста в области батиметрии — науки об измерении больших глубин) специально для нас были изготовлены крупномасштабные карты, на которые были нанесены самые последние данные со всеми мельчайшими подробностями. Хотя пользоваться этими картами было намного легче, но это занятие порой походило на то, как если бы мы рассматривали через лупу напечатанное слово, значение которого остается непонятным. Эти подробные карты оказались очень ценными для нас, и мы со штурманом были глубоко удовлетворены проделанной здесь работой по их корректуре. Арт Моллой присоединится к нашей экспедиции, чтобы лично удостовериться в правильности сбора и обработки данных специалистами нашей лодки.
Сотрудник Гидрографического управления капитан 2 ранга Миллар, на которого возлагалась обязанность оказывать нам всяческое содействие, сделал все, что было в его силах, чтобы помочь нам. Особенно полезным для нас было посещение картографического отдела, где нам разъяснили, как следует собирать различного рода информацию, которую можно было использовать для корректуры карт.
Коммодор настоял на том, чтобы подвезти меня на своей машине прямо до двери дома моих родителей, находившегося всего в нескольких кварталах от его собственного дома. И надо же так случиться, что именно в этот момент у подъезда оказался мой отец.
— Машина канадского штаба, — заметил он. — Что бы это могло значить?
— Да просто попросил подвезти меня по пути из Пентагона, — без запинки ответил я и перевел разговор на другую тему.
Мне, конечно, не удалось обмануть капитана 1 ранга Стила, у которого за спиной было столько лет службы, но он сдержался и не стал задавать других вопросов.
После того как в печати появились сообщения о плане похода «Сидрэгона», мы получили возможность посещать крупнейшую в западном полушарии арктическую библиотеку — собрание Стефансона, хранящееся в Дартмутском колледже в Ганновере (штат Нью-Гэмпшир). Сначала мы отправили туда на разведку Эла Бёркхалтера, который нашел там много интересного материала и, сияя от радости, рассказал нам о подробностях встречи с великим стариком, доктором Вильялмуром Стефансоном, старейшим среди ныне здравствующих исследователей Арктики.
Поездка в Дартмут по шоссейной дороге, проходившей среди зеленых полей и лесов штата Нью-Гэмпшир, оказалась весьма приятной. Доктор Стефансон любезно принял нас, несмотря на большую занятость. Он прокрутил нам различные магнитофонные записи, в том числе и запись беседы Хьюберта Уилкинса — первого человека, попытавшегося исследовать Арктику на подводной лодке, — с капитаном 2 ранга Джеймсом Калвертом, командиром первой американской подводной лодки, которой удалось всплыть на поверхность океана на Северном полюсе.
Нам всем очень понравился этот все еще бодрый старик, крепкое телосложение и кипучая деятельность которого так соответствовали характеру его исследований. Две его экспедиции (1906—1907 и 1908—1912 годов) внесли огромный вклад в изучение Канадской Арктики, особенно дельты реки Маккензи. Он продолжал этнологические и археологические поиски и в 1913—1918 годах, когда возглавлял экспедиции в Канадском и Аляскинском районах Арктики. Еще более существен его вклад в картографию этих районов. В честь его назван остров, выходящий одной своей стороной на пролив Парри. Но, пожалуй, еще дольше будут помнить его за беспримерное путешествие по полярному паковому льду с одним только спутником. Он умышленно взял с собой ограниченный запас продуктов, намереваясь пополнить свои припасы охотой, которая, как он был уверен, обещала быть удачной. Эскимосы приняли его за сумасшедшего: они знали, что там, во льдах, не прожить и эскимосу. Его старший помощник по экспедиции настолько уверовал в то, что Стефансон погибнет во льдах, что не выполнил приказа своего начальника и не явился в условленное место встречи с ним.
Но Стефансон и его товарищ не погибли. Об этой истории он подробно рассказывает в известной книге «Гостеприимная Арктика». Не найдя судна в условленном месте, они двинулись дальше и несколькими месяцами позже, отлично обходясь мясом тюленей и белых медведей, которых им удавалось убивать, встретили другое судно экспедиции, оставшееся верным своему начальнику и не покинувшее этот район. Стефансон доказал, что животный мир Северного Ледовитого океана достаточно богат для того, чтобы прокормить человека, находящегося на льду далеко от берега. Возвратившись, он написал немало книг и статей.
В ходе беседы я нечаянно употребил термин «покровный ледник», хотя мне было известно и более точное выражение.

— Он называется паковым льдом, — твердо поправил меня Стефансон. — Покровный ледник находится на суше.
Закончив в колледже занятия по природе Арктики, вернулась домой элегантная супруга Стефансона, хранительница его библиотеки. Эвелин Стефансон также является крупным специалистом по Арктике. Она тут же принялась за дело и показала обширный материал, который, по ее мнению, мог пригодиться нам. Боже мой, какими невеждами почувствовали мы себя! Да и можно ли было за три месяца изучить всю ту литературу, которая содержит необходимые нам сведения?
Перебирая книги, предложенные госпожой Стефансон, мы с Элом наткнулись на целый ряд библиографических редкостей, которым просто нет цены. Там оказался «Дневник» * (Полное название: «Дневник второго путешествия с целью открытия Северо-Западного прохода из Атлантического в Тихий океан, выполненного в 1821—1823 гг.») Парри, где день за днем описано путешествие по маршруту, первооткрывателем которого он был и по которому предстояло пройти и нам, а также другие очень ценные книги и рукописи. Когда я спросил у госпожи Стефансон, не можем ли мы взять на время эти книги, она не только любезно разрешила нам сделать это, но и настоя-ла на том, чтобы мы взяли с собой в поход все, что нам может понадобиться.
Когда настало время прощаться, я пригласил доктора Стефенсона и его супругу посетить «Сидрэгон» и позавтракать с нами. Их обоих, по-видимому, заинтересовала возможность посмотреть, как выглядит внутри подводная лодка, оборудованная для действий в паковых льдах. Насколько необычным покажется это старому исследователю, которому приходилось пользоваться собачьей упряжкой!

 


 

Глава 7. ВОЗДУШНАЯ РАЗВЕДКА

Изнывая от жары в своей тяжелой синей форменной одежде, с авиационными планшетами на боку, мы с Элом Бёркхалтером стояли на военно-воздушной базе Пиз в Портсмуте в ожидании отправления в разведывательный полет. И вот наконец приземлился огромный самолет морской авиации «Вилли Виктор».
Среди морских летчиков, направившихся к нам от серого самолета, мы сразу же увидели коммодора Робертсона. Его огромный рост еще больше подчеркивала белая фуражка с золотым шитьем, а синяя форма резко выделялась на фоне формы цвета хаки и оранжевых спасательных жилетов летчиков. Он пожал руку начальнику базы, бригадному генералу авиации, и повернулся ко мне.
— Поздравляю вас, Стил, я и не знал, что вы уже получили золото на козырек, — тепло сказал он. — Привет, лоцман, — поздоровался он с Элом, назвав на канадский лад штурмана «Сидрэгона».
— Звание капитана 2 ранга мне присвоено всего два дня тому назад, коммодор, — ответил я ему.— Я собираюсь отметить это событие, как только мы приземлимся после окончания полета.
— Это подполковник Шварц, командир самолета, — начал представлять нам летчиков коммодор Робертсон.
Я изучающе разглядывал этого коренастого человека. Решительные черты его лица, быстрые, но расчетливые движения говорили о том, что он способен успешно совершить полет над паковым льдом и благополучно доставить нас обратно. Остальные члены экипажа, офицеры и сержанты, также произвели на нас благоприятное впечатление, особенно когда мы увидели, как уверенно они готовят самолет к полету.
К нашей группе присоединился Уолт Уитмен — невысокий стройный мужчина, гражданский специалист. Он руководил отделом ледовых прогнозов в Гидрографическом управлении. Я обрадовался, когда узнал, что он примет участие в плавании на «Сидрэгоне» и в разведывательном полете. Мы встречались с ним в Вашингтоне и знали, что он выполнил большой объем работ на других атомных подводных лодках, ходивших на север. Во время полета он будет нашим наставником, и мы из первых рук получим сведения об арктических льдах.

Очень скоро мы уже были в воздухе и держали курс на поселок Гуз-бей на полуострове Лабрадор. Весь день и большую часть вечера мы с Элом провели за изучением самолета, арктической навигации и сведений о тех районах, над которыми нам предстояло пролететь.
На следующий день самолет вылетел с большой военно-воздушной базы в Гуз-бее и направился к проливу Дэвиса. В редких разрывах облаков под нами открывались бескрайние пространства голубой воды, на которой кое-где белели небольшие обломки ледяных полей, казавшиеся крохотными с высоты в несколько тысяч футов. Это была ледяная каша — скопление льдин менее двух метров в поперечнике и обломков других форм льда. Но их размеры были достаточно велики, чтобы вдребезги разбить перископ идущей на перископной глубине подводной лодки. При движении подводной лодки в надводном положении столкновение со льдом могло бы привести к разрушению непрочного обтекателя антенны гидролокатора «Сидрэгона», расположенного на самом носу. Мы не могли бы своевременно обнаружить этот лед ночью или даже днем, так как он плавал почти на уровне поверхности воды.
— Самое лучшее для подводной лодки либо идти здесь все время в надводном положении и стопорить машины, либо погрузиться на большую глубину,— заметил я, обращаясь к коммодору, после того как он описал мне размеры находящегося под нами льда и наилучший способ избежать встречи с ним.
Мое замечание, по-видимому, несколько удивило его.
— Да, я совсем забыл, что ваша атомная подводная лодка способна идти все время в подводном положении,- но разве вам не захочется достаточно часто всплывать на поверхность и знакомиться с обстановкой?— спросил он.
— На чистой воде я намерен дважды в сутки всплывать и вентилировать отсеки для экономии запаса кислорода, — ответил я. — Во время всплытий штурман сможет определяться. После того, что я сейчас увидел, я буду всплывать без хода, как только мы войдем в эти воды. Я вовсе не хочу рисковать удариться об лед.
— Мне нужно отвыкнуть мыслить категориями ледокольного плавания и искать для вас новые пути, — со вздохом сказал канадец. — Отбросим эту вышедшую из моды «собачью упряжку», и для нас настало время почувствовать себя устаревшими.
— Нет, сэр, ледокол всегда будет нужен здесь, — заверил я его. — Ледоколы будут проводить сюда торговые суда и производить ту работу, которую мы никогда не сможем выполнить.
— А что вы думаете насчет ледокольной подводной лодки, которая будет вспарывать лед снизу на манер консервного ножа? — спросил он в шутку и бросил взгляд в иллюминатор.
— Вижу небольшой айсберг! — воскликнул он.
Под крылом самолета я увидел треугольный белый предмет, похожий на парус большой шлюпки. Это привело меня в восторг. Я почувствовал себя как ребенок, впервые попавший в зоологический сад. Я окликнул Эла. Мы схватились с ним за бинокли и с огромным любопытством стали разглядывать нерозную поверхность айсберга. Но он слишком быстро вышел из поля нашего зрения.
К нам подсел Уолт Уитмен, и начался импровизированный семинар по айсбергам. Айсберги северного полушария откалываются от ледников, образовавшихся из уплотнившегося снега, от тех огромных ледниковых рек, которые покрывали много веков тому назад большую часть Северной Америки. Почти все айсберги, которые нам предстояло увидеть, откалываются от ледников, стекающих с колоссального внутреннего ледникового покрова, или материкового ледника Гренландии, толщина которого в центре достигает, по оценке ученых, двух тысяч пятисот метров. Под действием огромного собственного веса ледники текут с различной скоростью: от нескольких десятков метров в сутки до нескольких десятков сантиметров в год. Умирающие ледники отступают по мере их вытаивания, оставляя за собой грязь, песок, скальную породу и обломки материала, принесенного ими от коренных месторождений. Эти
Когда же движущийся ледник достигает моря, от него откалываются гигантские глыбы льда, чаще всего уносимые течениями, а иногда садящиеся на мель. В море Баффина некоторые из них вмерзают в зимний плавучий лед. Большая часть массы обломков ледников, вытесняющих часто миллионы тонн воды, погружена в воду. Встречались айсберги, вершина которых находилась на высоте более ста пятидесяти метров над уровнем моря.
Айсберги привлекали к себе внимание Америки в связи с трагической гибелью «Титаника»* (Гибель «Титаника» — одна из крупнейших катастроф на море. В ночь с 14 на 15 апреля 1912 года в девяносто пяти милях к югу от Боль-, шой Ньюфаундлендской банки, налетев на айсберг на скорости хода двадцать два узла, затонул самый крупный и комфортабельный по тому времени пассажирский лайнер «Титаник» английской компании «Уайт-Стар», совершавший свой первый рейс из Европы в Америку. В результате возникшей паники, нехватки мест в спасательных шлюпках (1178 мест на 2224 человека), неумелого спуска их на воду и несвоевременного подхода других судов к месту катастрофы погибло 1513 человек, хотя времени, в течение которого судно держалось на плаву (около двух часов), в нормальных условиях вполне хватило бы для благополучного снятия всех пассажиров и команды. Гибель «Титаника» послужила поводом для принятия конвенции, требующей обеспечения судов шлюпками в таком количестве, чтобы каждый находящийся на борту человек, был обеспечен местом в шлюпке, регулярного проведения занятий по спуску спасательных шлюпок на воду, введения круглое/точной вахты радистов на всех судах.) в 1912 году, который унес с собой на дно свыше полуторы тысячи жизней, в том числе многих выдающихся граждан США. В следующем же году был создан международный ледовый патруль, в котором приняли участие шестнадцать стран. Морская пограничная охрана США ежегодно направляет суда к Большой Ньюфаундлендской банке, где они несут свою службу на протяжении всего периода выноса айсбергов. За один год через судоходные линии Северной Атлантики в среднем проходит около четырехсот айсбергов. Патрульные самолеты и суда прослеживают путь айсбергов и собирают о них сведения, используемые для составления ледового бюллетеня, выпускаемого для мореплавателей два раза в сутки.
Вот что говорится об айсбергах в официальном издании Гидрографического управления США «Американский штурман-практик»: «Многие из них в конечном счете выносятся в район судоходных линий в Северной Атлантике, где они представляют основную опасность для судов. Именно по этой причине в период наибольшего выноса айсбергов... для судов устанавливаются маршруты, проходящие намного южнее...»
Несмотря на то что наступление эры радиолокаторов значительно облегчило обнаружение крупных айсбергов, их мелкие, низко сидящие в воде обломки по-прежнему остаются очень опасными. Лед айсбергов представляет собой очень твердый материал. Температура внутри айсбергов колеблется, по некоторым оценкам, от двадцати пяти до двадцати девяти градусов ниже нуля по Цельсию. В 1952 году при столкновении с айсбергом ледокола пограничной охраны даже в толстой его обшивке (из стального листа с высоким сопротивлением разрыву) образовалась пробоина размером два на девять метров. Ежегодно суда получают повреждения от столкновения с айсбергами и даже несут потери в личном составе.
Облачность под крылом самолета стала сплошной, я откинулся в кресле и открыл военные мемуары гросс-адмирала Деница. История командующего подводными силами фашистской Германии во время второй мировой войны захватила меня. В довоенные годы Дениц делал особый упор на подводные лодки как на основное средство ведения войны, точно так же, как в те же годы Гудериан в Германии и Де Голль во Франции проповедовали танковую и маневренную войну, а Гаррис в Англии и Митчелл в США являлись апологетами воздушной войны. И вот теперь роль главной ударной силы отводится подводным силам-США с их атомными подводными лодками.
Северный Ледовитый океан становится теперь уникальным районом боевых действий подводных лодок. Во время второй мировой войны надводные и воздушные силы не располагали средствами борьбы с подводными лодками, действующими подо льдом. Но это и мало трогало их до тех пор, пока не наступила эра ракетного оружия; в то время конвой судов обычно держался далеко от кромки льде. Теперь же подводные лодки, вооруженные баллистическими ракетами, могут направить их из Арктики прямо в сердце Северной Америки или Евразии, а наш прежний союзник— Советский Союз — сильно зависит от ежегодной проводки судов в сибирские порты по Северному морскому пути. Таким образом, Арктика становится новым потенциальным океанским театром военных действий.
Плавание «Сидрэгона» может стать важной вехой в этом направлении. Если подводная лодка сможет безопасно маневрировать по соседству с айсбергами и пробираться через проходы Канадского Арктического архипелага, то это будет окончательным подтверждением ее способности успешно действовать в любом районе Арктики, где имеются достаточные глубины. Плавания атомных подводных лодок «Наутилус», «Скейт» и «Сарго» уже позволили получить ответы на многие вопросы. Атомная подводная лодка с ее новым «ледовым» оборудованием для подледного плавания добилась большого успеха в северных водах. Нам нужно опередить наших потенциальных противников в расширении познаний об Арктике, в приобретении опыта действий там и в поддержании постоянной боевой готовности '.( ' Автор более чем откровенно говорит здесь об истинных, сугубо военных целях плавания «Сидрэгона». (Прим. перев.))

 


 

Около моего кресла остановился подполковник Метт Шварц. Он предложил мне посмотреть на айсберг с близкого расстояния. Я последовал за ним в кабину летчиков. Мы снизились и прошли над самой вершиной плывущего под нами большого айсберга. Я увидел темную полосу, идущую по одной его стороне: это были следы земли, унесенной им с ложа долины, углубляемой и полируемой ледником, от которого откололся айсберг. Зазубренные башни и пики, отвесные стены и неправильная форма — вот те первые впечатления, которые остались у меня от айсберга, быстро промелькнувшего прямо перед нами. Но ведь подводная часть его просто колоссальна! С двух сторон айсберга, ниже его ватерлинии, отходили огромные заостренные голубовато-белые уступы длиной в несколько десятков метров. На третьей стороне айсберга нечетко вырисовывался еще один горбатый выступ его подводной части.
Мы летали над этим айсбергом взад и вперед до тех пор, пока полностью не удовлетворили свое любопытство. Все единодушно пришли к мнению, что высота этого айсберга — немногим более шестидесяти метров — весьма умеренна по сравнению с теми высотами, которых они могут достигать.
Зимой море Баффина полностью замерзает. Но и в летние месяцы в центральном районе моря (в его западной части) сохраняются остатки вечного Срединного пака. Существование этого необычного района льда частично объясняется влиянием течения, которое идет на север вдоль западного берега Гренландии, доходит до устья пролива Смит, поворачивает обратно на юг и идет вдоль восточной стороны Баффиновой Земли. В центре моря стоячая («мертвая») вода сама способствует сосредоточению остатков льда.
И вот теперь мы взяли курс на Срединный пак. Вначале мало что говорило о его присутствии. Но внезапно, взглянув вниз, мы увидели под собой черно-бело-серое «лоскутное одеяло» с разбросанными тут и там вкраплениями голубой воды. Уолт Уитмен объяснил, что черные участки — это очень тонкий лед, который быстро протает. Чем дальше мы уходили в сторону ледяных полей, тем толще становился лед, и вскоре мы увидели зигзагообразные гряды торосов, похожие на горные хребты в миниатюре. У крайнего северного конца находились отдельные голубоватые поля тяжелого полярного льда, принесенного из пролива Смита и вмерзшего в лед моря Баффина.
Я надеялся воспользоваться этим многолетним паком для практических занятий еще до того, как мы войдем в воды Северного Ледовитого океана, и думал, что подводные лодки могли бы использовать этот район в качестве учебного полигона. Но Уолт убедительно доказал, что этот лед отличается от пака, с которым нам придется столкнуться позже, и что такая практика не будет иметь никакой ценности. Дальнейшие события подтвердили его правоту.
В этот вечер мы ужинали на военно-воздушной базе в Туле в Гренландии. Здесь не было ночи: мы прибыли в страну незаходящего солнца и вечной мерзлоты. Позже мы поднялись на холм из черной лавы, что возвышался над военно-воздушной базой, и, когда мы вышли на его гребень, перед нами открылся захватывающий вид на живописную темно-синюю бухту.
По всему мелководному заливу были рассыпаны сидевшие на мели небольшие чисто белые айсберги различной формы. По переливающейся зеркальной глади бухты тут и там плавали отдельные белые глыбы льда и ледяная шуга. И все это на фоне черных холмов и утесов, круто обрывающихся у самой кромки берега. В нескольких милях мористее низко над водой стоял туман. Лучи июльского солнца приносили здесь очень мало тепла, и в воздухе ощущалась такая же свежесть, как где-нибудь в Новой Англии в октябре. Позади нас возвышались горы Гренландии, уходящие на огромные расстояния вдаль.
Отойдя немного от автомашины, мы остановились на минутку и сорвали цветущий мох и несколько неприхотливых желтых цветков, которые тут и там росли по склону холма. И я подумал, как здорово, что я служу в военно-морских силах и могу совершить такое путешествие. Туристу потребовалось бы истратить тысячи долларов, чтобы увидеть эти красоты. *(Команды атомных подводных лодок США комплектуются на добровольных началах. Испытывая острый недостаток в добровольцах из числа высококвалифицированных специалистов, опасающихся службы на этих кораблях, командование военно-морских сил США вынуждено прибегать к самым различным способам рекламирования «прелестей» этой службы. Являясь выразителем интересов своих хозяев, Дж. Стил всячески расписывает удобства и выгоды службы в военно-морских силах, в частности на атомных подводных лодках. Очевиден смысл и этого высказывания автора: «Хочешь повидать мир, не тратя долларов, поступай на военную службу». Много аналогичных примеров читатель встретит и в следующих главах.)
Прождав целый день погоду, мы вылетели, как только разошелся туман, в первый полет над проливом Парри, через который предстояло пройти нашей подводной лодке. Черный выступ мыса Шерард в юго-восточном углу острова Девон отчетливо выделялся на сером фоне отступающего ледника Каннингхем, который все еще крепко держит в своих холодных объятиях дюжину горных вершин. Почти триста сорок четыре года тому назад—12 июля 1616 года — исследователи Baylot и William Baffin(Уильям Баффин)* (William Baffin (1584-1622) — английский мореплаватель, исследователь полярных районов, совершил ряд экспедиций в 1612— 1616 годах.)) впервые увидели вход в пролив Ланкастер. Но тогда «пролив» был забит льдом, и они не смогли войти в него, сегодня же он был чист ото льда настолько далеко, насколько мог охватить глаз. У пролива, который открывался перед нами и проходил сквозь Северо-Западные территории Канады, была просто сказочная история.

William Baffin (1584-1622)

На протяжении почти пяти столетий европейцы пытались найти кратчайший путь к богатствам Китая и «островов Пряностей»*. (* Имеются в виду Молуккские острова, (Прим. перев.)) В 1492 году на поиски такого пути отправился Колумб. В 1496 году английский король Генрих VII отправил John Cabot(Джона Кабота) на поиски северного прохода. John Cabot открыл Ньюфаундленд, но не нашел прохода. Столь же безуспешной была попытка и его сына Себастьяна.
«Случайно» открыв Америку, португальцы и испанцы вскоре взяли под свой контроль все самые удобные пути на Дальний Восток: через Панамский перешеек и Магелланов пролив. Англия, стремившаяся получить свою долю добычи в выгодной торговле, надеялась на то, что ей удастся найти проход на северо-запад за пределами досягаемости угрожающей мощи иберийцев, которые в елизаветинские времена объявляли вне закона все британские суда, шедшие из американских вод. На поиски этого прохода был направлен целый ряд экспедиций, в том числе экспедиции John Rath(Джона Рата) в 1527 году,Richard Khor( Ричарда Хора) в 1536 году и знаменитого Martin Frobisher(Мартина Фробишера) * (Martin Frobisher (1535-1594)—английский полярный исследователь.)в 1576 году, совершившего три плавания к острову Баффинова Земля.

Martin Frobisher (1535-1594)

За ними последовали другие столь же безуспешные, но принесшие много ценных сведений (организованные через еще более короткие интервалы) путешествия John Davis(Джона Дэвиса)* (John Davis (1550-1605)) — английский мореплаватель.) в 1585—1587 годах, Кан-нингхема, Найта и Холла в 1605—1607 годах и обреченного на гибель Henry Hudson (Генри Гудзона)* (Henry Hudson (1550-1611)) — английский полярный исследователь. Весной 1611 г. Гудзон с сыном и несколькими преданными ему матросами были высажены в шлюпку и брошены на произвол судьбы.) в 1607—1611 годах. Во время моих вечерних занятий у себя дома в Йорке (штат Мэн) наибольшее впечатление на меня произвели путешествия Гудзона к Гренландии и к заливу, названному его именем, где он был покинут взбунтовавшимся экипажем его судна.

Henry Hudson (1550-1611)

 


 

За период времени, который отделяет путешествие Гудзона от плавания John Ross (Джона Росса) *,( Sir John Ross (1777 - 1856)— английский полярный исследователь. Членами его второй экспедиции во льды Канадского Арктического архипелага открыт Северный магнитный полюс.) почти нашего современника, по крайней мере двенадцать экспедиций пытались найти проход на запад и терпели в этом неудачу.

Sir John Ross (1777 - 1856)

После окончания наполеоновских войн мощь Британии на морях настолько возросла, что у нее появились возможности для поисков нового пути. Тон в этом задавал сэр Джон Барроу, бессменный секретарь Совета британского адмиралтейства, сильная в то время личность. На протяжении более тридцати лет он был вдохновителем в поисках Северо-Западного прохода. В 1818 году британская морская экспедиция во главе с капитаном Джоном Россом и его старшим помощником лейтенантом William Edward Parry (Уильямом Эдвардом Парри) * ( Sir William Edward Parry (1790-1855)— английский исследователь Арктики, совершил четыре экспедиции в полярные воды.) исследовала море Баффина и вошла в пролив южнее острова Девон, который двумя столетиями раньше Байлот и Баффин назвали проливом Ланкастер.

William Edward Parry (1790-1855)

Вскоре им пришлось повернуть обратно. При этом Росс был убежден, что путь им преградили горы и что это не пролив, а только залив. Но когда экспедиция вернулась домой, Джон Барроу не поверил Россу, как, впрочем, в это не верил, видимо, и сам Парри, так как на следующий год его направили во главе новой экспедиции, которой было поручено исследоаать все входы в пролив Ланкастер.
Парри был опытным и находчивым моряком. На двух крохотных кораблях "Hecla"(«Гекла») (водоизмещением 375 тонн) и "Grayper"(«Грайпер») (водоизмещением 180 тонн) он углубился на пятьсот миль к западу и прошел почти весь пролив, носящий теперь его имя. Остановленный сплошным льдом, пригнанным в западный выход из пролива, он зазимовал на острове Мелвилла. Это был первый случай зимовки британских военных судов в этих водах. Однако отважный Парри сумел организовать зимовку так, что не потерял ни одного человека. Как стало известно теперь, встреченное Парри относительно небольшое количество льда в проливе — исключительно редкое явление в этом районе. Но удача сопутствовала ему и в следующем году: найдя западный выход по-прежнему забитым льдом, он сумел вернуться тем же путем, которым пришел к месту зимовки. Парри сохранил славу самого удачливого исследователя Северо-Западного прохода вплоть до Амундсена, совершившего сквозное плавание через этот проход уже в нашем столетии.
Самолет летел вдоль южного берега острова Девон, и мы могли наблюдать коричнево-желтую линию высоких утесов, окаймленных береговым припаем, отдельные бухты и узкие заливы, в которых стоял лед. Вода под нами была темно-голубой, кое-где на ней виднелись светлые пятна тающего льда. Южнее виднелись острова Байлот и Баффинова Земля.
Вряд ли можно было найти другого более любезного и сведущего гида по Канадскому Арктическому архипелагу, чем коммодор Робертсон. Он подробно рассказывал об истории района, его флоре и фауне, о расселении и образе жизни его обитателей, а также о действиях ледоколов и работе исследовательских групп, направленных с баз линии дальнего радиолокационного обнаружения «Дью-лайн».
— Взгляните сюда, вы видите там внизу красные знаки, которые мы поставили, когда ходили здесь на ледоколе «Лабрадор», вон там, позади этого мыса? — спрашивает он.
— Нет, сэр, — медленно отвечаю я после тщательного осмотра района в бинокль.
— Да, они, вероятно, сбиты ветром. Хотя нет, посмотрите вон туда, чуть дальше этого места.
И я их наконец увидел.
И вот мы долетели до пролива Веллингтона, разделяющего острова Девон и Корнуоллис. К югу от пролива лежит остров Сомерсет. Мы с Элом постарались точно запомнить все его наиболее характерные особенности в надежде, что нам удастся определить свое место по визуальным наблюдениям в тот день, когда мы вернемся сюда морем. Подполковник Шварц пошел на снижение, сделал круг над поселком Резолют на острове Корнуоллис и на несколько минут установил прямую радиосвязь с канадской военно-воздушной базой. Оттуда сообщили, что в конце посадочной площадки остались неубранными обломки самолета и поэтому посадка невозможна. Горсточка куонестских хижин, дорога, небольшой причал — сот и все, что представлял собой поселок Резолют на этой голой местности без видимых признаков растительности. Зимой все население поселка не превышало восьмидесяти человек: военные, метеорологи, полицейские и эскимосы.
Мы надеялись, что нам удастся хорошо рассмотреть важный для нас пролив Барроу, но едва мы прошли над островом Гриффит, как перед нами встала сплошная стена облачности. Мы не смогли увидеть западной стороны острова Гриффит, не были видны также и острова Гарретт, Лоутер и Юнг. Судя по прогнозу, надежды на то, что западнее погода окажется более благоприятной, было мало, хотя основной целью нашего полета и являлся пролив Барроу — мелководный «ключ» к Северо-Западному проходу.
Нам оставалось только повернуть к Туле и попутно любоваться пейзажами, открывающимися на незатянутых облаками южных островах. Коммодор Робертсон показал путь к маленькой бухточке, в которой, как он уверял, можно было увидеть резвящуюся у льдин белуху. Напрасно я напрягал свое зрение в поисках тюленя или моржа — ничего похожего мы там не увидели. По правде говоря, я даже и не надеялся на это.
Следующий вылет мы совершили в сторону Северного полюса. Оставив позади себя горы Северной Америки и Гренландии, мы летели над огромным белым ледяным полем. Вскоре земля полностью исчезла из виду. Мы с Уолтом Уитменом оживленно обсуждали характер пакового льда, а Эл Бёркхалтер присоединился к штурману самолета и занимался с ним полярной навигацией.
— Не хотите ли вы взглянуть на лед с небольшой высоты? — спросил подполковник Шварц.
— Конечно, — ответил я.
Бинокль не давал мне полного представления об особенностях ледяных полей, хотя я и заметил непостоянство формы и размеров полыней — участков открытой воды среди льдов. Я видел, насколько легко подводная лодка могла бы упустить прекрасные возможности для всплытия из-за чрезмерной узости полос открытой воды, которые не могли бы обнаружить над лодкой корабельные приборы.
Мы снижались по наклонной до тех пор, пока Метт Шварц, переведя двигатели на аварийный режим работы, не выровнял самолет на высоте шестидесяти метров надо льдом. Под нами стремительно проносились скопления битого льда, гладкие ровные поля, открытая вода, гряды торосов и отдельные льдины, которые все вместе создавали бесчисленное множество затейливых узоров.
— Вот где художник по тканям мог бы почерпнуть тысячи идей, — заметил Уолт Уитмен.
Когда мы достаточно нагляделись на эту картину, самолет снова набрал высоту, и я был почти счастлив: стоило летчику ошибиться, и мы сыграли бы в ящик.
На обратном пути мы пролетели над крупнейшим в мире ледником Гумбольдта, на который мне очень хотелось взглянуть, Метт любезно сделал разворот над ледником, и мы с благоговением рассматривали эту колоссальную, медленно двигающуюся серую массу льда. Длинные темные полосы тянулись в направлении движения этого ледника, огибающего горы и обрывающегося в море. В бухте у его подножия лежали сотни айсбергов.
Путешествие оказалось весьма полезным, оно позволило нам приобрести бесценный опыт. Кроме того, нам довелось наблюдать такие чудеса природы, которые видели, вероятно, только несколько тысяч человек.
Впереди нас ожидало еще одно волнующее событие (не считая того момента, когда в самолете было объявлено о пожаре). Южнее мыса Йорк на западном берегу Гренландии находится место, где рождаются многочисленные айсберги. Когда мы обогнули этот мыс, перед нами открылся великолепный вид: величественная процессия айсбергов различных размеров и форм вытянулась по течению, которое уносило их на север. У берега несколько айсбергов сидело на грунте, где они будут оставаться до тех пор, пока шторм не поможет им сняться с мели. Тогда они с опозданием присоединятся к своему семейству, совершающему круговорот против часовой стрелки в море Баффина, и в конце концов их вынесет на юг, где у берегов Ньюфаундленда все они будут изъедены теплыми водами Атлантики. Самолет низко пролетел над некоторыми из наиболее интересных айсбергов и, когда мы уже по горло были сыты ими, взял курс на Сёнре-стрем в Гренландии. На следующий день мы уже приземлились в Ардженшии на острове Ньюфаундленд.


 

Глава 8. ГОТОВЫ К ВЫХОДУ В МОРЕ

На глубине девяноста метров «Сидрэгон» плавно скользил на большой скорости. Свой обход для ознакомления с состоянием корабля после выхода его с верфи в учебное плавание я начал с большого носового торпедного отсека.
Сверкали белизной задние крышки носовых торпедных аппаратов, сияли надраенные до блеска латунные детали у их переднего конца. Смотреть на них было просто одно удовольствие. На стеллажах позади торпедных аппаратов разместилось большое количество аккуратно уложенных тяжелых торпед. В промежутках между ними были втиснуты койки матросов. На одну из «полок» стеллажа уложили не торпеду, а длинный цилиндр электронного прибора. Это был наш видеомагнитофон — устройство для записи телевизионных передач на магнитную ленту. Однажды мне пришла в голову мысль, что неплохо бы сохранить в записи все то, что увидит и покажет нам подводный глаз телекамеры. И сразу же возникло множество трудностей. Коммерческие видеомагнитофоны, находящие применение в телецентрах, были чересчур громоздкими для установки их на подводной лодке. Создание же малогабаритного варианта в сжатые сроки казалось просто невозможным. И тем не менее эта задача была успешно решена одной из ведущих в области электроники фирм.
— Отсек выглядит прекрасно, главный, — удовлетворенно сказал я главному старшине Филиппу Лек-леру, старшему торпедисту.
— Ребята постарались, сэр, — ответил он, когда мы шли к заднему концу отсека.
Леклер изъявил желание служить на «Сидрэгоне» еще два года тому назад. Он обратился ко мне с просьбой об этом в тот раз, когда я приезжал в Портсмут наблюдать работу паросиловой установки «Содфиша». Главный старшина сделал много полезного и никогда не давал мне ни малейшего повода сожалеть о том, что я настоял на удовлетворении его просьбы.
— На верфи явно постарались усовершенствовать наши душевые, — заметил я, глядя на блестящие детали из нержавеющей стали.
Когда мы вернулись из гарантийного плавания, эти детали были ржавые, вся краска с них сошла.
По короткому трапу я поднялся к верхнему ярусу и просунул голову через люк в тесное помещение с тремя койками, втиснутыми позади запасных торпед по правому борту.
— В эту теснотищу ухитрились всунуть еще складной письменный стол! — воскликнул я.
— От этого никому не будет хуже, — сказал довольный главный старшина.
Пройдя через тяжелую водонепроницаемую дверь и спустившись в нижний ярус жилого и аккумуляторного отсека, я осмотрел умывальную команды. Несмотря на то что через нее проходило очень много матросов, она имела опрятный вид.
— Кто выигрывает? — спросил я, входя в старшинский кубрик, где двое главных старшин играли в карты.
И каждый из них стал доказывать мне, что именно он скоро обыграет в пух и прах своего партнера. Я пожелал им обоим счастья и направился по коридору, влекомый аппетитным запахом.
В сверкающем нержавеющей сталью камбузе старший кок Роберт Коллинз готовил на второй завтрак типичное блюдо подводников: отбивные котлеты со всевозможным гарниром.
Я остановился на минутку, чтобы понаблюдать за его работой. Когда я командовал «Хардером», Коллинз начинал там службу младшим вестовым в кают-компании.
— Коллинз, когда вы писали мне письмо с просьбой зачислить вас на «Сидрэгон», у вас, наверно, и в мыслях не было, что вы очутитесь у Северного полюса, не правда ли? — спросил я его полушутя.
— Я полагал, что и для нас найдется дело, — ответил он, улыбаясь.
Столовый кубрик наполовину был заполнен матросами: некоторые из них сидели, развалясь, у стола и читали беллетристику, другие готовились к сдаче квалификационного экзамена по специальности подводника, третьи углубились в изучение наставлений, готовясь к эксплуатации вверенной им материальной части. Тише, чем обычно, проигрывал пластинку патефон-автомат. В море обходишься без телевидения, но здесь его заменяют кинофильмы, прокручиваемые один-два раза в день. Я заглянул в жилой кубрик, выходящий в столовую команды, и нашел там полный порядок и чистоту. Несколько коек было занято, на них отдыхали матросы, стоявшие вахту этой ночью.
Направляясь к рубке с аппаратурой системы вну-трикорабельной связи, я прошел мимо насосного отделения и рубки с установками системы очистки и регенерации воздуха и в раздумье остановился у корабельной инерциальной навигационной системы. Вот он, ее основной блок яйцевидной формы высотой сто двадцать сантиметров. «Сидрэгону» впервые предстояло проверить в полярных районах работу новой модели этого устройства и его источников питания, размещенных в кладовой ярусом ниже.
Мы надеялись, что в любое время сможем прочесть на установленном палубой выше сигнальном щите точные координаты нашего места, его широту и долготу. Такие сведения будут выдаваться прецизионными гироскопами и очень чувствительными акселерометрами, воспринимающими движение лодки относительно морского дна. Эта очень сложная установка позволит подводной лодке неделями ходить в огромном океане, не всплывая для обсервации.
А что если прибор не станет работать? Я бросил взгляд на находящиеся по соседству с ним компасы. Тогда мы сможем определить свое место по небесным светилам, периодически всплывая. Безотказная работа инерциального устройства не имеет решающего значения для безопасности корабля. Но нам важно было проверить работу его новой конструкции, прежде чем партия этих дорогостоящих приборов будет устанавливаться на строящихся новейших подводных лодках.
Поднявшись по трапу и пройдя отсюда в сторону кормы, я вошел через водонепроницаемую дверь в бледно-зеленый реакторный отсек. Над реактором висела эмблема корабля — большой, вырезанный из дерева китайский дракон, рубиновый глаз которого зловеще и свирепо смотрел на каждого входящего. Под ним на уровне моего пояса находилась круглая крышка реактора из нержавеющей стали размером с большой стол для совещаний.

Для посетителей подводной лодки у меня было заготовлено много сюрпризов, но больше всего мне нравилось, приведя их сюда, брать портативный детектор излучения и подносить его к светящемуся циферблату наручных часов. Прибор вскоре дает щелчок, стрелка его индикатора резко уходит вправо. Подождав, пока глаза моего гостя не расширятся от ужаса, я убираю часы и подношу детектор к крышке реактора. Оказывается, что часы излучали гораздо больше энергии, чем находящийся под крышкой тщательно защищенный источник тепла.
Через защищенные желтоватым свинцовым стеклом смотровые люки я заглянул в глубины нижнего яруса реакторного отсека, где сверкал металл и все было окрашено в белое. Там с огромной скоростью и под большим давлением непрерывно циркулирует от реактора к котлу и обратно горячая вода. В котле, проходя по трубкам теплообменника, она отдает свое тепло окружающей их воде, постоянно находящейся в состоянии кипения и снабжающей паром турбины, установленные в машинном отсеке.
Проходя мимо установки для кондиционирования воздуха и лабиринта труб, цистерн с водой, распределительных щитов и моторов-генераторов, я снова вспомнил о «ключевом» решении адмирала Рикове-ра. Вопреки мнению своих инженеров, он приказал увеличить производительность оборудования для кондиционирования воздуха вдвое против мощности установок, смонтированных на «Наутилусе» и других атомных подводных лодках.

На "Сидрэгоне"...

Заключая паровую установку во внутренние отсеки подводной лодки, необходимо было одновременно позаботиться о снабжении корабля приборами для кондиционирования воздуха, чтобы удалять пар и влагу, проникающие внутрь корпуса подводной лодки. В противном случае это отразилось бы на самочувствии экипажа, а электрооборудование пришло бы в полную негодность. Как подтвердили дальнейшие события, Риковер был прав, а теоретические расчеты ошибочны; дополнительное кондиционирование воздуха приобрело решающее значение.

 


 

Позади гудящих турбогенераторов и главных турбин расположился пост энергетики и живучести корабля. У дросселей паросиловой установки, у главного распределительного щита подводной лодки и у щита управления реактором стояли вахтенные. Раздался звонок машинного телеграфа. Это поступила команда из центрального поста, требующая изменить скорость хода. Для выполнения этого приказания и уменьшения скорости хода вахтенный частично перекрыл дроссели. Мы приближались к отведенному нам району учений. Как только сократился объем поступающего в турбины пара, они стали вращаться медленнее и с меньшим шумом.
Поздоровавшись кивком головы с вахтенным инженером-механиком, я стал всматриваться в показания индикаторных шкал и измерительных приборов. Несущие вахту матросы улыбнулись, приветствуя меня, но потом молчаливо застыли на своих постах. Главный старшина-электрик Филипп Филиппс — остроумный парень невысокого роста, часто развлекавший матросов и офицеров своими шутками и остротами,— перехватив мой взгляд, поспешил разрядить обстановку.
— Удастся ли нам сойти на берег в увольнение в этом рейсе, командир? — спросил он с напускной серьезностью.
— Будьте готовы ко всему, главный, но, как мне кажется, если не считать Нома на Аляске, наше самое приятное увольнение будет в Пирл-Харборе.
— А как вы думаете, сэр, сойдем ли мы на берег в Номе?
— Конечно. Мы пробудем там ровно столько времени, сколько требуется, чтобы выпить пару кружек пива, но не столько, чтобы заставлять ждать наших жен в Пирл-Харборе, — сказал я с ударением на последней части фразы под одобрительные восклицания стоящих на вахте семейных матросов.
Когда более чем у половины членов экипажа твоей лодки оставлены на берегу семьи, приходится помнить как о холостых, так и о женатых.
По другую сторону последней водонепроницаемой двери находится кормовой отсек, где мы оборудовали дозиметрическую лабораторию. Когда я вошел туда, старшина 1 класса медицинской службы Ричард Морин делал анализ пробы воды, взятой из реактора.
— Как дела, Морин? — спросил я.
— Радиоактивность, как и обычно, намного ниже допустимой нормы, — заверил он меня.
Я тут же двинулся дальше, оставив его колдовать над своими пробирками,
В тесном кормовом отсеке с его двумя торпедными аппаратами и стеллажами с запасными торпедами находился только вахтенный матрос — новичок на нашем судне. Он углубился в чтение инструкции и не заметил моего прихода.

— Сегодня вас не балуют посетители, — прервал я его чтение.
Он вскочил на ноги и покраснел.
— Почему же? Доброе утро, командир, — растерянно произнес он.
— Садитесь, я только посмотрю, как тут у вас, — быстро проговорил я, стараясь успокоить его.
— Да, сэр, — натянуто ответил новичок.
Я видел, что мне еще много придется поработать с ним, прежде чем исчезнет эта скованность в его поведении.
Командир подводной лодки добивается наибольшего успеха, когда подчиненные ему матросы не боятся разговаривать с ним. На подводной лодке от их поведения и личных качеств зависит очень многое, и поэтому доброжелательные отношения между офицерами и матросами имеют немаловажное значение для успешных действий корабля. Обычно командиру подводной лодки труднее, чем остальным офицерам, установить такие отношения с матросами. Командир корабля обладает огромной властью в этом замкнутом маленьком мирке. Его положение не допускает проявления с его стороны какой бы то ни было фамильярности. Но прежде чем мне удалось завести разговор с новичком, меня вызвали по телефону в центральный пост: пора было браться за дело.
На экране указателя айсбергов, смонтированном на пульте управления подледным плаванием в центральном посту, ясно была видна идущая впереди нас под водой подводная лодка.
Отчетливая, почти квадратная белая отметка на экране, казалось, медленно плыла нам навстречу, когда я разворачивал подводную лодку в ту или иную сторону, чтобы проверить реакцию нашего нового прибора. Мы все больше и больше сближались с этой подводной лодкой. И, когда до нее осталось несколько сот метров, я круто переложил руль и повел «Сидрэгон» прямо под своеобразный корабль-мишень. Узкий пучок ультразвуковых волн нашего эхо-ледомера отразился от днища корабля, идущего в пятнадцати метрах над нами. Перо прибора оставило короткую черную линию на бумаге. Датчик, или излучатель, эхолота обычно устанавливается на днище корабля, чтобы измерять расстояние до морского дна, нам же, кроме того, нужно было знать, на каком расстоянии находится лед.
Развернув подводную лодку, чтобы проверить теперь работу указателя полыней, я обернулся к Артуру Рошону — талантливому изобретателю из лаборатории электроники военно-морских сил США, создателю и указателя айсбергов, и указателя полыней.
— Арт, ваш указатель айсбергов просто великолепен! — воскликнул я.
— Он, вероятно, будет работать хорошо, — скромно ответил тот.
— Поднять антенну указателя полыней! — приказал я.
Теперь все мы наблюдали за тем, как прибор делал прекрасный абрис контура подводной лодки, находящейся на траверзе.
Собравшиеся вокруг нас офицеры вместе с нами с интересом разглядывали необычные очертания другой подводной лодки, находящейся в подводном положении.Мы обошли вокруг этого корабля, и при всей минимальной величине его изображения на экране указателя полыней у нас не оставалось никаких сомнений в отношении характера контакта с ним. Немногого еще можно было требовать от прибора, предназначенного для показа формы разводий над нами, — разве только, чтобы он безотказно работал.
Затем мы расписали по боевым постам группу по съемке полыней и стали отрабатывать сложный маневр полного зависания без хода. Откачивая за борт воду, командир поста погружения и всплытия Логан Мэлон медленно поднимал подводную лодку вертикально вверх на поверхность моря через воображаемую полынью во льдах.
Быстрые изменения глубин в ту или иную сторону должны были стать вторым по важности заданием для вахтенного отделения. Поэтому для отработки этого маневра мы подвсплывали, быстро продувая цистерны главного балласта сжатым воздухом, и как только требовалось снова погрузиться, мгновенно прекращали продувку и принимали воду обратно в цистерны. Делать это следовало очень осторожно: чрезмерно большой дифферент мог привести к удару корабля кормой о дно или носом об лед. Для быстрого ухода на глубину мы заполняли цистерну срочного погружения, стремясь создать отрицательную плавучесть, и затем для быстрого всплытия сразу же продували эту цистерну, освобождая ее от принятого балласта.
В тех же случаях, когда посадка на дно была неизбежна, мы практиковались в переключении части наших машин с таким расчетом, чтобы сохранить ход, но исключить попадание донного ила в приемники трубопроводов циркулирующей внутри корабля забортной воды. Если ил закупорит конденсаторы, то это отрицательно скажется на эффективности охлаждения и пострадавшая турбина и турбогенератор не смогут работать.
Пока все эти действия отрабатывались под неусыпным контролем Джима Стронга, я подумал о том, какое мнение сложилось у старого исследователя Арктики Стефансона об увиденном им в тот день, когда он завтракал с нами на борту «Сидрзгона». Подводная лодка стояла тогда в сухом доке посреди невообразимого хаоса, но зато это было самое подходящее время для приемов. Эл Бёркхалтер встретил Стефансона у ворот верфи и провел его на корабль. Спуститься вниз по нашему вертикальному трапу — нелегкое дело для пожилого человека, но Стефансон легко справился с ним. Мы остановились у пульта управления подледным плаванием, где я рассказал ему о назначении различных приборов, с помощью которых мы надеялись пробираться сквозь льды.
Кают-компания с ее зелеными переборками, облицованными панелями из светлого муравьино-крас-ного дерева, стенами, обитыми красной искусственной кожей, креслами и выложенной рыжевато-коричневым крупным изразцом палубой чем-то походила на железнодорожный вагон-ресторан. Посредине стоял красиво сервированный стол, украшенный цветами.
Когда закончилось представление офицеров доктору Стефансону и его супруге, мы сели за стол и приступили ко второму завтраку, приготовленному из концентратов. Мы будем употреблять их в пищу в Арктике, так как это позволит сэкономить место, необходимое для хранения провизии на корабле. Нам подали такие деликатесы, как рулет из консервированной индейки, пюре из сушеного картофеля, овощной салат, частично приготовленный из сушеной капусты.
Доктор Стефансон не разделяет существующих взглядов на диету. Он утверждает, что жирное мясо более полезно для здоровья, чем тощее; причину этого он объясняет в своей книге «Жир Земли». Он подчеркивает, что животные, а также народы Севера, например эскимосы, не только отдают предпочтение жиру, но и умерли бы, не будь его в их пище. Доктор Стефансон и сам придерживается проповедуемых им принципов. Поэтому жиры и масло составляют существенную часть его рациона. Но он был достаточно вежлив и отведал понемногу все те блюда, которые были поданы к столу.
Я распорядился, чтобы наша застольная беседа была записана на магнитную ленту. Разговор коснулся всей истории исследования Арктихи, от ее первооткрывателей до путешественников наших дней. Привлекательная, выглядевшая намного моложе своих лет, жена доктора Стефансона просто поразила всех нас своим глубоким знанием Крайнего Севера. Впоследствии мы переписали запись беседы на пластинку и отослали ее в Дартмут, в собрание Стефансона. В этой записи прошлое удивляется настоящему, а настоящее восхищается — в моих кратких замечаниях — изумительными подвигами прошлого, совершенными в условиях ужасных лишений и опасностей.
Мои воспоминания прервал приход Джима — нашего «инструктора по строевой подготовке» — большого специалиста по проведению учений. Пора было приступать к отработке действий по расписанию в случае пожара и столкновений, а уж затем возвращаться в Портсмут.
Три с половиной часа полного одиночества во время езды на машине из Портсмута в Нью-Лондон дали мне еще одну возможность глубоко поразмыслить над стоящей перед нами задачей и над способами ее разрешения. Освещенные ярким солнцем конца июля живописные сельские пейзажи холмистой местности штата Массачусетс вскоре уступили место лесам и рощам штата Коннектикут.
Подготовка была завершена, и корабль приведен в состояние максимальной готовности.
Когда я вошел с прощальным визитом в кабинет командующего подводными силами Атлантического флота США контр-адмирала Лоуренса Дэспита, он поздоровался со мной и предложил сесть.
— Что у вас там на корабле еще недоукомплектовано?— спросил меня адмирал, после того как мы обсудили с ним поставленные перед нами задачи.
— Я не знаю ничего такого, что не было бы укомплектовано полностью,—с гордостью ответил я.
— Хорошо, тогда пожелаю вам счастливого плавания,— сказал адмирал, поднимаясь и протягивая мне руку.
При отъезде из Нью-Лондона я вспомнил напутственные слова своего непосредственного начальника, командира 102-го дивизиона подводных лодок капитана 2 ранга Джеймса Калверта. Советы этого опытт ного офицера и моего близкого друга были исключительно ценными. Под его командованием «Скейт» чуть было не обогнал «Наутилус» при своем движении к Северному полюсу. Во время своих походов под полярным паковым льдом летом 1958 года и зимой 1959 года он разработал методику всплытия во льдах. Мы обсуждали с ним возможности плавания среди айсбергов.
— Командир, я полагаю, что могу поделиться с вами своими замыслами, — начал я со всей серьезностью. — Я намерен специально подныривать под айсберги, чтобы измерить их осадку. В этом, конечно, есть какой-то элемент риска, но, если оборудование будет работать безотказно, то это не будет представлять никакой опасности.
— Хорошо, Джордж, — ответил он серьезно, — без риска не бывает путешествий.

Тем самым мне была предоставлена полная свобода действий.
И Джим Калверт, и я знали, что предмет основной моей заботы — это вверенные мне судьбы находящихся на борту людей и сам корабль стоимостью 35 миллионов долларов. Я вовсе не хотел рисковать кораблем и людьми, но предоставленная мне возможность подныривать под айсберги — это было именно то, за что я мог бы ухватиться,
Всем нам хотелось избежать опасностей на своем пути. Мало ли что могло свести на нет все наши усилия: неполадки в корабельных механизмах, мелководье в проливе Барроу или повреждение от удара о лед в море Баффина.
Появление в печати сведений о нашем походе имело и свою отрицательную сторону: нам не удалось незаметно уйти в плавание.
На причале собралась большая толпа желающих проводить нас. Офицеры, матросы, рабочие, жены, дети, друзья и знакомые членов нашего экипажа — все они радостно шумели на пирсе.
На верхней палубе корабля стояла тренога с портативной телекамерой. Наш ас в области электроники, техник по ремонту электронного оборудования Эдвард Ханна выступал в роли телеоператора, наводя объектив то на толпу, то на подводную лодку. Роль комментатора взял на себя Дик Томпсон. Он сопровождал пояснительным текстом события, записываемые на видеомагнитофон, скрытый от взоров публики в торпедном отсеке. Ни один из провожающих нас не знал о его существовании.
«В этот прекрасный солнечный день первого августа 1960 года мы находимся на борту «Сидрэгона» — седьмой атомной подводной лодки военно-морских сил США. Через несколько минут он отправляется из Портсмута. На пирсе собралась публика, пришедшая проводить нас, отправляющихся в море, чтобы попытаться впервые пересечь Северный Ледовитый океан с востока на запад через Северный полюс и повторить в обратном направлении первое путешествие американской подводной лодки «Наутилус», совершенное ею два года тому назад под полярным паковым льдом...
Собравшейся публике неизвестно, что наше секретное задание куда интереснее. Мы попытаемся впервые пройти Северо-Западным проходом, где еще никогда не ходили подводные лодки. Из-за тяжелых льдов все предшествующие суда вынуждены были отказаться от попытки пройти проливом, через который лежит наш путь...»
Женщина-репортер с портативным магнитофоном буквально приперла меня к стенке рядом с лодкой, у самых сходней. Дюжина других репортеров и фотографов окружила нас. Я изо всех сил старался быть с ними как можно более любезным, но мне все-таки пришлось парировать многие их вопросы. Вырвавшись из их окружения, я пожал руку многим из собравшихся доброжелателей и перешел на борт корабля.
Через несколько минут «Сидрэгон» медленно тронулся с места вниз по течению, развернулся на шестнадцать румбов и набрал ход. Протяжный гудок нашего корабля разорвал воздух и донесся до толпы раньше, чем направляющаяся в Тихий океан подводная лодка исчезла за поворотом реки. 

 


 

Глава 9. КО ЛЬДАМ

Все мы наконец вздохнули с огромным чувством облегчения. Позади остались хлопоты, связанные со сборами и подготовкой, сделаны все скучные, а порой и надоедливые дела. И вот теперь с неизменной шестнадцатиузловой скоростью хода «Сидрэгон» вспарывал глубины Атлантики, пугая своим видом косяки чешуйчатых подводных обитателей.
Войдя в кают-компанию, я увидел, что коммодор Робертсон уже успел переодеться в форму, сбросив с себя гражданское платье, в которое ему пришлось облачиться на берегу, чтобы замаскировать свою посадку на корабль. Если бы кто-нибудь увидел, что на борт «Сидрэгона» прибыл канадский флагман, то это послужило бы прекрасной пищей для догадок, особенно если бы вскрылась подоплека этого.
— Не хотите ли, сэр, посмотреть, как «Сидрэгон» выделывает разные трюки? — поинтересовался я.
— Да, конечно. Какого рода трюки? — спросил он с явным интересом.
— Я покажу вам, как он слушается руля, — весело ответил я и прошел вместе с коммодором в центральный пост.
— Приготовиться к маневрированию! — приказал я и взял управление кораблем в свои руки.
Сейчас необходимо было искусственно создавать крен, чтобы проверить, правильно ли уложены и хорошо ли принайтовлены рассованные по всем углам и щелям коробки с продуктами, личные вещи и специальное арктическое снаряжение. Если этого не сделать заранее, то внезапный крен в непредвиденных случаях может стать причиной невообразимого хаоса на корабле.
Когда все было готово, мы разогнали «Сидрэгон» до максимальной скорости хода. По моей команде рулевой переложил руль право на борт. Под ударом потока воды на руль и ограждение рубки корабль тотчас резко накренился на правый борт, быстро повернулась картушка репитера гирокомпаса, и под влиянием действующего, как тормоз, руля корабль явно замедлил свой бег.
И тогда трехтысячетонная масса потянула корабль вниз — он стал проваливаться. Каждый, кто успел, ухватился за какой-нибудь неподвижный предмет, стараясь удержаться на ногах. Я взглянул на коммодора. Ему это очень понравилось. Стрелка глубиномера описала плавную дугу к отметке максимальной глубины, кривая эхолота показывала, что дно приближается к нам угрожающе быстро. Но как только мы достигли уровня рабочей глубины, носовые и кормовые горизонтальные рули были переложены на полный угол всплытия. Крен лодки плавно изменился, и теперь все старались удержаться, чтобы не упасть назад.

В центральном посту "Сидрэгона"...

Подвсплыв на глубину тридцать метров, мы бросили корабль в срочное погружение по спирали, где
дифферент на нос совмещался с креном в ту или другую сторону. В тот момент, когда сделали полную перекладку горизонтальных и вертикального рулей и нос пошел наверх, а крен перешел с правого борта на левый, непосвященному, наверно, показалось бы, что наступает его последняя минута.
Обычно один рулевой-горизонтальщик управляет кормовыми горизонтальными рулями, а другой — носовыми горизонтальными рулями и вертикальным рулем. На нашей же лодке все управление осуществлялось одним рулевым-горизонтальщиком. Он держал в своих руках штурвал автомобильного типа, укрепленный на подвижной колонке. Вращая штурвал слева направо, он заставлял поворачиваться в том же направлении вертикальный руль. Отжимая от себя штурвал и его колонку, он одновременным поворотом обоих горизонтальных рулей заставлял корабль погружаться.
Мы еще раз вошли в наш глубоководный танец, лавируя вверх и вниз, справа налево по большим спиралям.
Теперь командир поста погружения и всплытия перешел с ручного управления горизонтальными рулями на автоматическое, включив автомат глубины хода. Рулевой-горизонтальщик отпустил штурвал и, откинувшись в кресле, сидел без дела. Достаточно было повернуть диск автомата, и корабль начинал прекрасно контролируемое погружение: автомат вы-равнял лодку на строго заданной глубине. Еще один поворот диска набора — и мы уже снова на нашей прежней глубине.
— Совсем как в кинофильме, — с чувством произнес коммодор.
— Теперь вы можете представить себе, насколько трудно надводному кораблю поразить нас, — ответил я ему.
— Располагаете ли вы и другими средствами борьбы с силами противолодочной обороны? — спросил мой консультант.
— Да, — ответил я, — на нашей стороне большое преимущество за счет упреждения в обнаружении. Мы можем бесшумно идти и слышать шум винтов эскадренного миноносца на расстоянии многих миль. Противолодочные надводные корабли обычно пользуются гидролокаторами, а посылаемые этими приборами сигналы мы можем услышать гораздо раньше, чем шум их винтов. Они сталкиваются с большими затруднениями и при обнаружении нас на сравнительно коротких дистанциях, хотя и пользуются более чуткими, но зато и более шумными гидролокаторами. Поэтому мы можем открывать огонь первыми или же менять курс, если не хотим быть обнаруженными.
— К несчастью, это, пожалуй, так, — сказал коммодор, думая, очевидно, об огромном подводном флоте, имеющемся в распоряжении нашего потенциального противника.
— Многие подводники считают, что атомная подводная лодка сама по себе является наилучшим противолодочным кораблем, — подчеркнул я и стал рассказывать коммодору об успешных действиях подводных лодок друг против друга. — В самом деле, если что и беспокоит меня больше всего в том случае, если нам завтра придется вступить в бой, так это подводные лодки противника, — заключил я свой рассказ.
Доктор Уолдо Лайон молча прислушивался к нашей беседе.
— И против действующей подо льдом подводной лодки нет никакого другого средства, кроме самой же подводной лодки, — заметил видный ученый, включаясь в наш разговор.
Прекрасная командная позиция для атомных подводных лодок, вооруженных баллистическими ракетами, находится как раз севернее Канадских Арктических островов. Оттуда можно направить огонь прямо в сердце Северной Америки, — заметил коммодор задумчиво. *(Необходимо отметить, что весь смысл этой беседы сводится к оправданию действий американских атомных подводных лодок в Арктике мнимой угрозой ракетного нападения на США со стороны советских подводных сил. Но подводники Северного и Тихоокеанского флотов, зорко стоящие на страже интересов нашего социалистического государства и готовые в любой момент дать отпор любому незваному пришельцу, никому не угрожают и ни на кого не собираются нападать первыми. В то же время Дж. Стил, раскрывая агрессивные планы американской военщины, указывает конкретные объекты для нападения американских атомных подводных лодок и в том числе советские торговые суда, проводимые Северным морским путем)
Пока мы вели свою беседу, в кают-компанию пробрался вездесущий Ханна со своей портативной телекамерой и треногой. На голове у него красовалась надетая набекрень красная шапочка. Такие шапочки в прошлом году носили американские телеоператоры. Мы посмеялись над той напускной серьезностью, с которой наша телевизионная команда устанавливала на место свою портативную аппаратуру. Ведущий программу Дик Томпсон рассадил вокруг меня за столом кают-компании Уолдо Лайона, Арта Рошона, коммодора Робертсона, Арта Моллоя, Уолта Уитмена и Джима Стронга. По его сигналу мы начали обсуждать план своих действий, склонившись над картой моря Баф-фина.
В течение следующей недели Ханна и его помощник Антони Балестрери—техник по ремонту электронного оборудования — произвели съемку с записью: на видиоленту во всех основных отсеках корабля,, исключая сугубо секретные объекты. Они постарались показать экипаж за работой и на отдыхе. Съемка сопровождалась комментариями, объясняющими действия каждого заснятого члена команды. Мы надеялись, что отснятая лента вместе с кадрами, которые будут сделаны позднее на льду, поможет обучению будущих экипажей подводных лодок. А некоторые куски, если они окажутся хорошими, можно будет передать телевизионным компаниям для показа телезрителям.
Многие члены экипажа были убеждены, что они находятся на натурных съемках голливудского кинофильма о подводниках. Устанавливая осветительную аппаратуру и внося большую суету в привычный распорядок жизни на подводной лодке, старшины телевизионной команды действовали так, словно они были заправскими кинооператорами. Моряки обычно неохотно позируют перед телекамерой, исключение составили только несколько человек, мечтавших, быть может, о карьере «кинозвезд». Они всегда оказывались свежевыбритыми, старались почаще показываться на глаза операторам и постоянно были объектом безжалостных насмешек со стороны бывалых моряков.

 


 

И все же одну сцену мы вырезали из телезаписи. В старшинской кают-компании корабельный врач Си-тон с помощью одного из старшин медицинской службы оборудовал операционную. У котельного машиниста Николаса Динсмура оказалось нагноение вокруг зуба. Несмотря на то что перед самым отплытием у всех матросов проверили состояние полости рта, у Динсмура зубная боль началась почти сразу же после отдачи швартовов. Ему становилось все хуже и хуже, несмотря на применение антибиотиков и все усилия доктора Ситона. Ему сделали разрез, чтобы выпустить гной, но и это не принесло облегчения. Требовалось удалить зуб, но он мог сломаться из-за отсутствия необходимых зубоврачебных инструментов. «По крайней мере мы еще не слишком далеко отошли и можем высадить его на берег, — подумал я.— Гнойное воспаление зуба может привести к смертельному исходу, а для лечения больного могут потребоваться средства, имеющиеся только в госпитале».
Доктор Ситон, несмотря на всю свою всестороннюю подготовку, не был дантистом. Однако он все же решил удалить зуб. С нетерпением ожидая результата этой операции, я читал «Гостеприимную Арктику» Стефансона.
Лью Ситон пришел ко мне около двух часов ночи с известием о благополучном исходе. Зуб был удален, а пациент, безропотно сносивший все и старавшийся чем-либо помочь врачу, почувствовал наконец облегчение. Это был единственный случай заболевания на нашем корабле во время всего похода; просеиваемые через сито тщательного медицинского отбора, подводники редко болеют серьезно.
Старшинской кают-компании быстро вернули ее привычный вид, и свободные от вахты матросы снова стали заниматься своими обычными настольными играми, чтением книг. Днем старшинская кают-компания превращалась в маленькую аудиторию: в ней проводились занятия и читались лекции.
Уолдо Лайон, Уолт Уитмен и Арт Рошон провели ряд интересных бесед. Они рассказывали о полярном лаке и айсбергах, о ледовом прогнозе и рельефе дна, о течениях, передвигающих полярный пак и выносящих айсберги в Северную Атлантику, где последние угрожают судоходству, и о нашем специальном оборудовании для обнаружения льдов. Уолдо рассказал также и о своих предыдущих плаваниях подо льдом на других подводных лодках. Он ведь участвовал во всех арктических походах подводных лодок, кроме первого плавания «Скейта», в это время он находился на «Наутилусе».
Сосредоточенно и внимательно слушали все присутствующие рассказы коммодора Робертсона об истории Канадской Арктики и жизни ее населения. Как всегда предусмотрительный, коммодор захватил с собой в поход ряд канадских кинофильмов, и они служили прекрасной иллюстрацией к его рассказам: «Энготик» — фильм об истории эскимосского мальчика, «Край длинного дня» — история одного эскимосского семейства и «Высокие широты Арктики» — короткометражный фильм о флоре, фауне и топографии Канадской Арктики. Особый интерес вызвал у нас кинофильм «Флот идет вперед», рассказывающий о походе ледокола «Лабрадор» под командованием Робертсона через Северо-Западный проход в 1954 году.
Я тоже провел беседу, рассказав слушателям о намеченном маршруте нашего корабля через арктические воды, обсудил вместе с ними наши планы. Судя по их серьезным вопросам, у меня не осталось никаких сомнений в том, что команда усвоила каждое слово из рассказов выступавших до меня специалистов.
Несколько бесед об искусстве фотографии провел капитан-лейтенант Гленн Брюэр. Благодаря своему многолетнему опыту он очень хорошо разбирался в этом деле. Недаром он был назначен руководителем отдела подводной разведки фоторазведывательного центра военно-морских сил США. Лишь выдержав отчаянную борьбу с министерской волокитой, мне удалось добиться, чтобы этот офицер-подводник пошел вместе с нами в поход. Гленн был большим специалистом в области использования аквалангов и подводного фотографирования. До сих пор никому еще не удавалось сделать хороших фотографий изнанки арктических льдов. И все мы надеялись, что нам пригодится в этом мастерство Гленна, показанное им при съемках под водой прекрасного цветного кинофильма о действиях подводных лодок.
Члены экипажа взяли с собой в поход огромное число фотоаппаратов всевозможных марок. Я сам подал им эту мысль, зная, что в пути представится много бесценных возможностей для фотографирования. Теперь требовалось только направить их действия и научить вести учет отснятых кадров, чтобы они знали потом, где и когда были сделаны снимки. Кроме того, мы установили строгие правила фотографирования на борту корабля. В некоторых местах, например в реакторном отсеке, фотографирование было запрещено, но зато разрешалось производить съемку в торпедных отсеках, где нужно было только закрыть секретные объекты.
К пятому августа мы оказались в непосредственной близости от двух двадцатиметровых айсбергов, о которых нам сообщил наш друг подполковник Шварц — командир разведывательного самолета. Я попросил его отыскать для нас самый южный айсберг, чтобы мы могли использовать его для проверки работы наших приборов. На какой скорости хода наше движение в проливе Дэвиса и море Баффина будет безопасным? Пока мы не повстречаем первый айсберг и не приобретем необходимого опыта, мы не можем быть уверенными в том, что отраженный сигнал гидролокатора будет достаточно сильным, чтобы можно было его услышать на большой скорости хода. В тридцати милях от наиболее вероятного места появления дрейфующих айсбергов, предсказанного Уолтом Уитменом, мы застопорили ход «Сидрэгона» до полной остановки. Я сомневался в точности ледового прогноза: слишком много неопределенностей было в таких расчетах. Мы уже вошли в осмотренный мной с воздуха район к востоку от Ньюфаундленда, где плавали обломки айсбергов и небольшие льдины. Мне очень не хотелось разбивать перископ или нос лодки о незамеченный предмет. Из памяти не выходила картина столкновения с китом.
Мы всплыли без хода и оказались в полном тумане. Видимость не превышала полумили, радиолокационного контакта с айсбергами установить не удалось. Мы погрузились и продвинулись еще на пятнадцать миль к предполагаемому месту встречи с айсбергами. Но когда опять всплыли, то не нашли там ничего нового, только туман стал еще плотнее, видимость не превышала ста метров. Мы снова ушли под воду и продвинулись до точки, находящейся всего в трех милях от наиболее вероятного местоположения айсбергов.

Первый выход в море...

Когда подводная лодка уже замедлила ход, гидролокатор внезапно оповестил нас о контакте с объектом, находящимся всего в семистах метрах от нас. Застопорив машины, мы долго рассматривали этот предмет. Он стоял неподвижно и был слишком велик для того, чтобы быть рыбой. Желая взглянуть на него, я приказал всплыть без хода. Но над нами по-прежнему висел густой туман, видимость не превышала уже длины подводной лодки. Теперь радиолокатор вошел в контакт с объектами, имеющими нечеткие, мягкие и расплывчатые очертания, очень похожими на облака и совсем непохожими на суда. Однако при скорости ветра немногим более трех метров в секунду «облака» не проходили бы так быстро мимо, а их форма не претерпевала бы существенных изменений. Несколько сбитый с толку, я приказал погрузиться и установить гидролокационный контакт с целью. Пройдя под водой этот район взад и вперед, мы вошли в контакт еще с одним крупным объектом и несколькими объектами меньшей величины.
Могли ли это быть обломки айсберга? Я посоветовался с Уолдо, Уолтом и коммодором. Все они согласились с тем, что это вполне вероятно. Итак, настало время для проверки работы наших приборов.
Погрузились на максимальную глубину и, отойдя назад до полной потери гидролокационного контакта с целью, мы развернули «Сидрэгон» на сто восемьдесят градусов и направили его на малом ходу прямо на загадочные предметы. Контакт с ними легко возобновился. Они не перемещались относительно друг друга. Примерно в шестистах метрах от них мы снова развернули корабль и отошли назад, чтобы еще раз подойти на более высокой скорости хода. Контакт с целью восстановился на том же расстоянии, что и прежде. И наконец мы сделали еще одно захождение и приблизились к объекту с обычной экономической скоростью хода. И тут, к нашей радости, мы убедились, что обнаружение целей осуществляется с достаточным запасом времени, чтобы избежать столкновения с ними. Дальше на север мы пошли со скоростью четырнадцати узлов, уверенные, что эта скорость гарантирует нам полную безопасность плавания.В течение ночи гидролокатор неоднократно входил в контакт с какими-то предметами. Всякий раз, когда это случалось, мы меняли курс корабля, чтобы разойтись с ними на достаточном расстоянии. Я думаю, что это были, вероятно, косяки рыб или отдельные крупные экземпляры обитателей морских глубин.
В тот субботний полдень мы включили подводную телевизионную камеру. Несмотря на большую глубину, чувствительный объектив телекамеры открыл нам большой участок проносившегося мимо нас подводного мира. Я приказал уменьшить ход до самого малого, и, к нашему удивлению, мимо объектива камеры проплыло множество каких-то предметов, похожих на черных кальмаров размером с футбольный мяч. Поворачивая на сто восемьдесят градусов телекамеру на ее консоли, мы могли смотреть вверх от но-совых горизонтальных рулей и носа подводной лодки и вниз на ограждение рубки и верхнюю палубу. Серое опустевшее ограждение рубки выглядело, словно привидение. Внезапно появилась стая кальмаров. Десятки этих животных одновременно проплыли над верхней палубой; извиваясь, медленно подплыла к палубе большая темная рыба.
Одного неосторожного восклицания, попавшего в систему общекорабельной трансляции, было достаточно, чтобы все свободные от вахты члены команды столпились у телевизионного экрана на главном пульте управления и у его репитера. Наверняка никому еще не приходилось видеть подобную картину на этой глубине и в этом районе. Доктор Лайон заметил, между прочим, что наилучшая из тех подводных телевизионных установок, которые он видел на других ходивших в Арктику подводных лодках, была в сто раз менее чувствительной. Каким подарком для морских биологов явится этот телевизор!
Воскресное утро на идущей под водой атомной подводной лодке мало чем отличается от всех остальных. На завтрак дополнительно подается бифштекс с яйцами — неплохой обычай, ставший почти обязательным на подводных лодках после второй мировой войны, когда американские лодки базировались на порты Австралии — страны мяса и яиц. Затем следуют веселые развлечения для свободных от вахты членов экипажа.
Незадолго до второго завтрака подводная лодка всплыла для обсервации. Штурман занялся своим делом, а я стал рассматривать горизонт через перископ. В восточной части горизонта я увидел айсберг. Радиолокатор показал, что расстояние до цели по этому пеленгу тринадцать миль. Вокруг перископной площадки столпились радостные офицеры, желающие взглянуть на айсберг, сюда же срочно пригласили и Уитмена.
Как только штурман определился, мы погрузились и пошли на сближение с айсбергом. Но когда снова всплыли, айсберга и след простыл: экран радиолокатора был совершенно чист. Я почувствовал себя одураченным и решил, что мне еще многому нужно поучиться, если я принимаю за айсберг облако на горизонте, хотя во многих книгах я не раз читал о случаях наблюдения облаков, похожих на айсберги. Но Уолт Уитмен страшно расстроился, и никто не мог утешить его, пока коммодор не сказал, что он часто видел облака, которые на большом расстоянии и при определенном освещении трудно было отличить от айсбергов.
Еще два дня пути, и в двухстах милях слева от нас оказался полуостров Лабрадор, а справа, на расстоянии около ста пятидесяти миль, лежала Гренландия. Это место вполне подходило для тренировки наших легких водолазов. Я вызвал их команду на верхнюю палубу и приказал выйти через шлюзовую камеру в торпедном отсеке. Пока они одевались и подгоняли свое снаряжение, я рассматривал горизонт в поисках льда и болтал от нечего делать с вахтенным офицером, любуясь открывшимся видом. Внезапно краешком глаза я заметил быстрое движение у поверхности воды.
Спинной плавник и широкая темная спина вспороли поверхность моря в каких-нибудь шестидесяти метрах от борта лодки и, оставив после себя белый пенный след, исчезли из виду. Это было крупное животное, слишком большое для дельфина. Оно снова вспенило воду, и на этот раз я увидел большое белое пятно на его голове. В памяти у меня всплыла картинка из наставления по водолазному делу, которое я просматривал вчера вечером, готовясь к сегодняшнему спуску под воду наших аквалангистов. Я тут же приказал принести мне книгу на мостик. Мимо нас проносился взад и вперед непрошенный гость длиной около семи с половиной метров, мы же старались как можно лучше сфотографировать его.
— Прошу разрешения начать погружение, — крикнул мне с главной палубы Лью Ситон — начальник спасательной службы.
— Отставить! — раздраженно крикнул я в ответ. И каждый из нас посмотрел друг на друга как на
сумасшедшего.
Я перелистал наставление: увиденное мной соответствовало картинке.
— Мы готовы к погружению, командир; прошу разрешения на спуск людей за борт, — крикнул Лью снова.
— Рядом с нами касатка! — сказал я по мегафону.— Разве вы не видите ее?
— Нет, сэр, — ответил пораженный Лью.
И все находящиеся на палубе повернули голову в ту сторону, куда указывал я. Касатка услужливо вынырнула еще раз.
— Отставить спуск легких водолазов, — приказал я, и аквалангисты неохотно стали отправлять свое имущество в лодку.
— Почему же мы не стреляем в нее, командир? — нетерпеливо спросил меня стрелок из подводного ружья.
— Касатки — морские хищники, и их истребляют с воздуха для защиты районов рыбного промысла, — с надеждой добавил Гленн Брюэр, поднявшись ко мне на мостик в своем резиновом костюме.
— Попытайте счастья, — сказал я подводному охотнику, — но спуск в воду сегодня отменяется, так как касатка может оказаться здесь не в единственном числе.
Однако касатки — хитрые твари, и эта гостья больше не появилась перед нами. 

 


 

Глава 10. ВПЕРВЫЕ ПОД АЙСБЕРГОМ

Девятого августа за три часа до восхода солнца, подходя уже к Северному полярному кругу, с помощью эхоледомера мы обнаружили над собой первый лед. Вычерченная этим прибором кривая показала, что мы прошли под отдельной льдиной толщиной около четырех с половиной метров. Все чаще и чаще прибор отмечал движение льдов над нами. Через час после восхода солнца «Сидрэгон» осторожно всплыл, чтобы посмотреть еще на один айсберг, сообщение о котором мы получили по радио от патрульного самолета.
Стоя на мостике, в полной тишине я пристально разглядывал в бинокль линию горизонта. Впереди в лучах невысоко поднявшегося солнца ослепительно блестела сплошная полоса пакового льда, протянувшаяся с востока на запад насколько ее можно было видеть, примерно в одной миле от нас. Лучшего места для всплытия нельзя было и придумать. За кормой плавали мелкие обломки льда. День был чудесный, видимость прекрасная. В западной части полосы пакового льда, за его кромкой, примерно в трех милях от нас я увидел обломок айсберга. На большом расстоянии к северо-востоку от нас на чистой воде плавал еще один айсберг. Он четко вырисовывался на горизонте там, где ему и следовало быть согласно сообщению разведывательного самолета военно-морских сил.
Меня прямо-таки трясло от возбуждения, и я не очень-то старался скрыть это. Здесь нам предстоит пройти долгожданное испытание. Открывается блестящая возможность для проверки темперамента «Сидрэгона». Сдерживать свои чувства было очень трудно. Команда дружно выплеснулась на палубу, как только я объявил по трансляционной сети, что мы достигли пакового льда и что разрешается взглянуть на него. Но я не мог позволить, чтобы этот осмотр «достопримечательностей» продолжался слишком долго.
Нужно было приступать к осуществлению давно намеченных планов. Сейчас мы уйдем под воду и от-калибруем наш указатель айсбергов по плывущим навстречу нам обломкам айсбергов высотой около восьми и длиной до шестидесяти метров, а затем подойдем к самому айсбергу и выверим на нем все наше оборудование. Благодаря слаженным действиям хорошо натренированного экипажа «Сидрэгон» быстро погрузился прямо по отвесу. На вахту заступила первая смена. Около своего детища — нового указателя айсбергов — вертелся Арт Рошон. Прибор вознаграждал труды автора своим воем, похожим на стонущий свист ветра, вполне соответствующий распространенному представлению об Арктике.
— Обе средний вперед! Довести число оборотов до скорости семь узлов!
«Сидрэгон» набрал ход и развернулся носом на обломок айсберга. Вскоре эхоледомер начал показывать лед над кораблем.
— Толщина льда над нами превышает четыре метра,— сообщил доктор Лайон.
Очень хорошо, что у нас на борту были такие специалисты, как Лайон, Уитмен, Рошон и Моллой, так как большинство из нас никогда еще не ходило подо льдом. Однако плавание под ним казалось нам вполне естественным, ибо мы уже так много слышали о нем от командиров подводных лодок Калверта и Андерсона и их экипажей. Действительно, я и не ожидал встретить что-нибудь новое в плавании под паковым льдом, и хотел только проверить работу прибора на обломке айсберга.
Раздался страшный вопль указателя айсбергов.
— Вошли в контакт, — доложил Арт Рошон.
На экране прибора появился и поплыл навстречу кораблю белый шарик. По мере приближения айсберга к лодке шарик все быстрее и быстрее забегал взад и вперед по экрану этого порой стонущего, а порой завывающего прибора. Исчез он, как только мы подошли вплотную к обломку. Мы с нетерпением стали ждать нужных показаний эхоледомера. Мы ждали, когда перо его самописца прекратит вычерчивать зигзагообразную линию на уровне 240—420 сантиметров и резко пойдет вниз, но так и не дождались этого.
— Мы, наверное, проскочили его, Джим, — разочарованно сказал я своему помощнику и приказал сделать поворот Вильямсона *.(Поворот Вильямсона—термин, принятый во флоте США для определения маневра корабля, аналогичного маневру «человек за бортом».)
Этот маневр обычно осуществляется при необходимости развернуть корабль и вывести его строго на прежний курс. Как только мы развернулись, указатель айсбергов сразу же установил контакт с айсбергом. Я направил корабль точно на айсберг, но при нашем вторичном прохождении под ним эхоледомер снова не показал толстого льда над нами. Обломок айсберга еще раз ускользнул от нас.
— Командир, — обратился ко мне Джим Стронг,— я думаю, что этот лед медленно движется и гидролокатор дает пеленг с ошибкой на один градус. Прибор не мог допустить большой ошибки после того, как мы развернулись и легли на прежний курс, но, идя строго по курсу гидролокатора, вы в конце концов оказываетесь далеко от айсберга и проскакиваете его. Я бы посоветовал вам идти по пеленгу указателя айсбергов, а не по обычному пеленгу гидролокатора, которого мы придерживаемся сейчас.
При следующем заходе я поступил так, как посоветовал Джим.
— Держи дифферент ноль градусов, Логан, — приказал я командиру поста погружения и всплытия, когда мы уже приближались к цели.
«Совершенно лишнее приказание», — подумал я с некоторым смущением.
— Есть, сэр, — бодро ответил Логан.
Отметка на экране оставалась строго на ноле.
Кривая эхоледомера резко пошла вниз на сближение с отметкой глубины подводной лодки и затем столь же резко подскочила вверх.
— Осадка этого обломка двадцать пять метров, командир, — доложил Джим Стронг.

—:Мы отрегулируем указатель айсбергов так, чтобы он показал эту глубину. Советую еще раз пройти под ним.
Мы снова и снова ходили под ним до тех пор, пока не убедились в том, что полностью выверили все приборы. И тогда Арт Рошон объяснил, что оптимальная настройка приборов будет достигнута под сплоченными паковыми льдами и что здесь мы уже сделали максимум возможного. Интересно было бьг знать, достаточно ли нам этого.
— Право на борт! — скомандовал я, и «Сидрэгон» стал быстро разворачиваться, снова взяв курс на наш первый настоящий айсберг.
Мой план предусматривал всплытие у айсберга, тщательный осмотр его со всех сторон, измерение всех его параметров и фотографирование. Для подхода к нему нам потребуется около часа. Я направился в свою каюту и распорядился, чтобы мне принесли чашку кофе. Мозг лихорадочно работал, в памяти стали оживать все старые доводы, все затяжные споры, которые я вел сам с собой уже так много времени.
Мне было ясно, что нам следовало делать в первую очередь: нам нужно постепенно увеличивать скорость хода при каждом повторном подходе к айсбергу. Тем самым мы сможем узнать, насколько хорошо гидролокатор обнаруживает айсберги и предоставляет ли он нам время, необходимое для того, чтобы избежать столкновения с ними. Два дня тому назад мы уже проверили это на мелких айсбергах, и этот вопрос меня не беспокоил, особенно после нашего успеха с обломком айсберга. Однако в этих водах подводная лодка должна быть способна пользоваться айсбергами, если это будет необходимо, в тактических целях: увертываться от них, подныривать под них или огибать их, преследуя корабль противника или уходя от преследования.'(В этом-то как раз и заключается основная цель всестороннего измерения айсбергов подводной лодкой «Сидрэгон». (Прим. перев.))
Наш специалист по ледовым прогнозам Уолт Уитмен был убежден, что измерение подводной части айсбергов поможет понять факторы, определяющие скорость их дрейфа, а это в свою очередь позволит Международному ледовому патрулю более точно предсказать их местонахождение. Сведения об их размерах основаны на наблюдениях за айсбергами, сидящими на мели и в воде на известной глубине. В 1928 году офицер морской пограничной охраны капитан 3 ранга Э. Смит (впоследствии контр-адмирал), пытаясь измерить подводную часть айсбергов, натягивал между двумя небольшими судами стометровый линь с подвешенным грузом и протаскивал его под айсбергами. В лучшем случае это позволяло только примерно определить осадку айсбергов. Но в то время не знали способа определения формы подводной их части.
Если мне удастся пройти непосредственно под айсбергом, то я, конечно, сделаю больше того, что входило в мою задачу по сбору научной информации об Арктике. Как-то в разговоре с доктором Лайоном я выразил надежду, что «Сидрэгон» сможет поднырнуть под айсберг. Тогда он включил в план научной работы пункт, предусматривающий проверку эффективности указателя айсбергов при определении осадки айсбергов, но и это следовало осуществить без подны-ривания под них. Полученные мной приказы не требовали, чтобы «Сидрэгон» проходил под айсбергами.
Различные наставления включают множество утверждений вроде тех, что можно найти в официальном издании НАТО «Военно-морские операции в Арктике»: «Когда айсберги освобождаются от внутренних напряжений, вызванных изменениями температуры, и реагируют на вибрации, обусловленные действием звуковых и морских волн, от них в любой момент могут отколоться крупные глыбы льда, которые после падения в воду снова с огромной силой выталкиваются на поверхность, причем часто на большом расстоянии от основной массы. Айсберги часто оказываются уравновешенными таким образом, что откалывание льда или просто таяние их подводной части вызывает смещение центра тяжести и последующее опрокидывание их, после чего масса айсберга занимает новое уравновешенное положение. Поэтому суда и шлюпки должны держаться на достаточном удалении от айсбергов. У айсбергов могут быть также подводные выступы и утесы, отходящие далеко за пределы видимых их очертаний, и поэтому в любое время их следует обходить на большом расстоянии».

В справочнике «Американский штурман-практик» говорится: «Вблизи айсбергов следует вести непрерывное наблюдение и обходить все айсберги на достаточном расстоянии. Близко к ним подходить опасно, так как возможно столкновение с их подводными выступами, а также из-за того, что распадающиеся айсберги могут внезапно опрокинуться и привести свою массу в новое равновесное положение».
Меня интересовало, насколько глубоко уходят в воду откалывающиеся куски айсбергов? Что произойдет, если это случится в тот момент, когда «Сидрэ-гон» будет под айсбергом? Если айсберг опрокинется, то уйдет ли какая-нибудь из его вершин на глубину, превышающую прежнюю его осадку? Я с нетерпением ожидал начала работы по ознакомлению с айсбергом.
В дверь каюты постучали, и ко мне вошел Уолт Уитмен.
— Командир, я подсчитал, что обломок, под которым мы проходили, весит около двух тысяч трехсот тонн, — сказал он, радостно улыбаясь.
Я никогда не видел его таким возбужденным. Уолт определенно сел на своего любимого конька.
Две тысячи триста тонн — это почти столько же, сколько весит «Сидрэгон»! Столкновение лодки с таким обломком айсберга было бы гибельным для нас.
В непотерявшем еще свою актуальность отчете морской пограничной охраны США «Мэрион рипорт» за 1928 год утверждается: «На протяжении многих столетий айсберги в районе Ньюфаундленда представляли собой ужасную опасность для пересекающих Атлантику мореплавателей. Откалывание льда от айсбергов начинается тогда, когда таяние и эрозионные процессы создают внутренние напряжения, превышающие структурную прочность льда. От наиболее крутых частей стен и склонов айсберга откалываются и соскальзывают вниз свисающие выступы и утесы. Неравномерные отламывания льда по краям айсберга нарушают его равновесие и иногда вызывают дальнейшее откалывание глыб льда еще больших размеров. Айсберг начинает медленно перекатываться из стороны в сторону, и, когда какой-нибудь выступ окажется слишком далеко от перпендикуляра, происходит обрыв и лавинообразное падение в море тысяч тонн льда. При этом наблюдается любопытное явление: кажется, что лед падает гораздо медленнее, чем на самом деле. Устойчивость, конечно, сильно нарушается, и от айсберга снова может неоднократно откалываться лед».
Ознакомившись с лучшими книгами и материалами на эту тему, я пришел к выводу, что наиболее интенсивное раскалывание айсбергов наблюдается в теплых водах восточнее Ньюфаундленда. Лишь в очень немногих отчетах сообщалось, что подобные явления происходят и севернее, хотя в Вашингтоне офицеры морской пограничной охраны говорили мне, что им доводилось наблюдать откалывание льда от айсбергов и в северной части моря Баффина. Однако наиболее вероятно, что именно здесь и еще севернее мы могли встретить устойчивые айсберги.
Всплыв в нескольких милях от айсберга, мы подошли к нему вплотную и обогнули со всех сторон, сфотографировав и обмерив его вдоль и поперек. Мы отнесли его к категории корытообразных айсбергов, хотя основным его параметром была высота: он на двадцать три метра поднимался над уровнем моря. Нашей предельной глубины погружения ' (Предельная глубина погружения «Сидрэгона» .двести десять метров, (Прим. перев.))вполне хватит, вероятно, чтобы поднырнуть под него, даже если исходить из самого неблагоприятного теоретического соотношения между высотой и осадкой для этой категории айсбергов.
На мостик, где я стоял в глубоком раздумье, вышел штурман Бёркхалтер. Он сообщил мне, что айсберг находится в одной миле к северу от Северного полярного круга. А «Сидрэгон» был в этот момент как раз на воображаемой линии полярного круга! Хотя я никому ничего не сказал, решение было принято: мы пойдем под айсберг. 

 


 

Глядя на виднеющийся на горизонте Срединный пак — наш следующий объект — я подумал, что нам, пожалуй, представляется последняя возможность для тренировки команды легких водолазов в холодной воде, где нет в непосредственной близости льда. Им следовало постепенно вырабатывать необходимые навыки, чтобы зря не рисковать своей жизнью. Я вызвал на палубу аквалангистов.
Они появились, одетые в свои черные резиновые водолазные костюмы шестимиллиметровой толщины, специально подогнанные по их фигурам. На этот раз, когда Лью Ситон обратился за разрешением на спуск людей в воду, я мог позволить это: касаток вблизи подводной лодки не было видно. В очках, с ластами и баллонами за спиной они имели довольно бравый вид, когда соскальзывали в воду с борта раскачивающегося желтого спасательного плотика, где было размещено вспомогательное оборудование аквалангистов.
Прихватив с собой фотоаппараты для подводной съемки, чтобы проверить их работу, они ныряли на глубину пятнадцати метров и плавали в воде с температурой на полградуса ниже нуля. Ничего, кроме медуз, им не удалось увидеть в зеленовато-коричневой мутной воде. Вскоре водолазы поднялись на палубу подводной лодки, сняли свои баллоны и другие доспехи и доложили о работе своего снаряжения. Действовало оно безотказно.
Наступила очередь погружаться и самому кораблю. Как только мы ушли под воду, гидролокатор сразу же установил контакт с айсбергом и лодка стала маневрировать около него со все возрастающей скоростью. Айсберг давал прекрасную устойчивую отметку на экранах наших обоих действующих приборов— гидролокатора и указателя айсбергов. Какое влияние оказывает скорость на нашу способность обнаруживать эти массивные смертельно опасные препятствия? Как разъяренный бык, «Сидрэгон» начал атаковать айсберг, набрасываясь на него каждый раз с увеличенной скоростью, пока наконец не была достигнута максимальная скорость хода. В шестистах метрах от него я приказал переложить руль на борт, и мы заскользили в очередной разворот, оставляя айсберг в стороне.
— Сильный подводный взрыв! — раздался возбужденный крик из гидроакустической рубки.
Я вздрогнул.
— Сначала засветились экраны всех гидролокаторов, и тогда мы услышали его, — продолжал докладывать гидроакустик первого класса Джордж Харлоу.
Что бы это могло быть, кроме откалывания льда? Гидродинамической волны от идущего на полной скорости корабля было, вероятно, вполне достаточно для того, чтобы вызвать раскалывание айсберга.Теперь, когда мы уже проверили работу наших средств обнаружения льдов, не благоразумнее ли будет оставить этот айсберг в покое?
Я развернул лодку на обратный курс и направил ее к айсбергу, рассматривая его отметку на экране гидролокатора. К моему удивлению, ока выглядела точно так же, как и раньше. У меня появился соблазн еще раз взглянуть на это чудо природы с поверхности моря. «Нет, — решил я, — это только отсрочит проверку. Если он и раскололся, то какое это имеет значение?» Обведя взглядом находящихся в центральном посту офицеров и матросов, я прочел на всех лицах спокойное напряжение, благодаря которому достигается максимальная работоспособность. И я решил идти под айсберг именно сейчас.
Еще ни одна подводная лодка не проходила под айсбергом. Но когда я сказал экипажу, что мы идем под айсберг, реакция людей была такова, как если бы я объявил, что мы проходим под торговым судном.
Все ближе и ближе подходил наш трехтысячетонный корабль к свисающему над нами основанию холодного тела. В центральном посту воцарилась гробовая тишина, нарушаемая только шумом работающих приборов, от которых зависела наша жизнь. Слышалось пощелкивание эхоледомера, завывание прибора Рошона и чирикание гидролокатора; отметка на его экране все больше увеличивалась в размерах. Вокруг эхоледомера столпились Уолдо Лайон, Джим Стронг, коммодор, Арт Рошон и Уолт Уитмен.
Послышался монотонный голос гидроакустика, отсчитывающего дистанцию до айсберга:
— Четыреста метров, триста метров, двести метров, потеряли контакт!
Нам следовало подождать еще минутку, пока мы действительно не пройдем под айсбергом. Все склонились над низко стоящим эхоледомером. Одной рукой я уцепился за стойку перископа: кривая подползала все ближе и ближе к нашему яйцевидному корпусу, и вот она снова пошла наверх.
Я схватил микрофон и сообщил по системе общекорабельной трансляции радостную весть экипажу:
— «Сидрэгон» стал первой подводной лодкой, прошедшей под айсбергом! Его осадка тридцать три метра.

 

Айсбер, под которым впервые прошла подводная лодка. Снимок сделан через перископ.

Лица всех подводников расцвели в улыбке. Мне ясно представилась тридцатиметровая башня на базе подводных лодок в Нью-Лондоне, где подводники обучаются приемам выхода из затонувшей подводной лодки. А этот айсберг еще на двадцать три метра возвышается над водой.
Мы несколько раз отходили от айсберга и снова подходили к нему, но каждый раз новым курсом. Наиболее полное представление о ширине, длине и форме его подводной части дало бы нам, пожалуй, сочетание листка клевера с выступом посредине. Когда мы выходили из-под айсберга в пятый раз, гидроакустик внезапно доложил:
— Слышу сильный шум со стороны айсберга! Это, быть может, сошла лавина, но шум не прекращался.
Теперь, когда мы уже знали осадку подводной части айсберга, я решил, как и было запланировано нами, пройти под ним в последний раз. Мы располагали достаточным запасом глубины даже на тот случай, если айсберг расколется или опрокинется, да мне и хотелось послушать его новые шумы с более близкого расстояния. И вот мы прошли под ним в последний раз. Шум, вызывавший любопытство, оставался неизменным.
— Коммодор, мне думается, что мы открыли для Международного ледового патруля новый способ разрушения айсбергов, — пошутил я. — Нужно только направить несколько подводных лодок для прохождения под айсбергами на большой скорости хода, и они развалятся на куски!
Ознакомившись с кривой, вычерченной пером эхоледомера во время шестого прохождения, мы оба узнали, что айсберг не приобрел новой формы. Услышанный нами шум свидетельствовал, вероятно, о начальной стадии более сильного разрушения. Однако мы не смогли бы доказать, что это было не простое откалывание небольших глыб льда и падение лавин.

Взглянув на расчеты Уолта Уитмена, я увидел, что самая длинная ось айсберга на поверхности составляла девяносто пять метров, а под водой двести пятьдесят метров. Масса айсберга достигала примерно шестисот тысяч тонн. Меня поразила такая большая разница в массах при небольшом различии в осадке этого айсберга и ранее обмеренного обломка. Мы определенно кое-чему научились.
Теперь пришло время посмотреть, сможем ли мы проделывать такие же трюки с айсбергами среди паковых льдов моря Баффина. Мы взяли курс на северо-запад и уверенно пошли шестнадцатиузловым ходом. Я не сомневался больше в способности наших приборов обнаруживать айсберги как внутри сплоченных льдов, так и за их пределами и сказал об этом в своем обращении к экипажу по трансляционной сети.
Экипаж по-своему воспринял мое заявление. В нашей ежедневной стенгазете «Журнал капитана Кидда» появился рисунок «Сидрэгона» с синяками, шишками и пластырями, медленно ковыляющего под айсбергом, а рядом с ним чьи-то слова: «Я полагаю, что подводная лодка может безопасно ходить в этих водах на любой скорости». Но, как показали дальнейшие события, прав-то был я.

 


 

Глава11. СРЕДИННЫЙ ПАК МОРЯ БАФФИНА

В центральном посту у приборов собралась небольшая группа зрителей. На экране телевизора маячили неясные темноватые тени, проплывающие над нами, словно облака, гонимые сильным ветром. Водолазы доложили мне, что вода здесь непрозрачная. Посмотрев на экран телевизора, я и сам смог убедиться в этом.
Эхоледомер вычерчивал кривую с зазубренными, опрокинутыми вниз пиками и плоскими участками, свидетельствовавшими о наличии ледяных полей и чистой воды. Отдельные льдины были гораздо меньших размеров, чем я ожидал. Долго я стоял как зачарованный, всматриваясь в показания приборов. Средства обнаружения льда работали отлично. Вот здесь-то нам и пригодились предварительные тренировки и подготовка. Затраченные усилия не пропали даром.
Мы часами шли под Срединным паком, и я понимал, что уже пора отправить донесение о нашем местонахождении контр-адмиралу Дэспиту в Нью-Лондон. Кроме того, мы очень хотели проверить на практике методику всплытия во льдах, разработанную группой по съемке полыней. Я приказал вахтенному офицеру позвать меня, как только будет обнаружено разводье длиной метров в триста или более.
Через час он доложил мне о большом разводье длиной около восьмисот метров. Быстро пройдя в центральный пост, я поднялся на перископную площадку и принял управление кораблем от вахтенного офицера.
— Руль право на борт! Обе средний вперед! Глубина сорок пять метров! — приказал я. — Группе по съемке полыней по местам стоять!
Рулевой отрепетовал мой приказ, одновременно сообщив его в машинное отделение, и переложил рули; зазвенел звонок машинного телеграфа, командир поста погружения и всплытия подтвердил получение приказа об изменении глубины, а вахтенный офицер передал по корабельной трансляционной сети приказ группе по съемке полыней.
— Руль право на борт, обе машины средний вперед, — доложил рулевой.
Подводная лодка накренилась на правый борт и покатилась вправо, постепенно замедляя ход. Как только она изменила курс на шестьдесят градусов, я приказал положить руль лево на борт.
В центральном посту собрались офицеры и матросы группы по съемке полыней, зазвенели телефоны, люди стали по своим местам.
— Курс ноль, курс триста сорок, курс триста двадцать,— доносился монотонный голос рулевого, докладывающего об изменении курса.
— Новый курс сто сорок градусов! Обе малый вперед! — крикнул я чуть громче, чем следовало, и рулевой отрепетовал мой приказ.

Взглянув вниз я увидел капитан-лейтенанта Фреда Маклейрена — самого молодого по стажу службы на нашем корабле офицера. Он стоял у прокладочного стола. Сквозь крышку прокладочного стола, покрытого листом миллиметровой бумаги, просвечивала яркая точка, бегущая вместе с кораблем и показывающая его место. Вахтенный старшина штурманской группы нанес на планшет оконечность полыньи. Светящаяся точка зафиксировала наше движение по кругу и вернулась к отмеченному месту полыньи.
— Осталось девятьсот метров, пеленг сто сорок четыре, — доложил Фред, отмечая наше место и сверяя направление и расстояние до чистой воды.
— На румбе сто сорок,—доложил рулевой.
— Хорошо, держать сто сорок четыре!—приказал я.
— Есть держать сто сорок четыре! — эхом отозвался рулевой.
У эхоледомера нес вахту старший гидроакустик Джордж Харлоу.
— Три метра шестьдесят сантиметров, — доложил он о толщине льда над нами.
Склонившись над самописцем эхоледомера и наблюдая за показаниями указателя айсбергов и указателя полыней, стоял с головным телефоном Дик Томпсон. Рядом с ним находился конструктор этих приборов Арт Рошон.
— На экране указателя айсбергов чисто, советую переключиться на указатель полыней, — произнес Дик решительным тоном.
— Поднять поисковую антенну-7! * (Отдавая это приказание, Стил пользуется для краткости кодовым названием прибора BQS-7, которое расшифровывается как «устанавливаемый на подводных лодках гидроакустический прибор обнаружения и определения дальности, модель № 7». Имеется в виду указатель полыней.)— приказал я вахтенному офицеру.
— Включить указатель полыней, — добавил я, обращаясь к Дику.
— Точно на румбе сто сорок четыре, — доложил рулевой.
— Антенна-7 поднята, — сообщил вахтенный офицер.
Позади Дика, рядом с Уолдо Лайоном, стоял Джим Стронг — старший группы по съемке полыней.
— Осталось пятьсот сорок метров, пеленг сто сорок пять, — поступил очередной доклад Фреда.
— Глубина сорок пять метров, сэр, — доложил в свою очередь Логан Мэлон, вступивший в обязанности командира поста погружения и всплытия.
— Курс сто сорок пять, обе машины стоп!—скомандовал я.
Ответ рулевого дошел до меня одновременно с яркой вспышкой откуда-то справа: это Гленн Брюэр сделал снимок. На шее у него висело два фотоаппарата, а в руках он держал третий с таким огромным объективом, какого мне еще никогда не доводилось видеть.
— Триста шестьдесят метров, пеленг сто сорок пять, — донесся доклад Фреда.
— Четыре метра восемьдесят сантиметров, много небольших разводий, — доложил Харлоу.
— Обе малый назад! — приказал я. — Поднять перископ!
Старшина штурманской группы Френсис Уайнс, в обязанности которого входило обслуживание перископа, перевел рукоятку в положение «подъем». Ничего страшного при этом не произошло.
И тут я увидел Уолта Уитмена, входящего в центральный пост. На нем была зимняя одежда, на голове теплая финская шапочка, в руках он держал приборы. К моему удивлению, он поставил большую жестянку на решетку позади шахты выходного люка на нижний мостик. Прежде чем я успел подшутить над ним, до меня дошло характерное слабое вибрирование, вызванное винтами, отрабатывающими задний ход для гашения инерции судна.
— Обе машины стоп! — приказал я.
— Докладывайте о скорости хода, — сказал я, обратившись к стоящему слева от меня телефонисту.
Головной телефон связывал его с матросом, стоявшим у точной шкалы подводного лага, установленного в кладовой номер один под нами.
— Обе машины застопорены, — доложил рулевой.
— Три и один, два и восемь, два и шесть, два и четыре, два и три, два и два, два и два, устойчиво два и два, — нараспев произносил телефонист данные о скорости хода в узлах.

 


 

Теперь в движение пришел блестящий стальной цилиндр диаметром почти с телеграфный столб. Преодолевая сопротивление забортной воды, он медленно пополз кверху, с трудом набирая скорость. Из-под сальника в подволоке выкатилось несколько капель воды. Они быстро сбежали по стволу в глубину перископной шахты. Вот показалась и поднялась до уровня моих глаз нижняя часть цилиндра перископа с окуляром и рукоятками. Откинув вниз рукоятки, я прильнул к окуляру. Бледно-зеленая вода и какие-то предметы, по формам напоминающие облака, да еще несколько маленьких пятен, видимо морские животные, проплывшие мимо с большой скоростью, — вот и все, что мне удалось увидеть.
— Откачать из уравнительной цистерны полтонны за борт! — приказал Логан, заметив, что теряющий ход корабль начал постепенно погружаться.
— Переложить носовые рули полностью на всплытие!— добавил он.
Сидящий в углу слева от меня матрос — оператор клапанной коробки дифферентовочной магистрали — повторил полученный приказ, открыл какие-то клапаны и включил дифферентовочный насос.
— Обе малый назад! — скомандовал я и стал ждать, когда снова послышатся удары винта и подводная лодка полностью остановится.
— Два и один, один и восемь, один и пять, один и три, один и один, один и ноль, ноль девять, ноль девять, устойчиво ноль девять, — повторял телефонист.
— Осталось сто восемьдесят метров, пеленг сто пятьдесят, — доложил Фред.
— Впереди, в секторе от трехсот сорока до пятнадцати градусов, чистая вода, осталось двести семьдесят метров, — прозвучал доклад Дика.
— Толщина льда три метра, — добавил Харлоу.
— Уклониться влево, курс сто пятьдесят пять! —» приказал я.
— На чистой воде много мелких льдин, командир,— сказал Джим Стронг.
Я бросил взгляд на экран телевизора. Смотреть в эту темноту было бесполезно, поэтому я перегнулся через поручень, чтобы самому взглянуть на изображение на экране указателя полыней, а в это время продолжали поступать доклады.
— Семь десятых узла.
— Точно на курсе сто пятьдесят пять.
— Прокладчик показывает, что мы входим в полынью, командир.
— Хорошо, — сказал я, дослушав доклады.
— Над номером один чистая вода! — воскликнул Харлоу. — С трех шестидесяти кривая сразу подскочила до нуля.
Я снова прильнул к перископу и увидел впереди солнечный свет и мелкую рябь.
— Чистая вода над номерами два и три, — продолжал докладывать Харлоу, поочередно переключая пять расположенных на верхней палубе датчиков эхоледомера.
— Фотоэкспонометр показывает чистую воду, —• сказал Гленн Брюэр, как только смонтированный на ограждении рубки фотоэлемент зафиксировал солнечный свет.
Наконец я смог увидеть лед, о котором говорил Джим, Это были в основном мелкие льдины, хотя среди них плавало и несколько крупных обломков полей. Я не имел ни малейшего представления об их размерах.
— Арт, каковы размеры этой глыбы — вон той?— спросил я с нетерпением, указывая на большую белую льдину.
— В поперечнике она, пожалуй, от трех до четырех с половиной метров; и вон та, соседняя с ней, примерно такой же величины, размеры же остальных— от ста двадцати до ста пятидесяти сантиметров.
— Я бы посоветовал остановиться здесь, командир,— сказал Джим, — дальше обстановка выглядит хуже.
Всеобщее напряжение стало усиливаться еще больше.
Я приказал отработать на мгновение задним ходом. Медленно проплывающие перед перископом темные предметы свидетельствовали о том, что корабль почти полностью остановился.

— Пост энергетики и живучести, перейдите на гребные электродвигатели, поставьте главные машины на валоповоротное устройство!—приказал я по системе корабельной трансляции.

В машинном отделении Сэдрогона...

В посту энергетики и живучести отрепетовали мой приказ. При подаче пара на дроссели винт нельзя надолго оставлять без движения. Это могло бы привести к перекашиванию роторов турбины, и поэтому нужно включить гребные электродвигатели. В посту энергетики и живучести отключили главные машины и перевели их на валоповоротное устройство, специально предназначенное для этой цели.
— Над номером два толщина льда сто двадцать сантиметров, над остальными номерами чистая вода, — объявил Харлоу.
Я увидел впереди темную глыбу льда. Но это, видимо, была не самая большая льдина.
— Самая большая из ближайших к нам льдин находится в сорока метрах от нас по пеленгу двести шестьдесят, — деловито доложил Джим.
— Если мы сможем развернуть корабль влево примерно на тридцать градусов, то поставим его в более удобное положение.
— Центральный пост, докладывает пост энергетики и живучести, главные машины поставлены на валоповоротное устройство, перешли на гребные электродвигатели,— доложили по трансляционной сети.
Взглянув на воду через перископ, я увидел, что мы идем задним ходом, хотя и очень медленно.
— Правая малый вперед! Левая малый назад! Руль лево на борт! — скомандовал я.
Едва успели заработать винты, как я тут же распорядился остановить их. Нос лодки медленно пошел
влево.
— Чистая вода над всеми номерами, — доложил
Харлоу.
— Всплывать со скоростью три метра в минуту, Логан! — приказал я.
Корабль начал медленно всплывать, по мере того как дифферентовочный насос облегчал его вес. Легче стало наблюдать и за поверхностью воды: льда уже не было в поле зрения.

— Завалить носовые рули! — приказал я и проверил затем по телевизору, как убираются в борт огромные носовые плавники.
До глубины тридцати метров мы всплывали со скоростью трех метров в минуту. Я приказал опустить перископ, чтобы не повредить его о какую-нибудь случайную, не замеченную нами льдину.
— Опустить антенну указателя полыней! — приказал я на глубине восемнадцати метров.
Когда стрелка глубиномера достигла отметки четырнадцать метров, всплытие подводной лодки прекратилось. Я приказал поднять перископ сначала на два метра, а затем быстро поднял его до отказа.
Яркий солнечный свет почти ослепил меня. Я быстро отвернул перископ от прямых солнечных лучей и навел его в сторону кормы, чтобы проверить, нет ли там льда, столь опасного для легкоуязвимых винтов. Над верхней палубой нависла неровная льдина, по размерам в два раза превышавшая площадь концертного рояля. Над винтами была чистая вода. Я осмотрелся вокруг. Передо мной открылся сказочный вид.
Во все стороны, насколько мог видеть глаз, простиралось огромное сверкающее поле из битых, тающих льдин и отдельных участков сжатого, всторо-шенного льда. Кое-где на некотором расстоянии от нас виднелись небольшие айсберги. Раннее утреннее солнце стояло на востоке, ослепляя своим нестерпимым блеском. Подернутая рябью поверхность воды казалась почти черной. Рядом с бортом плавало несколько небольших льдин.
— Всплывать! Удерживать дифферент на корму!
Логан продул носовые и кормовые цистерны главного балласта и затем только слегка продул кормовую дифферентную цистерну. Я смотрел в перископ и ждал того момента, когда корма выйдет из-под льдины. Резко подскочив на одной стороне палубы, льдина медленно опрокинулась и бултыхнулась в воду.
— Отдраить люк! — приказал я.
И как только давление уравнялось, отдал другой приказ:
— Открыть люк!


 

Поднимаясь на мостик, я схватился за металлические скобы трапа, только что выступившие на поверхность и еще мокрые от воды, температура которой была около двух градусов ниже нуля, и мои руки обожгло от соприкосновения с металлом. Температура воздуха была более высокой и достигала на солнце семи градусов тепла. В это прекрасное раннее утро, такое редкое для моря Баффина в августе, лучи солнца переливались на поверхности ослепительно сверкающего льда. Небо было чистым, только где-то в вышине виднелось несколько слоистых облаков.
Мы еще раз продули носовые цистерны главного балласта, чтобы несколько приподнять нос подводной лодки, но она по-прежнему имела дифферент на корму, и кормовой выходной люк находился на одном уровне с водой.
На палубу вышел со своим оборудованием Уолт Уитмен. Он аккуратно взял пробу воды, зачерпнув ее консервной банкой, измерил скорость ветра и собрал другие данные. Тем временем я с огромным интересом осматривался вокруг. Мы всплыли посреди узкого разводья длиной чуть более семисот метров, образовавшегося в результате временной передвижки ледяных полей. Последнее из них исчезло на моих глазах. Отдельные льдины двигались навстречу кораблю и терлись об его нос. На мостик поднялся Уолдо Лайон.
Под влиянием легкого ветра происходила подвижка пакового льда, образованный им мозаичный узор постоянно менялся. По словам Уолдо Лайона, эта полынья не была похожа на полыньи Северного Ледовитого океана, где кромка льда сохраняется четко выраженной и устойчивой. Он сказал, что со времени своего первого плавания на север на «Наутилусе», предшествовавшего походу на Северный полюс, он никогда еще не видел столь опасного для пытающейся всплыть подводной лодки льда. Уолт Уитмен поднялся с палубы на мостик и принял участие в нашей беседе. Он полностью согласился с мнением Лайона. Мы смотрели на странную льдину, находившуюся в каких-нибудь двухстах метрах от нас. По своей форме она была похожа на конус высотой около четырех с половиной метров, примерно такую же форму льдина имела, вероятно, и под водой, но осадка ее была намного больше надводной части. Размеры этой льдины были недостаточны для того, чтобы ее могли обнаружить смотрящие вверх приборы подводной лодки, но, попади она под винты всплывающего корабля, они оказались бы сильно поврежденными. Наши винты ничем не защищены и торчат, как ручки кувшина, по обе стороны корпуса за его кормой, выступая более чем на метр за линию самой широкой части корпуса на мидель-шпангоуте.
Пока заканчивался сбор основных данных и передавалось по радио донесение о нашем местонахождении, у членов экипажа появилась возможность взглянуть собственными глазами на редкую картину пакового льда. Оставив на верхней палубе толпу «туристов», я спустился вниз и подошел к радиолокационному столу в центральном посту. Оператор радиолокационной станции доложил мне о том, что установлен контакт с крупным объектом, находящимся в пятнадцати милях к северу от нас. Это, вероятно, был большой айсберг, вмерзший в паковый лед, хотя мы и не могли еще увидеть его с такого расстояния. Судьба снова благоволила к нам: это было именно то, что мы надеялись встретить. Я приказал готовиться к срочному погружению, тем более что продолжавшаяся подвижка льдов не предвещала ничего хорошего.
Когда все спустились в лодку и группа по съемке полыней стала на свои места на тот случай, если нам снова придется вскоре всплывать, по всему кораблю разнеслась команда: «Погружение без хода! Погружение без хода!»
Вахтенный офицер сначала открыл клапаны вентиляции кормовых цистерн главного балласта, а затем клапаны носовых цистерн. Заревел вырывающийся наружу воздух, и цистерны начали заполняться водой. Подводная лодка осела и с небольшим дифферентом на нос постепенно стала все быстрее проваливаться под воду. Глубиномер показал, что мы погружаемся.
— Девяносто метров!—приказал я. — На глубине тридцати метров отвалить носовые рули!
Как только мы погрузились на сорок пять метров, я приказал включить главные двигатели, а когда была выполнена и эта команда, отдал распоряжение довести скорость хода до десяти, а затем и до шестнадцати узлов и направил корабль на север к объекту, показанному нашим радиолокатором.
В каюте у меня находился капитан-лейтенант Джо Фаррелл, назначенный старшим инженером-механиком после откомандирования Билла Лейлора. Он докладывал мне о том, как обстоят дела с обнаруженной еще раньше утечкой рабочей жидкости из гидравлической системы. Гидравлика на подводной лодке используется для привода очень многих важных механизмов. Носовые и кормовые горизонтальные рули, вертикальный руль, выдвижные антенны радиолокационных станций, перископ, клапаны вентиляции цистерн главного балласта, главные клапаны магистрали циркулирующей воды, муфты сцепления главных двигателей — вот краткий перечень основных механизмов с приводными поршнями, куда поступает под давлением масло, используемое в качестве рабочей жидкости. За исключением выдвижных антенн и перископов, все остальные механизмы могут в большинстве своем приводиться в движение вручную, но для этого требуется очень много времени и труда, причем это не обеспечивает быстрого маневрирования, необходимого для точного попадания в полынью при всплытии.
Чрезмерная утечка рабочей жидкости из гидравлической системы обнаружилась еще в тот день, когда мы вышли из Портсмута. Когда мне впервые доложили об этом, я нисколько не расстроился, так как утечки довольно часто наблюдаются в огромной гидравлической системе со множеством сложных клапанов, арматуры и сальников. Нам уже не раз приходилось ликвидировать такие утечки в прошлом, и я был уверен, что наши механики сумеют справиться с ними.
Но дни проходили за днями, а утечка масла не прекращалась. Если дело и дальше так пойдет, то весь запас рабочей жидкости полностью израсходуется через три недели, то есть именно тогда, когда мы будем у Северного полюса, если не случится ничего непредвиденного. Такая перспектива совсем не радовала нас.
По распоряжению Джо Фаррелла и Логана Мэ-лона (его заместителя по вспомогательным механизмам) механики приступили к поиску места утечки жидкости. Главный старшина Джозеф Плескунас и старшина 1 класса Фред Стаффорд тщательно осмотрели и проверили сотни деталей в различных системах. Они перетащили с места на место огромное количество тары с продуктами и другими припасами, чтобы открыть доступ ко всем трубопроводам гидравлической системы. Из всех трюмов откачали воду, все было промыто и протерто насухо, чтобы легче было заметить просочившееся масло, но запас рабочей жидкости неуклонно продолжал сокращаться.
Напрасно на многие гидравлические клапаны натягивались пластикатовые мешочки для улавливания жидкости и обнаружения утечки, какой бы она ни была — постоянной, незначительной или случайной. Стремясь найти связь между потерей масла и работой механизмов, наши инженеры построили график зависимости скорости утечки от выполненных на борту корабля операций, но и это не позволило обнаружить причину утечки.
Теперь инженеры решили, что существуют три возможных пути утечки рабочей жидкости. Во-первых, она могла просачиваться с корабля за борт через наружную часть гидравлической системы, узлы которой находились за пределами прочного корпуса. Однако отключение наружной части гидросистемы никак не повлияло на норму утечки. Во-вторых, утечка могла происходить из-за неправильной установки трубопроводов, в результате чего рабочая жидкость направлялась по ним в какое-то неизвестное место, где ее трудно было обнаружить. Третья же возможность утечки как раз и проверялась сейчас: рабочая жидкость, приводящая в движение гидравлические муфты сцепления гребных валов, могла просачиваться в соседнюю систему смазки этих валов.

Хотя установленные стандартом смазочные трансмиссионные масла и относились к тому же сорту, что и рабочая жидкость, в качестве последней использовалось масло совсем другой марки, Из магистрального маслопровода и из системы смазки валов были взяты и подвергнуты анализу пробы масла. Анализ показал, что смазка в картерах валов почти целиком состояла из рабочей жидкости. Место утечки было обнаружено. Вышли из строя оба или один невозвратный клапан в маслопроводе гидросистемы, подающем масло к гидравлическим муфтам гребных валов, или, быть может, нарушилась плотность одного или нескольких кольцевых уплотнений в системе привода муфты. Нужно будет прекратить подачу рабочей жидкости к гидравлическим муфтам и идти дальше на таком режиме до тех пор, пока не появится большая необходимость в их применении. Мы попрактиковались в том, чтобы как можно быстрее открывать запорные клапаны, и я увидел, что это достигается менее чем за две минуты.
Однако сегодня Джо явился ко мне с новым и гораздо более серьезным вопросом. Во время последнего погружения среди льдов лопнул патрубок гидравлической системы высокого давления и большое количество рабочей жидкости выплеснулось на палубу поста энергетики и живучести. Течь сразу же была прекращена. Но теперь мы оказались в таком нетерпимом положении, когда нельзя пользоваться гидравлическими муфтами гребных валов, кроме как в случае самой крайней необходимости.
Джо, Логан и мастер-главный старшина Уильямс подошли вместе со мной к лопнувшему патрубку, чтобы познакомиться с характером аварии. Все мы пришли к единому мнению, что при очередном включении муфты патрубок может лопнуть и выплеснуть масло на важные приборы. После этого гидравлические муфты выйдут из строя и будут оставаться в таком состоянии до тех пор, пока мы не заменим патрубок. Мы не сможем отключить гидравлические муфты сцепления от гребных электродвигателей, и наша скорость хода будет ограничена всего несколькими узлами.

Среди запасных частей, имеющихся на подводной лодке, не было подходящей детали для замены негодного патрубка. И когда я уходил из турбинного отсека, механик — старшина 1 класса Рональд Уолд-рон — приступил уже к вытачиванию тройника на токарном станке. А пока нам не оставалось ничего другого, как продолжать движение вперед.
Когда за кормой осталось пятнадцать миль от места последнего всплытия, указатель айсбергов вошел в контакт с каким-то объектом, и это заставило нас уменьшить ход. Уверенные в себе после нашей недавней встречи с айсбергом, мы быстро произвели обмер этого объекта, оказавшегося обломком айсберга. При ширине двадцать метров его осадка достигала семнадцати метров. Это определенно был не тот айсберг, который ранее обнаружил наш радиолокатор.
Меня очень огорчило, что мы проскочили мимо большого айсберга.

 


 

Глава 12. НОВЫЙ РЕКОРД

— Гидролокатором обнаружен айсберг прямо по курсу!
Это сообщение заставило меня сразу же подняться на перископную площадку. На этот раз айсберг оказался большим. Указатель айсбергов показывал, что «Сидрэгону» нужно уйти намного глубже, чтобы проскочить под ним.
Постепенно сбавляя скорость хода и набирая глубину, мы подошли к айсбергу на расстояние девятисот метров. Теперь я уже видел, что мы пройдем под ним с достаточным запасом глубины, хотя он и сидел в воде намного глубже, чем все ранее встреченные нами айсберги. Со всех сторон айсберг был окружен паковыми льдами без каких-либо признаков полыней. Тяжело вздохнув, я посмотрел на часы. Приближалось время второго завтрака. Я приказал вахтенному офицеру отойти от айсберга на несколько миль и удерживать лодку на заданной глубине без хода.

За столом кают - компании сидели десять человек. Справа от меня коммодор (он был высоким крупным человеком и сидеть здесь ему было очень неудобно), слева — Джим Стронг. Остальные занимали свободные места по мере того, как подходили. В нижнем конце покрытого белой скатертью стола сидел младший по званию среди нас, начальник снабжения Винс Леги. Позже коммодор поменялся с Винсом — пересел на менее почетное, но зато более удобное место.
Мы взяли за правило не беседовать во время еды на служебные темы, всячески стараясь избегать каких бы то ни было разговоров о подводной лодке и ее делах. Общий для всех профессиональный разговор был бы вполне приемлем, но он часто заходит слишком далеко.
Напряжение, сковывавшее меня вчера на пути к нашему первому айсбергу, в основном уже улетучилось, и я мог по-настоящему расслабиться. За столом завязалась непринужденная общая беседа.
Вестовые Чарльз Грум и Феликс Талей подавали завтрак: тушеную свинину — гвоздь программы — и яблочный соус. Вряд ли можно было устроиться с еще большим комфортом: температура двадцать два градуса тепла, чистый воздух и приятная компания. Над нами расстилался ковер из ледяных полей, рядом стоял огромный айсберг, но это никак не влияло на жизнь на «Сидрэгоне».
Откинувшись на спинку стула, я слушал рассказ коммодора об охоте на белых медведей во время его похода на ледоколе. К неудовольствию некоторых матросов нам запретили отстреливать белых медведей. За последние пятьдесят лет, что прошли со времени первых путешествий Стефансона, в результате систематического истребления количество белых медведей катастрофически сократилось. Теперь правительство Канады и власти штата Аляска строго ограничивают и регулируют охоту на белых медведей.
После завтрака я прошел в центральный пост; помимо вахтенных, там присутствовал мой помощник и особая съемочная группа, сформированная специально для обмера айсбергов. Уолт Уитмен стал позади гражданского специалиста, инженера Джона Скера, который приготовился включать эхоледомер. Логан Мэлон и его бывалые рулевые-горизонталь-щики заняли свои места у штурвалов управления погружением и всплытием. С дифферентом ноль градусов подводная лодка висела с застопоренными машинами до тех пор, пока мы не сменили предыдущую вахту и не заняли свои места. Временами лодка медленно подвсплывала, и тогда командир поста погружения и всплытия принимал в цистерны несколько сот литров забортной воды, или начинала плавно проваливаться, и тогда он откачивал воду за борт. Теперь корабль стал снова оживать.
Блестящий стальной шток диаметром в добрых десять сантиметров со свистом и стоном пополз в трубу, расположенную в конце кормового отсека, чтобы повернуть рулевое устройство. Быстро повернулись влево два пера вертикального руля, смонтированные на рудерпосте выше и ниже сходящей на конус кормы. Под рулями, немного впереди них, начали медленно вращаться два винта диаметром около двух с половиной метров каждый. Все быстрее и быстрее вспенивали они воду: под действием кавитации на выходных кромках их лопастей возникали и расплывались веером во все стороны мелкие пузырьки. Над винтами, впереди них, плавно поднимались и опускались плоскости кормовых горизонтальных рулей, соответственно приподнимая или опуская корму, когда корабль набирал ход. По пустынной палубе понесся поток воды, способный сбить с ног человека. А на опустевшем мостике усиливающаяся струя воды направлялась специальным лотком в планктоноуловитель, где мелкие морские организмы застревали в мельчайших ячеях обращенной навстречу потоку сетки. Через каждый час будет срабатывать часовой механизм (с питанием от батарейки), поворачивая цилиндр уловителя внутрь и выставляя новую сетку навстречу потоку.
Расположенные в передней части судна спаренные носовые горизонтальные рули — дублеры кормовых рулей, дополняя их направляющий толчок соответственно вверх или вниз, помогали удерживать заданную глубину. Температура забортной воды была на два градуса ниже точки замерзания пресной воды, и на холодном корпусе у передней переборки носового торпедного отсека замерзали мелкие капельки воды, образующиеся в результате конденсации пара из атмосферы лодки.
Плывущему за бортом человеку движение «Сидрэгона» показалось бы довольно бесшумным. Но для тренированных органов слуха некоторых рыб и морских млекопитающих, привыкших воспринимать высокочастотные сигналы, ими же посланные и отраженные от других тел, шумы огромной серой массы казались, вероятно, какой-то кошмарной какофонией.
От ограждения рубки шел пучок волн указателя айсбергов, издающих пронзительный звук. От обтекателя гидролокатора на носу подводной лодки исходили во всех направлениях какие-то монотонные звуки, похожие на блеяние. Установленный на носу датчик эхоледомера выплескивал наверх, в сторону льда, пачки звуковых волн высокого тона и был настолько «любезен», что ожидал возвращения отраженных сигналов, прежде чем взорваться снова. Проплывающие мимо нас рыбы могли бы заметить, вероятно, и то, что эти пронизывающие звуки перемещаются вдоль палубы от носа к ограждению рубки и от рубки к корме при включении каждого очередного датчика. Вниз, в пучину моря, направлялся, чтобы отразиться от морского дна, грубый, гортанный импульс эхолота. От эхоледомера переменной частоты, установленного позади ограждения рубки, при измерении им толщины льда над подводной лодкой исходил ужасный то нарастающий, то падающий визг. И в довершение всего с носовой палубы на оглушенного случайного встречного бесстрастно смотрел огромный вращающийся телевизионный глаз подводного циклопа.
Корабль продолжал идти вперед, каждую минуту заглатывая в свои жизненно важные органы многие сотни галлонов'(Один американский галлон равен 3,78 литра. (Прим. перев.)) холодной забортной воды, необходимой для конденсации пара, охлаждения системы кондиционирования воздуха, системы смазки и больших генераторов, а также для питания опреснителей, в которых из воды удаляется соль. Эта вода используется для нужд экипажа. Теплая соленая вода сливается за борт по нескольким спускным коллекторам, расположенным в ряде мест под турбинным отсеком, откуда она выталкивается за борт по мере накопления.
Нам, находившимся внутри корпуса лодки, приятно освещенной лампами дневного света, вовсе не было дела до того, какое впечатление мы производим на окружающий нас холодный подводный мир. Представление о нем мы получали, глядя на перо, вычерчивающее прерывистую кривую линию на рулончике бумажной ленты, на белесоватую кляксу на экране указателя айсбергов, кое-что нам могли сказать верещащий отраженный сигнал и расплывчатое пятно светотени на телевизионном экране, ничего не показывающем нам в этой темной воде. Мы были слепыми и глухими и об окружающей нас жизни могли узнать не больше того, что могла бы узнать рыба о нашем образе жизни внутри лодки. Но «видеть» айсберг мы могли и поэтому смело пошли в атаку на него.
Сразу же стало очевидным, что присутствие пакового льда ни в коей мере не влияет на нашу способность обнаруживать айсберги. Благополучно подойдя к айсбергу на дистанцию девятисот метров сначала десятиузловой, а затем и пятнадцатиузловой скоростью хода, мы приготовились к подныриванию под него.
Размеры и осадка этого айсберга производили внушительное впечатление. Я очень сомневался в способности указателя айсбергов обнаруживать каждый свисающий ледяной выступ и каждую перевернутую башню у основания этих чудовищ. Даже если он и «видит» сам айсберг и определяет его очертания у ближайшего к нам края, то не может ли случиться так, что какой-то еще более глубокий выступ на противоположной стороне айсберга мы заметим слишком поздно? Нет ли там какой-нибудь необычной циркуляции воды в результате таяния основания айсберга, отклоняющей луч и изменяющей его направление, прежде чем он коснется айсберга? Я постарался отбросить все свои сомнения, но, давая указания Логану, я мог бы приказать ему, чтобы в случае необходимости он погрузил лодку на гораздо большую глубину по сравнению с той максимальной, которая допускается инструкцией.
Держа «Сидрэгон» на глубине, разрешенной для действий в мирное время, я направил его прямо на айсберг с семиузловой скоростью хода. Логан удерживал корабль строго на заданной глубине. Кажущаяся осадка этого айсберга говорила о том, что он по своим размерам намного превышает первый измеренный нами айсберг. В центральном посту воцарилось настороженное молчание. Слышны были только негромкие доклады операторов, стоящих у непрерывно работающих электронных приборов обнаружения.

 


 

Все ближе и ближе подходили мы к нему, и вдруг гидролокатор и указатель айсбергов потеряли с ним контакт. Но ведь мы никак не могли проскочить мимо этого чудовища! Я взял себя в руки.
Вдруг кривая эхоледомера резко пошла вниз, показывая почти вертикальный обрыв подводного склона айсберга.
— Зашкалило, мы теряем его! — закричал Дик Томпсон, но пальцы Джона Скера уже отчаянно крутили ручки настройки, стремясь скорее восстановить контакт с айсбергом.
Еще через полминуты я оцепенел от страха и удивления, увидев, как кривая плавно прошла за отметку, глубины, предсказанной указателем айсбергов, и, двигаясь дальше вниз, опустилась ниже нас. Сейчас мы налетим на него! От волнения у меня пересохло во рту. Я уже готов был скомандовать срочное погружение и дать сигнал водяной тревоги. Но прежде чем успел я произнести слова команды, кривая выровнялась и нехотя поползла обратно. Страшная минута миновала. Мы прошли под айсбергом!
Все мы со страхом стали разглядывать вычерченную эхоледомером кривую. Отмеченная ею осадка оказалась намного больше обычной толщины льда, когда-либо встречавшейся нам до этого момента. А ширина основания айсберга оказалась равной двумстам шестидесяти восьми метрам! Указатель айсбергов допустил существенную ошибку в опасную сторону, пучок его волн был, очевидно, преломлен слоем температурного скачка воды. Если бы я не создал дополнительного запаса глубины, не избежать бы нам катастрофы. Собравшись с силами и приняв непринужденный вид, я стал разворачивать лодку на обратный курс, чтобы пройти под айсбергом еще раз.
Мы снова пошли под айсберг, но уже другим компасным курсом. Этим галсом я прошел быстрее, чем предыдущим, ибо теперь я знал, каких гигантских размеров была висевшая над нами ледяная гора. А нет ли у нее выступов с еще большей осадкой?
На этот раз осадка айсберга оказалась всего примерно на два метра больше. У него, видимо, было сравнительно плоское основание с небольшим углом наклона к вертикали. Многие члены нашего экипажа инстинктивно ощущали колоссальную глыбу льда над собой и испытывали большое желание пригнуть голову в момент прохождения под айсбергом.
Еще раз, третьим компасным курсом прошли мы под этим гигантом. Нам потребовалось полных две минуты, чтобы пройти четыреста сорок восемь метров— длину айсберга по этой оси. Уолт Уитмен подсчитал, что его масса равна трем миллионам тонн, что эквивалентно весу штабеля, сложенного из полутора миллионов легковых автомобилей, или, как кто-то заметил с восхищением, этого льда хватило бы для охлаждения миллиарда бутылок шампанского.
Всем нам очень хотелось всплыть и измерить высоту этого ледяного колосса, однако лопнувший патрубок в гидравлической системе грозил многими неприятностями, если мы попытаемся сделать это. Лодку могло унести в сторону от полыньи при всплытии. Итак, сегодня получилось все наоборот: все, что матросы могли видеть у айсбергов до вчерашнего дня, находилось над поверхностью моря, все, что мы могли увидеть сегодня, лежало под водой.
С большой неохотой я повернул корабль на прежний курс (на норд-вест} и приказал развить экономическую скорость хода. Если нашим механикам удастся изготовить новую деталь, то нужно будет всплыть для выполнения ремонта. Я предпочитал сделать это на чистой воде, где легче действовать в случае аварии.
В продолжение ночи подводной лодке пять раз пришлось менять свой курс, чтобы уклониться от айсбергов. К утру мы вышли из-под Срединного пака и оказались в районе, который в прежние времена назывался «северной чистой водой»; здесь мы и всплыли.
Пока в турбинном отсеке меняли дефектный патрубок гидравлической муфты на прекрасную новую деталь, выточенную Уолдроном, я собрал в кают-компании специалистов, чтобы посоветоваться с ними. Мы находились в центре моря Баффина, почти на параллели пролива Ланкастер. Корабль стоит в густом тумане, видимость ограничена двумястами метрами, высота нижней границы облаков не превышает трехсот метров. Все это не сулило нам успеха в работе по изучению айсбергов.
Я рассказал собравшимся о двух основных задачах, стоявших перед нами. Во-первых, нужно еще доказать (чтобы уже не оставалось больше никаких сомнений), что атомная подводная лодка способна безопасно плавать в районах высокой концентрации айсбергов. Во-вторых, я решил добавить к нашему, графику еще два дня, и за эти дни нужно собрать как можно больше фактических сведений об айсбергах различных типов, так как форма их надводной части находится, вероятно, в определенной зависимости от осадки.
Мы все единодушно выбрали два района моря Баффина как наиболее подходящие для выполнения этих задач: район к востоку от острова Девон, где видимость обычно бывает лучше средней видимости в северной части моря Баффина, и район мыса Йорк — сказочную дорогу великанов, где всегда можно встретить многие сотни дрейфующих айсбергов. Оба эти участка мы с Элом видели уже с воздуха.
Мыс Йорк лежал в стороне от нашего курса, к тому же на этот район приходится большой процент дней с плохой видимостью, но зато там можно встретить гораздо больше айсбергов и выбрать из них нужные нам экземпляры. Для принятия окончательного решения требовался прогноз погоды, и мы отправили Дика Томпсона в радиорубку, чтобы он запросил по радио военно-воздушную базу в Туле и получил прогноз погоды в приземном слое воздуха на ближайшие двое суток. Поселок Туле расположен довольно близко от мыса Йорк, и поэтому оттуда нам могли сообщить более или менее правильный прогноз. Совещание было прервано до получения ответа из Туле.
Когда я вышел на палубу, команда легких водолазов была уже готова к погружению. Казалось, не прошло и нескольких мгновений после того, как они ушли под воду, как на поверхность вынырнул Гленн Брюэр. Сорвав с лица маску зажатыми в кулак руками, делая резкие движения всем телом, он подплыл к борту корабля. Меня очень испугало такое его поведение, и я стал с нетерпением ждать, что он скажет.— Банку! — заорал он. — Спустите консервную банку к воде!
Теперь я увидел, что в руках у него что-то зажато.
В банке оказались какие-то неведомые сокровища. Их подняли на палубу и принесли мне для ознакомления. Маленькое несчастное существо с черным круглым тельцем медленно хлопало такими же круглыми крылышками по воде, бросаясь от одного края банки к другому. Коммодор высказал мнение, что это летающий моллюск, довольно распространенный в этом районе. Около него спокойно плавал маленький полосатый зонтик медузы. Вскоре оба эти существа оказались в старшинской кают-компании, где их с любопытством разглядывали моряки.
Аквалангисты вышли из воды очень довольные своим купанием в прозрачной зеленоватой воде, где они сделали несколько снимков днища подводной лодки для проверки работы своих фотоаппаратов. Я не меньше их был доволен спокойной работой на палубе и, оставив их убирать свое имущество, направился на корму в пост энергетики и живучести.
Моторист 1 класса Фредди Уолтон припаивал новую деталь к ее рабочему месту. Этот сложный гидравлический узел сначала собирали в просторном цехе на Портсмутской кораблестроительной верфи, а затем устанавливали на подводной лодке. Теперь же Уолтон должен был отремонтировать его на том месте, где он был установлен. Мы с Джо Фаррелом с удовольствием следили за четкой и квалифицированной работой моториста в этом очень тесном помещении.
Работа скоро подошла к концу. Мы подвергли узел испытаниям и, к нашей общей радости, нашли, что он работает безупречно.
Ответ из Туле пришел весьма кстати. Предсказывалась очень хорошая, пятнадцатимильная видимость. Никаких уточнений в прогнозе не было. Мы без труда приняли решение идти туда, куда я так долго стремился попасть, — к мысу Йорк на побережье Гренландии.
Поздно вечером я почувствовал, что у меня начинается реакция на огромное нервное напряжение последних дней. Неспособность указателя айсбергов показать точную осадку цели вывела меня из равновесия, очевидно, в гораздо большей степени, чем я сам предполагал. Я пытался как можно беспристрастнее проанализировать свои переживания. Огромные размеры айсберга произвели на меня глубокое впечатление. Однако логика подсказала мне, что в действительности не было причины для беспокойства. Если прибор и не сумел правильно показать осадку айсберга, то он все же предупредил нас о нем. Это сделал также и гидролокатор. И все же мне было как-то не по себе. 

 


 

Глава 13. СРЕДИ АЙСБЕРГОВ-ГИГАНТОВ

Среди массивных плавучих ледяных гигантов в районе мыса Йорк наша маленькая подводная лодка продвигалась по сверкающей голубой воде, подобной которой мы ни разу не видели с момента выхода из Портсмута. Первые же два айсберга были сфотографированы, измерены и описаны под всеми углами. Подводную часть исследования мы легко могли бы завершить в любое удобное для нас время, даже если бы айсберги снова закрыл туман. Толпа зрителей на верхней палубе никак не могла налюбоваться захватывающим дух зрелищем. Забавно было видеть, как с моряками повторялось то же, что несколько раньше происходило и со мной: сначала все стояли в благоговейном молчании, затем выражали бурный восторг и, наконец, хватались за фотоаппараты и фотографировали решительно все подряд.
Я услышал, как Джо Фаррелл обратился к вахтенному офицеру с просьбой разрешить ему выход на мостик. На подводной лодке такой порядок обязателен для всех без исключения: вахтенный должен точно знать, кто находится наверху, чтобы при погружении никого не забыть. Получив «добро», Джо поднялся на мостик.
Разговор на мостике велся главным образом по поводу команды легких водолазов: почему бы нам не послать резиновый спасательный плотик с аквалангистами для зарисовки подводных выступов айсбергов и взятия проб льда для анализа. Корабль мог бы следовать за пловцами на расстоянии нескольких сот метров. Обнаружив подводный выступ айсберга, пловцы могли бы своевременно предупредить нас об опасности столкновения. Я согласился с этим предложением, но сказал, что окончательное решение будет принято после того, как мы закончим более серьезные дела.
Едва мы успели завершить изучение айсбергов «Эксрей» и «Янки», как мое внимание привлек необычный великолепный айсберг, находившийся в двух милях от нас. Сбоку у него виднелось отверстие величиной с автомобильный туннель. Оно свидетельствовало о том, что в леднике, от которого откололся айсберг, текла подледная река. Мы направили подводную лодку к нему.
С расстояния девятисот метров айсберг «Виски» действительно являл собой эффектное зрелище. Крылатый и рогатый, выгнутый, словно арочный мост, он был окаймлен у вершины бахромой из легкого тумана. Его высота оказалась равной сорока одному метру, а длина ста семидесяти метрам. Вода вокруг айсберга была закрыта неплотной шугой и небольшими льдинами, расходившимися во все стороны от основного массива. Совсем недавно, очевидно, произошел обвал льда. Разбегавшиеся по стенке айсберга трещины свидетельствовали о наличии мощных внутренних напряжений, которые, вероятно, продолжат свою работу и постепенно разрушат айсберг. Этому гиганту оставалось жить, пожалуй, не более двух лет, если только течение не вынесет его на мель, прежде чем теплые воды Атлантики растопят его остатки где-нибудь в районе Ньюфаундленда. В исключительно редких случаях айсберги встречались даже в таких южных широтах, как район Бермудских островов, но этот айсберг был не настолько велик, чтобы выдержать столь длительное и опасное путешествие.
Пока на палубу выносили резиновый спасательный плотик, подводная лодка очень медленно продвигалась вдоль айсберга. В конце айсберга мы, к нашему всеобщему удивлению, увидели скульптурный портрет добродушного усатого старца наподобие тех, что изображены в национальном памятнике Маунт-Рашмор *, (*Национальный памятник Маунт-Рашмор, находящийся в горах Блэк-Хилс (штат Южная Дакота), представлен скульптурными портретами американских президентов Джорджа Вашингтона, Томаса Джефферсона, Авраама Линкольна и Теодора Рузвельта, высеченными на отвесных гранитных склонах скульптором Гатсоном Борглемом в 1927—1941 годах.) так как у него действительно было некоторое сходство с профилем Теодора Рузвельта. Джо Фаррел назвал бы его «великим духом Севера»: он пристально «смотрел» на вторгшихся в его царство пришельцев из-под воды. У всех возникло желание сфотографировать наш «Сидрэгон» на фоне этого эффектного айсберга.
Гленн Брюэр с несколькими фотоаппаратами на шее, Джим Стронг и гидроакустик второго класса Роберт Хаммон спустились по трапу, специально установленному в передней части надстройки, и перебрались на спасательный плотик, плавно качавшийся на полуметровых волнах. У Джима была с собой портативная радиостанция. Пока плотик удалялся на веслах, он опробовал ее работу в паре с другой рацией, вынесенной на мостик.

"Seadragon" на фоне айсберга...

Едва наша «фотокоманда» отошла от борта подводной лодки, как громкий крик наблюдателя и резкий треск заставили нас повернуть головы в сторону айсберга «Виски». Огромная масса льда, с грохотом отколовшаяся от айсберга, с громким всплеском ушла глубоко под воду и вызвала высокую волну, далеко разнесшую битый лед. Из-под воды выступил сине-белый уступ, и весь айсберг задрожал и закачался.

 


 

Когда же его качка прекратилась, новая ватерлиния оказалась на два с половиной метра выше около туннеля и настолько же ниже на другом его конце. Отдельные глыбы льда (весом примерно в несколько тонн) продолжали откалываться и падать в воду даже после того, как прекратилось раскачивание айсберга. Несколько минут спустя от айсберга снова отколо--лась глыба льда, но уже несколько меньших размеров. Я категорически отказался посылать команду аквалангистов к этому или любому другому айсбергу. Мы обошли айсберг со всех сторон, следуя получаемым по радиостанции указаниям Джима, запыхавшегося от напряженной гребли и старания поставить плотик в наиболее выгодное для съемки положение.
Гребцам пришлось сделать два рейса, прежде чем наш фотограф Гленн остался доволен.
Отходя от айсберга, чтобы принять на борт плотик, я постарался развить скорость пятнадцать узлов настолько близко от него, насколько это позволяло благоразумие, чтобы посмотреть, окажет ли струя за кормой какое-нибудь воздействие на айсберг. Но мои старания не произвели на него никакого впечатления.
Теперь Гленн Брюэр пустил в ход все свое обаяние, чтобы добиться от меня согласия на уникальную фотографию подводной лодки, погружающейся в воду для прохождения под айсбергом. Ему хотелось всего-навсего, чтобы его оставили на верхней палубе с его водонепроницаемой камерой, когда подводная лодка будет уходить под воду у него из-под ног. Такое предложение внушало мне серьезные опасения, но его красноречие вскоре взяло верх, и я сдался.
Облачившись в свой черный резиновый костюм, надев ласты, очки и акваланг, он вышел на мостик.
Я развернул подводную лодку носом на «Виски», с лязгом захлопнулась крышка люка, и Гленн остался в полном одиночестве.
Прозвучал сигнал к погружению, взревел воздух, выходящий из клапанов вентиляции цистерн главного балласта. Объектив подводной телекамеры был наведен на нос лодки и на айсберг, с тем чтобы мы смогли увидеть незабываемую картину смыкающейся над нами воды. Нос подводной лодки ушел под воду, голубая вода подступила к ногам Гленна, который неистово начал снимать на пленку все происходящее вокруг него. Вода успела залить выходной люк на мостик и верхнюю палубу, прежде чем воздух, поступающий теперь обратно в цистерны, начал оказывать свое действие. Корабль перестал погружаться и лениво начал всплывать на поверхность.
Выскочив на мостик, я увидел радостно улыбающегося Гленна:
— Я только замочил ноги, сэр, — воскликнул он,— но зато, я думаю, мне удалось отснять отличные кадры!
Я улыбнулся ему в ответ и отправил его вниз. Пора уже было приниматься за серьезную работу.

День выдался такой погожий, что нам не составило большого труда сделать несколько миль в сторону, чтобы изучить отдельные айсберги с поверхности моря. Легкий ветер с юго-востока дул со скоростью двух-трех метров в секунду. Температура воздуха была примерно пять градусов тепла. Мы сэкономили бы время, если бы сразу же приступили к полным обмерам айсбергов «Экс-рей», «Янки» и «Виски».
Мы прошли под первыми двумя айсбергами, но под явно неустойчивым «Виски» решили не проходить. На достаточно большом расстоянии с помощью указателя айсбергов измерили его осадку и нашли ее равной восьмидесяти семи метрам. Но зато мы прошли вдоль и поперек под айсбергом «Экс-рей». Этот корытообразный столовый айсберг с наклонной поверхностью был высотой семнадцать метров при осадке пятьдесят два метра. Дно его выглядело так, как если бы два айсберга стояли бок о бок. «Янки» — малый столовый айсберг с наклонной поверхностью — оказался поразительно длинным: его длина равнялась двумстам сорока пяти метрам при высоте тридцать пять метров и осадке восемьдесят девять метров.
Несколько часов спустя мы снова всплыли на поверхность и стали решать, какими айсбергами заняться в следующую очередь. Мы с Уолтом Уитменом осмотрели в бинокль дюжину ближайших айсбергов. День давно уже вступил в свои права, но я по-прежнему чувствовал себя бодрым. Я прикинул, что у нас хватит времени произвести обмеры еще двух айсбергов. Мы не торопились с выбором.
Наш выбор пал на два столовых айсберга — малый куполообразный и обычный. Повторилась ставшая теперь привычной процедура. Высота куполообразного айсберга оказалась равной семидесяти шести метрам при очень большой осадке, хотя он и не сидел в воде так глубоко, как, скажем, самый большой из десяти обмеренных нами айсбергов. Длина его была равна двумстам восьмидесяти одному метру. У второго айсберга дно имело форму куба, основание которого находилось на глубине девяноста метров при высоте надводной части двадцать два метра.
Было уже без десяти три ночи, все на корабле устали до предела. Я во всеуслышание и решительно заявил о том, что пора заняться проливом Парри. «Больше никаких айсбергов!»—сказал я.
На следующее утро, когда мы уже позавтракали, гидролокатор снова засек айсберг. Жалко было пройти мимо и не взглянуть на него. Мы всплыли и оказались перед корытообразным айсбергом, вершина которого находилась на высоте сорока метров. Когда мы обходили его, делая снимки, я услышал громкий крик наблюдателя и увидел, как небольшая ледяная лавина сошла с айсберга и плюхнулась в воду. Форма айсберга изменилась прямо на наших глазах. С трудом веря показаниям приборов, мы установили, что вершина айсберга стала на девятнадцать метров выше, чем прежде! Медленное покачивание продолжалось в течение трех минут пятидесяти секунд после обвала.
При сравнении снимков, сделанных через поляризационный светофильтр по одному и тому же пеленгу, до и после обвала, мы обнаружили, что теперь у айсберга был совсем иной угол наклона. А поскольку от айсберга откололся не такой большой обломок, который мог бы вызвать это изменение, мы предположили, что переход айсберга в новое устойчивое положение явился следствием его медленного таяния или выветривания. Короткие быстро движущиеся высокие волны катили айсберг, как мяч.
Накануне айсберг «Виски» после отделения от него ледяного пласта слегка наклонился в нашу сторону, но в сравнении с ним наклон этого айсберга выглядел поистине эффектно. У нас и в мыслях не было проходить под таким неустойчивым айсбергом, да и указатель айсбергов показал, что он глубоко сидит в воде. И «Сидрэгон» двинулся к проливу Барроу.
Часть дня я провел за составлением разведывательного донесения. За последние дни произошло столько событий, что мне потребовалось несколько часов, чтобы написать о них. Во время этого моего занятия вдруг приоткрылась дверь и в каюту просунулась голова Гленна Брюэра. Гленн стремился запечатлеть на пленку фотоаппарата все наши действия.

 


 

Если снимки выйдут удачными, то на следующей лодке, направленной сюда, будут знать, как работали мы в этой обстановке.
Мыс Шерард— это высокий выступ на берегу острова Девон, отмечающий северный вход в пролив Парри. За мысом возвышаются горы и ледник Кан-нингхем. Я любовался этими местами во время разведывательного полета и знал, что экипажу доставит удовольствие посмотреть на ледник с близкого расстояния при прохождении подводной лодки вдоль него. В четыре двадцать пять утра по вашингтонскому времени корабль всплыл на поверхность. Мыс Шерард был затянут туманом. На экране радара маячил находящийся неподалеку айсберг. Я приказал ждать погоды и отдыхать.
На прокладочном столе Эл Бёркхалтер показал мне результаты последнего определения местоположения подводной лодки. Он определил его по высотам светил, измеренным перископным секстаном, дополнительно использовав показания гиперболической системы дальней навигации «Лоран». При искусном использовании посылаемых с берега через определенные промежутки времени радиосигналов система «Лоран» обеспечивает надежное определение места во многих частях земного шара. А мы как раз находились в одном из тех районов, где можно пользоваться этими сигналами. Перископный секстан — это совсем не то, что обычный ручной секстан, которым мне пришлось пользоваться десять лет тому назад, когда я был штурманом подводной лодки «Бекун». Я рассказал Элу, как трудно было брать высоту светила с поверхности штормящего моря, когда брызги попадают на окуляры и зеркало секстана, но Эл отнесся к моему рассказу с тем снисходительным сочувствием, которое молодые люди обычно проявляют к старикам.
Гирокомпасы и лаг неизменно давали исключительно точные показания. Корабельная инерциальная навигационная система работала безупречно и выдавала широту места с очень высокой степенью точности, хотя долготу она показывала только удовлетворительно. Приятно было убедиться в том, что точная выверка приборов перед выходом в поход приносила теперь свои плоды. Мы смогли бы благополучно дойти до этого места, даже если бы ни разу не всплыли на поверхность моря после выхода из Портсмута.
За завтраком, когда я сидел вдвоем с коммодором и помешивал кофе, зазуммерил телефон и вахтенный офицер доложил с мостика, что в рассеивающемся тумане просматривается айсберг. Я поблагодарил его и сообщил об этом канадскому наблюдателю. В полном молчании мы просидели еще несколько минут. Коммодор лукаво поглядывал на меня. Я еще не полностью отдохнул после тяжелой ночи: всплытие в столь ранний час и обычный поток докладов нарушили нормальный ночной сон. Наконец я улыбнулся этому седовласому пожилому человеку.
— Коммодор, мне кажется, стоило бы взглянуть на этот айсберг, пока мы стоим здесь в ожидании,— решился я наконец.
— Командир, вы носитесь со своими айсбергами, словно алкоголик, — шумно рассмеялся он. — Сколько раз за последние два дня вы заверяли нас, что с айсбергами все покончено?
— Ладно, коммодор, айсберг рядом и у нас есть время, — ответил я ему.
И вот «Сидрэгон» снова знакомится с айсбергом — последним на его пути. Этот айсберг оказался небольшим: высота только двадцать один метр, но зато осадка шестьдесят четыре метра и длина сто двадцать метров.
Прохождение под айсбергами стало для нас обычным делом. Двадцать два раза проходили мы уже под ними. Нами обследовано девять айсбергов и один обломок айсберга. При анализе накопленных сведений я был поражен явным несоответствием между тем, что было установлено нами, и тем, чего мы ожидали. Удельный вес айсберга равен 0,9, и более 7/8 его массы находится под водой. Я предполагал, что осадка по крайней мере в семь раз превысит высоту надводной части, но этого-то мы как раз и не обнаружили. У одного из айсбергов осадка превышала высоту только в 1,3 раза. Столовые айсберги не так глубоко сидели в воде, как это следовало из ведущих теорий.

Результаты исследования поверхности подводной части айсбергов с помощью эхоледомера представлялись нам сплошной головоломкой; решить ее предстояло специалистам из Гидрографического управления. Тем не менее было ясно, что полученную информацию можно использовать для внесения поправок в существующие способы расчета дрейфа айсбергов, как это и ожидал Уолт Уитмен. Неглубоко сидящий в воде морской лед, как правило, дрейфует по ветру, айсберги же двигаются главным образом по течению, что и следовало ожидать, учитывая их огромную подводную массу. Однако теперь можно было более правильно рассчитать пропорциональную величину влияния ветра и течения.
Мои расчеты прервал вестовой, начавший готовить кают-компанию для очередного киносеанса. В последние два дня у нас было очень мало времени для просмотра кинофильмов, а это мероприятие — для всех нас весьма желанное развлечение. Я со вздохом отложил в сторону свои выкладки по айсбергам.
Киносеансы поочередно устраивались в офицерской и старшинской кают-компаниях. Ежедневно, если только это не мешало работе, в каждом помещении проводился один сеанс.
Мое постоянное место находилось около телефона, который связывал меня с дежурным по кораблю, но из-за этого мне приходилось сидеть в одном метре от экрана.

 


 

Глава 14. ВХОДИМ В ПРОЛИВ ПАРРИ

К вечеру у мыса Шерард видимость увеличилась до пятнадцати миль. Похолодало. Температура опустилась до плюс трех градусов. Ветер усилился до штормового и дул уже со скоростью двадцати метров в секунду. Несмотря на это, за то время, пока я вел подводную лодку в четырех милях от берега, давая людям возможность полюбоваться здешними местами, на палубе перебывала большая часть экипажа. Взорам матросов открылись большие языки серого ледника, обтекающего черные скалы горного массива Каннингхем. Отсюда казалось, что ледник движется, но отсутствие айсбергов у кромки берега свидетельствовало о том, что он давно прекратил свое движение. Наконец и самые ненасытные из нас пресытились и спустились вниз, в тепло и уют нашего отапливаемого энергией атома дома.
Пролив Ланкастер глубоководен и достигает местами тридцати восьми миль в ширину. Я знал, что основные испытания ждут нас впереди, поэтому распорядился, чтобы команда занялась профилактическим ремонтом оборудования и машин, и рекомендовал каждому свободному от вахты попытаться уснуть. На сон уходит почти все время, необходимое людям для отдыха и восстановления сил после несения вахты в течение восьми часов в сутки, не считая, конечно, времени на принятие пищи и вдобавок на выполнение корабельных работ. Малым ходом «Сидрэгон» легко продвигался на глубине, следуя по направлению к поселку Резолют на острове Корнуоллис.
В офицерской кают-компании завязалась оживленная беседа об истории открытия этого огромного ше-стисотпятидесятимильного пролива, в который входила наша подводная лодка. Парри с большим трудом пришлось прокладывать себе путь к выходу в пролив через Срединный пак моря Баффина. Его небольшие корабли неоднократно оказывались затертыми льдами и застревали в них на несколько дней. Штормы почти целиком выбрасывали их на лед, а однажды команде пришлось пилами высвобождать один из своих кораблей — «Геклу» — из ледового плена. Матросов, протаскивающих корабли с помощью наматываемого на шпиль троса, прикрепленного другим концом ко льду, сильно раздражало, вероятно, это невыносимо медленное продвижение. Наше плавное, легкое движение под водой показалось бы лейтенанту Парри чудом из чудес.
Я прочел объемистые тома «Дневника» Парри, полученные мной от супруги Стефансона в Дартмуте, И вот теперь строки из его описания снова оживали в моей памяти. Парри писал, что такелаж его кораблей обледеневал. Толщина обледеневших вант увеличивалась втрое против обычной. Управление парусными кораблями становилось поэтому делом весьма опасным и мучительным. Постоянной угрозой для деревянных кораблей того времени были пожары, и люди просто не знали, что такое по-настоящему теплые помещения. Имевшаяся у нас на лодке возможность просушить одежду, приготовить разнообразную пищу или принять горячий душ была роскошью, о которой Парри и его товарищи даже и не мечтали.
За сто сорок лет до нашего путешествия Парри вынужден был пропиливать проход во льду толщиной восемнадцать сантиметров, чтобы войти в тихую гавань для зимовки у острова Мелвилла.
Экипажи кораблей выпиливали куски молодого льда. Сначала у кромки льда находчивые моряки ставили на выпиленные куски паруса, помогавшие вытолкнуть эти куски на чистую воду. Однако к следующему дню на том участке, который они очистили накануне, снова намерзал лед. Тогда они стали загонять выпиленные брусья под ледяной покров. Для этого одни моряки становились на один конец выпиленного бруса и топили его (сами быстро выскакивали на кромку льда), а другие в это время проталкивали брус веслами и баграми.
Парри с гордостью писал: «Офицеры обоих кораблей возглавили это предприятие. Некоторые из них по нескольку раз в день стояли по колено в воде при температуре воздуха минус одиннадцать градусов, никогда не поднимавшейся выше минус девяти градусов».
После похода Парри внимание исследователей было направлено на южную часть архипелага. Существовало предположение, что за барьером из западных островов, сдерживающим полярные льды моря Бофорта, есть судоходный путь. Так оно в действительности и оказалось, но и этот проход большую часть года оставался закрытым льдами. Наиболее ярким событием того периода явилась экспедиция Росса в 1829 году, открывшая Северный магнитный полюс.
В мае 1845 года на поиски Северо-Западного прохода вышла новая экспедиция в составе двух кораблей «Эребус» и «Террор» под командованием известного исследователя Джона Франклина *.(Джон Франклин (1786—1847) — английский мореплаватель и полярный исследователь. Совершил несколько путешествий на Север. На поиски его экспедиции 1845 года было снаряжено пятьдесят различных экспедиций. Останки его лагеря обнаружила экспедиция 1857—1859 годов.) Имя этого мореплавателя стало популярным после того, как он совершил сухопутные экспедиции в бассейны рек Коп-пермайн и Маккензи и далее к северному берегу материковой части Канады. До пролива Барроу он прошел по тому же маршруту, что и мы. Далее он двинулся по проливу Пил-Саунд и дошел до пункта на траверзе острова Кинг-Вильям, где в 1848 году провели свои последние часы еще оставшиеся в живых участники экспедиции (вначале в состав экспедиции входило сто пять человек). Примерно столько же людей— сто два человека — было и на борту «Сидрэгона».
Предпринимались отчаянные попытки отыскать и облегчить участь сэра Джона. Англия и США снарядили десятки экспедиций для поисков пропавших исследователей, но все эти усилия были безуспешны, мир узнал о трагическом конце Франклина и его людей. В 1848 году в поисках Франклина по этому проливу прошли бравый капитан James Clark Ross * (Джеймс Кларк Росс (1800—1862)— известный английский полярный исследователь. Принимал участие в плавании Парри в 1819—1821 годах и в экспедиции своего дяди Джона Росса.) и его старший помощник Robert J . L. McClure*.(Роберт Джон Мак-Клюр (1807— 1873) — английский исследователь Арктики. В 1850—1854 годах руководил одной из экспедиций, отправленных на поиски Дж. Франклина.) Им удалось продвинуться до пролива Барроу, где они были остановлены льдами.

James Clark Ross (1800—1862)

 

Robert J . L. McClure(1807— 1873)

 


 

В 1852 году до этого же места дошли суда под командованием Sir Edward Belcher* (Эдвард Белчер (1799—1877) — английский мореплаватель. Совершил путешествия вокруг света и в Арктику. Автор ряда книг о своих путешествиях.) и капитана Henry Kellett *.(Генри Келлетт (1806—1875) — английский мореплаватель. В 1852—1854 годах командовал отрядом из двух кораблей в составе экспедиции Белчера.) Мужество и стойкость перед лицом невообразимых трудностей и невзгод были неотъемлемой чертой характера большинства из тех, кто приходил сюда за сто и более лет до нас.

 

Admiral Sir Edward Belcher(1799—1877)

 

Henry Kellett (1806—1875)

 

И вот мы идем малым ходом, имея чистую воду, над собой, если не считать случайных мелких льдин, и роскошную глубину в сто восемьдесят и более метров под собой. Ни один наш вахтенный не страдает от холода, ничто не нарушает наш покой. Я уверен, что в этих водах никогда еще не бывало экспедиции, имеющей столь комфортабельные условия, как наша. Утром 16 августа мы находились южнее острова Девон. Я решил всплыть здесь и установить радиосвязь с канадской военно-воздушной базой Резолют, чтобы сообщить туда о времени нашего прибытия. Хотя там и ждали нас, но ничего не знали о точной дате нашего прихода. Существовала договоренность, что при достижении этого места мы получим от персонала базы самые последние сведения о ледовой обстановке и прогноз погоды. Я переговорил по ра дио с начальником базы майором авиации Милике-ном и пригласил его и двух офицеров штаба на обед к нам на подводную лодку. Приглашение было принято с явным удовольствием.
День выдался удачным. Дул легкий юго-восточный ветер. Мы еще раз получили возможность посмотреть на лишенный растительности гористый берег острова Девон. До сих пор все шло так хорошо, что заглавие книги доктора Стефансона «Гостеприимная Арктика» казалось мне вполне обоснованным определением для этой части земного шара, где средняя температура лета составляет всего пять градусов тепла.
Я снова предался воспоминаниям. Прошло только два года со дня спуска на воду «Сидрэгона» со стапеля в Портсмуте, хотя казалось, что прошло гораздо больше времени. По этому случаю я вместе со своей женой Бетти прибыл на верфь в приподнятом настроении. Капитан-лейтенанты Эл Бёркхалтер и Логан Мэлон вместе с четырнадцатью старшинами и матросами из состава экипажа находились уже на месте и были временно прикомандированы к атомной подводной лодке «Содфиш» в ожидании отправки через два месяца в Беттис для прохождения там курса обучения.
Стапеля на Портсмутской кораблестроительной верфи военно-морского флота сделаны крытыми, так как зимой в этих местах бывают сильные холода. Внутри большого эллинга против корпуса новой подводной лодки, готовой к крещению, была сооружена специальная платформа. На ней установили ряды кресел для официальных представителей и именитых гостей. Сотни дополнительных стульев были расставлены рядами вдоль лодки. Пестрое полотнище украшало корабль, расцвеченный сигнальными флагами от носа до кормы. На носу висел красно-бело-голубой букет цветов, и подводная лодка казалась мне просто прекрасной. С волнением поднялся я по деревянным сходням на ее палубу. Огромный мостовой кран передвигался, громыхая над кораблем. Его гигантский крюк опустился к ожидавшему его рабочему прямо-таки с хирургической точностью. Леса и сходни были убраны. Я поднялся на мостик и взглянул вниз на прибывающих гостей.
Вместе с Логаном и Элом я спустился в подводную лодку, чтобы бегло познакомиться с ней. Мы прошли с одного ее конца до другого; все возрастающее беспокойство овладевало нами: внутри подводная лодка была похожа на огромную пустую раковину, хотя там и имелись уже палубы и кое-какие наиболее крупные детали машин. Собравшись все вместе на верхней палубе, мы обменялись мрачными взглядами. Однако наше плохое настроение быстро улетучилось, как только до нас донесся многократно отраженный от навеса эллинга стук молотков. Это рабочие выбивали деревянные клинья, удерживающие подводную лодку на спусковых полозьях стапеля.
На верхней палубе выстроилась в шеренгу небольшая группа офицеров и матросов. Им выпала большая честь спуститься вместе с подводной лодкой со стапеля. Посмотрев в сторону кормы и вниз, я увидел, как расходятся огромные раздвижные ворота. В их проеме засверкал большой квадрат голубой воды. В верхней части проема был сделан специальный вырез, чтобы смог пройти «Сидрэгон» — самая крупная из всех подводных лодок, когда-либо спускавшихся с этого стапеля. Даже при наличии дополнительной пристройки к эллингу казалось, что лодка стоит в нем впритык.
Наконец прибыли официальные представители, в том числе помощник министра военно-морских сил, и начался церемониал спуска на воду и присвоения имени кораблю военно-морского флота, под которым ему суждено прослужить весь свой век. Я задумчиво смотрел на толпу и размышлял, куда занесет меня эта палуба.
Основную речь произнес адмирал Уордер, но мне не удалось как следует разобрать ее содержание. Стоявший рядом со мной на мостике гражданский лоцман, уже много лет занимавшийся проводкой подводных лодок, воспользовался свободной минутой, чтобы поделиться со мной своим опытом работы на «Содфише» Он сказал, что «Сидрэгон», располагая огромными мощностями, легко будет маневрировать в узкостях, но реагировать на команды он будет медленнее, чем дизельные подводные лодки. Я внимательно слушал мистера Крибби, этого бывалого моряка, испытывая все возрастающее нетерпение попробовать свои собственные силы. И вот, наконец, раздался громкий рев сирены, оповестивший о готовности к спуску.
Крестной матерью судна была жена командующего Атлантическим флотом госпожа Деннисон. В сопровождении офицеров она прошла к носу лодки, где висела в специальной защитной сетке бутылка шампанского. Снова заревела сирена, и госпожа Деннисон отпустила бутылку. Ее слова «Я называю тебя «Сидрэгон» потонули в заполнившем эллинг оглушительном реве труб и сирен и гомоне толпы.
Корабль вздрогнул, закачался и, сначала медленно, а затем все быстрее, заскользил навстречу солнечным лучам, развив при этом поразительную скорость. Я отвернулся от быстро исчезающей трибуны и увидел несущийся навстречу мостику вырез в стене эллинга. Инстинктивно я быстро пригнул голову, так как казалось, что мы вместе с мостиком будем снесены с подводной лодки; и действительно, мы разминулись с балкой на расстоянии какого-нибудь полуметра от наших голов.
После затененного эллинга мы оказались на ослепляющем свету. Корма с шумным всплеском ушла под вспененную воду. Нос подводной лодки досколь-зил до конца полозьев и упал прямо вниз. Весь корабль провалился под воду, а затем подскочил вверх, словно мячик, подняв большую волну по правому и левому борту. По всей длине пирсов стояла шеренга кричащих и машущих руками людей. Спортивные моторные катера выписывали широкие полосы на голубой воде и ревом своих сирен приветствовали рождение нового жителя глубин. Стройные яхты скользили позади нас, следя за тем, как «Сидрэгон» плавно описывал кривую.
Подошли два пыхтящих буксира и завели концы на подводную лодку. Они плавно тронули с места и повели свою добычу к достроечной стенке...

 


 

И вот теперь мы маневрировали у входа в маленькую, не защищенную от ветра бухточку у поселка Резолют на острове Корнуоллис. В этот солнечный августовский день я стоял на мостике и смотрел, как вахтенный офицер проводил подводную лодку, между крупными льдинами, которых становилось все больше и больше по мере нашего приближения к месту якорной стоянки.
На приеме по случаю спуска на воду подводной лодки разгорелся спор о том, разбилась или не разбилась в действительности бутылка шампанского внутри металлической сетки, куда ее заключили, чтобы не разлетелись осколки стекла. В вышедших на следующий день газетах утверждалось, что бутылка якобы не разбилась, а это считалось очень плохой приметой для вступающего в строй нового корабля. Госпожа Деннисон была несколько опечалена таким поворотом событий, но мы-то знали, что стоящий на носу лодки матрос сразу же втащил на палубу сетку и обнаружил, что бутылка разбилась по всем правилам и была пуста.
Все эти воспоминания отступили на задний план, когда в теплой и дружеской атмосфере мы праздновали вторую годовщину со дня рождения нашей лодки. Я разрезал фигурный торт в старшинской кают - компании, вручил награды за примерное поведение и службу нескольким матросам и выдал значок специалиста-подводника Фредди Уолтону. Это было вполне подходящее место для товарищеского ужина.
В бухте стояли четыре судна ежегодной экспедиции по заброске предметов снабжения на полярные базы. До сих пор наше плавание хранилось в глубокой тайне. И я подумал, что будет просто чудом, если кто-нибудь из радистов из команды гражданских ледоколов и грузовых судов не объявит в эфир о нашем приходе еще до того, как мы сумеем предупредить их о необходимости сохранять в тайне наш поход.
В ожидании катера с начальником военно-воздушной базы мы стояли а международных водах у границы якорного места и временами разворачивали подводную лодку, чтобы уберечь корму от столкновения с крупными льдинами. Ханна установил на палубе телевизионную камеру и снимал на видеоленту окружающую нас обстановку. Этот еще никем не описанный берег мало чем отличался от других берегов в этих местах: пологие склоны коричневых сопок уступали место невыразительному предгорью. На берегу едва различались куонсетские хижины и другие сооружения базы. Однако суда, плавучий лед и «Сидрэгон» с его полощущимся на ветру флагом и празднично одетым экипажем — все это было достаточно колоритным зрелищем.
Я спустился вниз, чтобы наклеить последнюю марку на отправляемые домой письма. Коммодор Роберт-сон захватил с собой запас канадских почтовых марок в количестве, достаточном для того чтобы каждый из находящихся на борту лодки мог отправить домой два письма. Но тот, кому повезет, мог выиграть одну из оставшихся марок, которые предполагалось разыграть в лотерее, и послать еще письмо. Канадские марки и штемпеля способствовали бы разглашению тайны нашего плавания. Поэтому наша почта останется в Резолюте в течение недели, чтобы мы могли забрать ее обратно в том случае, если нам не удастся пробиться через Северо-Западный проход. Но даже будучи отправлены через неделю, эти письма дойдут до наших семей и друзей раньше, чем те, которые мы сможем послать им из Нома.
В дверях по моему вызову появился Лью Ситон. С заговорщицким видом я пригласил его зайти в каюту.
— Доктор, надеюсь, что вы не откажетесь прописать согревающее пассажирам маленького катера, после того как они прибудут к нам с холода. Да и коммодор не выдерживает напряжения подводной жизни; ему тоже стоило бы дать соответствующее «лекарство», не правда ли?
— Да, сэр, я как раз думал об этом, — совершенно серьезно ответил он. — Ребята хотят добавить туда воды и льда, чтобы несколько отбить противный привкус этого «лекарства», — добавил он, и оба мы расхохотались.

Поверх белого свитера с высоким воротом я надел зеленый форменный дождевик, натянул фуражку и вышел на мостик встречать гостей, приглашенных на званый обед.
Прибывший катер отшвартовался у борта подводной лодки, на палубу поднялись два офицера и один гражданский — сотрудник метеостанции США. Мы с коммодором обменялись с ними приветствиями перед строем стоящих по стойке «смирно» матросов. Майор авиации Миликен, капитан авиации Оустен и мистер Поль Адамс были проведены по палубе первой подводной лодки, посетившей остров Корнуоллис, а затем приглашены вниз. Столь же приветливо мы приняли команду катера; их пригласили на обед в старшинскую кают-компанию.
Гости принесли необходимые нам карты погоды и ледовой обстановки. Эти карты на прошлой неделе были сброшены над Резолютом разведывательным самолетом морской авиации США. Однако, как оказалось впоследствии, фактическая обстановка сильно отличалась от нанесенной на карту.
Наши гости не смогли дать нам никаких дополнительных сведений о глубинах пролива Барроу. Не смогли они и предсказать точную обстановку, в которой мы окажемся завтра к западу от этого места. Все суда приходили к ним с востока. Западнее же Резолюта во всем проливе Парри не было ни одного судна и ни одного поселения, куда бы можно было отправить запрос. Как и в 1850 году, люди по-прежнему поворачивали обратно от этого места: дальше ледовая обстановка коренным образом менялась.
Теперь нужно было совершить небольшой ритуал. Мы заранее подготовили телевизионную камеру для интервьюирования гостей. Когда они узнали, что их будут показывать по телевидению, они так смутились, что это вызвало взрыв смеха и шуток в кают-компании. Ханна и Балестрери с помощью матроса Уильяма Перри снова сумели полностью воспользоваться обстановкой.
Во время приема гостей несколько раз звонил телефон и вахтенный офицер докладывал мне о вы-юлненных им маневрах, необходимых для того, чтобы держать винты подальше ото льда. Он доложил мне, что корабль окружен множеством шлюпок,до отказа заполненных любопытными местными жителями. Гости вручили мне пакет с подарком, и я поспешил тут же вскрыть его. К моему большому удовольствию, я обнаружил вырезанного из моржового клыка морского дракона. В отличие от китайских драконов, он был слишком длинным и стройным, на его спине и брюхе было много плавников, но, как и у первых, у него были свирепые глаза. Майор пояснил нам, что эскимос — резчик по кости — никогда в своей жизни не видел ни подводной лодки, ни изображения морского дракона и создал это произведение, руководствуясь только своим воображением. Я совершенно искренне похвалил его работу: мы ведь тоже никогда не видели морского дракона и вполне могло быть, что он выглядит именно так, каким его изобразил местный умелец.
Мы сделали ответный подарок — преподнесли работникам военно-воздушной базы эмблему нашего корабля, укрепленную на полированном деревянном щите. Эмблема лодки — это раскрашенный в ярко-красный, зеленый и желтый цвета дракон, изрыгающий пламя, устрашающе извивающийся на выходе из глубин и держащий атом в одной из своих лап. На круглом ободке эмблемы было выведено название корабля по-английски и девиз по-китайски «Из глубины я правлю», начертанный китайскими же иероглифами.

Эмблема USS Seadragon (SSN-584)

 

Пока гости рассматривали эмблему, я рассказал им о проводившемся на кораблестроительной верфи конкурсе на лучший проект эмблемы и об усилиях, приложенных нами для того, чтобы девиз был написан китайскими иероглифами. Нам хотелось, чтобы его смогли прочесть китайцы, когда наша подводная лодка присоединится к тихоокеанскому флоту в качестве флагманского корабля подводных сил. Наконец перевод сделал родственник одного из наших офицеров, специалист по китайскому языку.
Эскимосскому резчику по кости я подарил зажигалку; на ее корпусе была изображена эмблема «Сидрэ-гона». «Старый эскимос не курит, но он будет рад любому сувениру», — поспешили заверить меня визитеры.
Наша встреча закончилась в двадцать два часа тридцать минут. Сделав запись в книге для посетителей, гости пожелали нам успешного плавания и отбыли на своем катере.
«Сидрэгон» осторожно отыскивал себе выход из ледяных полей к глубокой воде. Бросив последний взгляд на удаляющийся за кормой остров, я приказал погрузиться на большую глубину и взять курс на запад. 

 


 

Глава 15. УЗКОЕ МЕСТО — ПРОЛИВ БАРРОУ

Самое узкое место пролива Барроу (восточный вход в него там, где на севере его воды омывают остров Корнуоллис с канадской военно-воздушной базой, а на юге — остров Сомерсет) достигает примерно тридцати миль в ширину. Примерно в восьми милях юго-западнее Резолюта лежит остров Гриффит. Я намеренно употребляю здесь слово «примерно», так как точное расположение островов относительно друг друга никому не известно. Пролив похож в какой-то мере на воронку, западный край которой расширяется примерно до шестидесяти миль. На этом широком конце пролива встают преградой четыре известных острова да еще один, обозначенный на карте с примечанием: «Местоположение сомнительно». Как раз мимо этих островов нам и нужно было пройти.
По нашим расчетам выходило, что в середине пролива мы встретим барьер из битого и сильно сплоченного льда, удерживаемого там мелкими островами и банками, расположенными между крупными островами Батёрст, Корнуоллис и Сомерсет и препят ствующими нормальному дрейфу льда на восток. Мы ожидали также встретить там полярный лед с грядами торосов и подводными уступами, сидящими на остроконечных скрытых под водой скалах или банках. Айсберги в проливе Барроу встречались в очень редких случаях.
В кают-компании не однажды развертывались жаркие споры по поводу, того, какой путь обеспечит нам наибольшую вероятность успеха. Теперь, когда мы располагали самыми последними данными о ледовой обстановке, надо было принять окончательное решение. Снова, в который уж раз, мы разложили на столе карты этого района.
Гидрографическое управление утверждало: «Глубины незначительны, участок плохо изучен...» Сообщалось о наличии остроконечных подводных скал. Но сколько бы я ни смотрел на наши карты, я по-прежнему видел на них лишь белые пятна без отметок глубин.
Вполне понятно, что подводная лодка должна найти достаточно свободное пространство, которое позволило бы ей пройти, не задев ограждением рубки лед и килем грунт. Для того чтобы подводная лодка высотой пятнадцать метров могла пройти подо льдом, имея тридцать метров под килем и шесть метров над боевой рубкой, ей требуется глубина пятьдесят один метр. Добавьте к этому еще шесть метров глубины под килем, которые следует зарезервировать на всякий случай, и вам потребуется пятьдесят семь метров, или около тридцати двух морских саженей. Даже небольшое возвышение морского дна способно сократить этот запас до смертельно опасной величины. Эхолот не может предупредить нас заранее о такой опасности. В самом худшем случае подводная лодка может безвыходно застрять между льдом и грунтом, не говоря уже о повреждениях, которые она получит при таком столкновении.
Столь же мелководно и Чукотское море, где на обратном пути от Северного полюса было запланировано наше рандеву с дрейфующей станцией Т-3. Но мы могли надеяться, что в этом сравнительно хорошо изученном районе, идя подо льдом в водах глубиной не более сорока пяти метров, мы будем иметь под килем ровное морское дно, не таящее в себе больших неожиданностей. Зная, что рельеф дна остается неизменно ровным, мы сможем без особого риска огибать очень глубоко свисающие подводные гряды торосов, которые обнаружит указатель айсбергов. В таком месте безопасность корабля целиком зависит от надежности этого прибора. При не большом запасе глубины и плохой работе указателя айсбергов подводной лодке «Сарго» с трудом удалось избежать серьезных повреждений, когда она налетела на подводную гряду торосов и по касательной ударилась о нее ограждением рубки.

Не исключалась также возможность движения самым северным проходом через пролив Барроу, которым обычно следуют ледоколы. Однако слишком многое говорило за то, что морское дно там может оказаться предательски неровным. Всего в одной миле от отметки глубины девяносто один метр стояла отметка тридцать три метра. Во многих других местах здесь также отмечались резкие колебания глубины с уменьшением ее более чем в два раза на расстоянии в несколько сот метров. Коммодор рассказал о плаваниях ледоколов в водах с исключительно резкими колебаниями глубин, от больших до самых малых, где судно могло даже сесть на мель. Мне казалось, что традиционный маршрут ледоколов будет для нас самым неподходящим. Другие проходы, хотя там никто и не ходил, будут, вероятно, не хуже этого северного маршрута *.(Традиционный маршрут ледоколов через пролив Барроу проложен вдоль берега прилегающих к проливу с севера островов Корнуоллис и Батёрст.)
Большое значение для предсказания глубоководных мест в практике многих исследователей Канадского Арктического архипелага имели границы оледенения. В этом мы целиком полагались на знания коммодора Робертсона. О вероятных глубинах проливов можно было догадываться по уклонам суши, геологическим формациям и основным особенностям рельефа прилегающей местности. Основываясь на этих данных, я выбрал первый вариант маршрута для пробного прохода. У второго же варианта вообще не было ничего такого, что говорило бы в его пользу. Действительно, коммодору казалось, что мы не встретим там больших глубин, он считал, что путь нам преградит какая-нибудь банка. И если нужно было попытаться пройти вторым маршрутом, то только потому, что на карте в этом месте было белое пятно.

 

Полученные приказы не предписывали мне заниматься исследованием пролива Барроу. Они просто посылали «Сидрэгон» для «изучения возможности прохода подводной лодки проливом Парри». Для того чтобы доказать возможность плавания в указанном районе, от нас требовалось только пройти через этот пролив. Однако мы приобретем нечто гораздо более ценное, если сумеем найти глубоководный проход в проливе, доступный для атомных подводных лодок в наихудшей ледовой обстановке и в условиях полярной ночи. Однократное прохождение пролива докажет только то, что тут есть узкий проход, найти который посчастливилось одной удачливой подводной лодке. Если же мы сделаем несколько успешных рейсов туда и обратно, то это подтвердит наличие подлинно доступного фарватера.
Поэтому я принял решение четырежды пройти путем, казавшимся нам наиболее удобным, и трижды вторым запасным маршрутом. Для выполнения такой задачи к нашему графику надо было добавить еще два дня, но эта задержка казалась мне вполне оправданной. После совещания, закончившегося далеко за полночь, мы разошлись по своим местам в приподнятом настроении и с нетерпением стали ждать предстоящих испытаний.

 


 

Наступившее утро принесло некоторое ухудшение погоды. Всплыв для того чтобы определиться с помощью радиолокатора прежде чем двинуться дальше на запад, мы обнаружили, что восточный ветер дует со скоростью двенадцати с половиной метров в секунду, видимость ухудшилась до десяти миль, разорванная облачность становится более плотной, по поверхности моря гуляют метровые волны.
Погрузившись, мы шли теперь, имея под килем глубокую воду. Арт Моллой с удовлетворением следил за тем, как перо самописца эхолота вычерчивало странную кривую морского дна. Я стоял подле него, испытывая легкую дрожь от сознания того, что командую первым кораблем, производящим обширные промеры глубин в этом малоизученном уголке земного шара. Теперь и мы, внося свой скромный вклад, вступали в когорту великих исследователей.
Несколько первых часов движения не дали ничего такого, что стоило бы занести в вахтенный журнал, разве только то, что глубины оказались поразительно большими. Я приказал увеличить скорость хода с семи до десяти узлов. Мы подошли уже к месту, где, по прогнозам, ожидался паковый лед, но приборы все еще не показывали его. Эл посоветовал всплыть еще раз, прежде чем уходить под лед.
Нужно было как можно точнее определить наше местоположение с помощью радиолокационных средств, что позволило бы лучше привязать только что измеренные нами глубины к пройденному маршруту. Мы ничего не знали о здешнем течении, а оно могло снести нас в ту или иную сторону, На полученных в Резолюте картах ледовой обстановки было написано: «Ожидайте резкую границу льда на девяносто шестом градусе западной долготы, густота плавучих льдов сразу же достигнет восьми баллов (площадь покрытия восемьдесят процентов), а еще через шесть миль или около этого — десяти баллов (сплошной покров)...» В восемнадцать часов тридцать минут я принял решение всплыть, а затем уже уходить под лед.
После нескольких минут работы Эл доложил мне, что острова не «вписываются», то есть что их пеленги дают при пересечении слишком большой треугольник, не позволяющий точно определить место корабля. Это же относилось и к радиолокации. В замешательстве стоял я вместе с ним у прокладочного стола. Капитаны ледоколов советовали проводить здесь суда, все время держа в поле зрения острова, не обращая при этом внимания на их географическое положение на карте. Другими словами, нам предстояло метаться от острова к острову (подобно тому, как Тарзан раскачивался от одного дерева до другого), не заботясь о точном расстоянии между ними. Выяснилось, что расстояние между островами примерно на четыре мили больше того, что показывала карта.
Из-за столь значительной ошибки мы могли наскочить на мель, если бы, полагаясь на карту, сделали поворот слишком рано, не заметив, что на пути лежит остров.
Единственное, что нам оставалось делать,— это отказаться от всех дистанций и пеленгов на ранее пройденные острова и определять свое место лишь относительно впереди лежащих островов, ибо только они и представляли для нас опасность. Отсутствие льда приводило меня в полное недоумение: несколько небольших льдин — вот и все, что мы увидели здесь. Восточный ветер слегка усилился, температура понизилась до одного градуса, барометр несколько упал, видимость сократилась до шести миль.
Выполнив погружение корабля, я подсел к Уолту Уитмену и Уолдо Лайону, чтобы выпить чашку кофе в компании с ними. Куда же делся лед? Уолт провел пальцем по карте, показав линию, до которой восточный ветер мог отогнать разреженный лед. Он полагал, что она проходит примерно в семи милях к западу от нашего настоящего места. Уолдо согласно кивнул головой и постучал пальцем по карте, указав на расположенную впереди узкость между, двумя островами, давая тем самым понять, что там мы уж определенно встретим лед.
Я вернулся в центральный пост и принял управление кораблем, когда оставалось всего несколько минут до первого решающего изменения курса. Все шло нормально. Измеренные глубины постепенно уменьшались от ста восьмидесяти трех метров под килем до ста тридцати семи. Отключив прецизионный эхолот с самописцем для записи больших глубин, Арт Моллой включил специальный переносный эхолот, предназначенный для измерения малых глубин. Прибор весело пощелкивал около прокладочного стола, где Эл Бёркхалтер мог наблюдать за его показаниями.
Мое обитое красным ледерином вращающееся сиденье стояло на перископной площадке в очень удобном месте: между спаренными стальными трубами перископов. Не сходя с места, я мог наблюдать за показаниями всех основных приборов управления кораблем. Чуть левее меня, позади рулевых-горизон-тальщиков, сидел на своей табуретке Гленн Брюэр — вахтенный командир поста погружения и всплытия. Он без особого труда удерживал лодку на заданной глубине. Перед ним и его матросами находился пульт управления погружением и всплытием. Расположенные на нем приборы позволяли мне с первого взгляде определить глубину, курс, скорость хода, дифферент, давление воздуха внутри лодки и угол поворота носовых и кормовых горизонтальных рулей и вертикального руля. Еще левее находилась клапанная коробка гидравлической системы, возле которой сидел вахтенный старшина. Он манипулировал многочисленными рычагами, открывая и закрывая клапаны вентиляции цистерн главного балласта, главный воз-духоприемный клапан и другие важные клапаны, и наблюдал за «рождественской елкой» — световым табло, сигнальные лампы которого показывали, открыт ли или закрыт тот или иной клапан. Если бы крышка люка осталась не закрытой в момент погружения, то световое табло тут же предупредило бы нас об этом. Повернувшись на своем сиденье, я мог увидеть оператора клапанной коробки дифферентовочной магистрали, принимающего и откачивающего воду по команде командира поста погружения и всплытия. Перед ним находился пульт с индикаторными приборами, которые показывали, в частности, такие параметры, как давление рабочей жидкости в гидросистеме и давление воздуха в различных баллонах.
Справа от меня размещался пост управления оружием. Хотя сейчас около него и не стояли операторы, пост всегда был готов к бою. Повернувшись на своем сиденье несколько правее и глядя через щель в стойке, находящейся на уровне моих глаз, я мог следить за показаниями приборов поста управления подледным плаванием. Указатель айсбергов и эхоледомер работали безотказно. Как раз в этот момент мы проходили под льдиной с осадкой семь с половиной метров. Это указывало уже на близость паковых льдов.

Однако мой взгляд, подобно взгляду водителя автомашины, чаще всего обращался к лежащей впереди «дороге». Над моей головой находились репитеры гидролокаторов. На кораблестроительной верфи по моему требованию их установили с некоторым углом наклона вниз для более удобного наблюдения за их показаниями. Репитер гидролокатора представлял собой круглый экран размером в десертную тарелку. В нерабочем состоянии он имел темно-серый цвет. Сейчас он был под напряжением и излучал беспорядочные световые сигналы — это посылаемые гидролокатором кольцевые импульсы расходились от средней точки экрана, подобно волнам от брошенного в пруд камня. Экран не говорил мне ни о чем определенном: первый сигнал об установлении контакта с целью услышит вахтенный гидроакустик, который сообщит мне об этом. Прямо передо мной стоял продолговатый серый ящик эхолота. В его застекленном окошке видна была бегущая слева направо бумажная лента. Поперек ленты скользило вверх и вниз перо самописца. В момент посылки импульса эхолотом оно занимало верхнее положение, затем в момент возвращения отраженного сигнала резко шло вниз, оставляя черный след на бумаге. Расстояние до грунта определялось по нанесенной на специальную бумагу шкале. В данный момент ряд таких черных черточек поднимался кверху с небольшим уклоном вправо, показывая, что пролив становится все более мелководным.
— Центральный пост, докладывает гидроакустик, принимаю отраженные дном сигналы прямо по курсу, — поступил лаконичный доклад.
Я нетерпеливо взглянул на репитер гидролокатора. У наружного кольца экрана начали появляться бледно-серые, постепенно превращающиеся в белые, пятна. Растекаясь по экрану, они походили на белые облака с просветами.
Вычерчиваемая самописцем эхолота кривая пошла наверх, становясь все круче и круче. Напряженно соображая, что делать дальше, я приказал уменьшить ход до семи узлов и, учитывая, что над нами еще нет льда, подвсплыть на глубину тридцати шести метров. Я мгновенно вспомнил все то, что следует предпринять в случае водяной тревоги и посадки на грунт. Тут же на глаза мне попался рычаг для подачи сигнала водяной тревоги, и я раздраженно отвернулся от него к эхолоту. Я решил, что если появится опасность удара о дно, мы всплывем, поскольку над нами нет льда. На нашем пути могла, конечно, оказаться какая-нибудь льдинка толщиной до семи с половиной метров, подобная той, которую недавно показал нам прибор, тем не менее у нас еще были шансы избежать удара о лед.
То, что мы делали сейчас, вводя корабль на мелководье и не имея при этом хорошей карты, находилось в вопиющем противоречии со всеми правилами военно-морского дела, со всем моим опытом службы в военно-морских силах. На лбу у меня выступили капельки пота.
Экран гидролокатора ярко засветился отраженными сигналами, кривая эхолота очень быстро полезла вверх. Мне показалось, что впереди, справа по курсу, появилось глубокое место, и я направил подводную лодку туда. Громкий пронзительный вой указателя айсбергов оповестил нас о том, что он вошел в контакт с каким-то объектом. Это могла быть сидящая на мели гряда торосов.
Кривая эхолота неравномерными скачками поднялась до отметки шестьдесят шесть метров под килем. Рельеф морского дна походил на холмистую местность Западной Виргинии. Я встал со своего места и уставился на кривую эхолота, стараясь понять, что сулила она нам, и подавляя в себе страстное желание лечь на обратный курс.

 


 

На экране гидролокатора отраженные сигналы справа и слева выглядели более светлыми, чем впереди. Создавалось такое впечатление, что мы идем над каньоном. Экран указателя айсбергов заполняли теперь белые кляксы, которые приближались к окружности с отметкой девятьсот метров и исчезали наверху. Еще немного — и мы, вероятно, войдем под лед. Нужно будет уйти на большую глубину или каким-либо другим способом уклониться от столкновения с ним.
За моей спиной собрались Джим Стронг, доктор Лайон и коммодор. Никто из них не произнес ни слова. Сильно пересеченное дно то вздымалось вверх, то проваливалось вниз. Я снова повернул корабль влево, чтобы пойти теперь другим каньоном. Вой указателя айсбергов так и не прекращался. Мой взгляд упал на стоящий под ним эхоледомер: прибор все еще не показывал льда над нами!
Прошла целая минута, прежде чем я понял, что случилось. Оказывается указатель айсбергов показывал нам не гряды торосов, расположенные наверху и впереди нас, а находящиеся впереди поднятия морского дна, от которых, как и сигналы гидролокатора, отражались его импульсы. Я убедился, что, в отличие от последнего, указатель айсбергов должен показывать, сможет или не сможет пройти корабль над стоящими впереди нас подводными вершинами. Итак, до тех пор пока над нами не будет льда, мы будем иметь в своем распоряжении средство обнаружения банок, которое никогда еще не использовалось для этой цели. По крайней мере я надеялся, что это будет так.
Наконец-то стоявшие в напряженном ожидании у, эхоледомера люди смогли перевести дух. Как бы в признание того, что тайна его разгадана, дно начало отступать и переходить в сравнительно глубокую долину. Я с облегчением уселся на свое место и жадно прильнул к чашке кофе. Корабль между тем снова шел вперед строго заданным курсом. Нужно еще произвести промеры пролива по прямым линиям, иначе нам трудно будет составить карты.
На столе у меня в каюте лежал толстый переплетенный в кожу первый том «Дневника» Парри. Я приказал матросу принести мне его в центральный пост. Открыв заложенную на этот случай страницу, я начал читать вслух не столько для стоявших на вахте офицеров и матросов, сколько для самого себя: «Ветер, погнавший нас на запад вскоре после того, как разошелся туман, заставил нас в течение всей остальной части дня лавировать против него между двумя землями. Подходы к земле, лежащей к югу от нас, были загромождены льдом, берега же острова Лоутер были совершенно свободны ото льда и доступны. После полудня при подходе к юго-западной оконечности острова, мы обнаружили, что глубина пролива увеличилась от шестидесяти пяти до семидесяти шести морских саженей, ( Со 119 до 139 метров. (Прим, перев.))причем последние глубины были взяты всего в двух с половиной милях от берега; а отходя от острова в юго-западном направлении, мы весьма неожиданно наткнулись на низкий песчаный островок, вокруг которого на отмели было много тяжелых льдов. Этот остров я назвал островом Юнга в честь доктора Томаса Юнга — секретаря долготной комиссии Адмиралтейства. Мы лавировали в трех милях от этого острова, имея тридцать четыре морские сажени под килем,( 62 метра. (Прим. перев.)) и, судя по количеству тяжелого льда близ него, который служит в этих водах безотказным навигационным знаком, казалось более чем вероятным, что остров окружен мелководьем.
Теперь уже было ясно, что вся окружающая нас земля представлена островами, а сравнительно малые глубины требовали от нас большой осторожности при плавании в окружении суши и льда почти во всех направлениях. Вечером мы увидели на севере еще одну землю, но она была еще слишком далеко от нас, чтобы можно было определить ее местоположение и размеры».
На шею мне упала капля масла из гидравлической системы. Все наши попытки ликвидировать эту течь не увенчались успехом. Наклонившись над драгоценной книгой, я продолжал читать ее в таком положении до тех пор, пока матросы не натянули между перископами тент из фольги на бумажной основе.
«На следующий день, рано утром лейтенант Бичи увидел из «вороньего гнезда» * (Бочка на матче для наблюдения.) второй низкий остров, похожий на остров Юнга по своим размерам и внешнему виду, лежащий примерно в трех-четырех лигах * (Мера длины, равная трем милям.) к северу от него. Я дал ему название остров Дев и в честь сэра Хемфри Дэви — нынешнего президента Королевского общества *. (Полностью: Королевское общество содействия успехам естествознания—так называется Академия наук Великобритании.) Ближайшая земля, увиденная нами накануне вечером, оказалась еще одним островом, вытянувшимся на четыре-пять миль в длину с востока на запад. Я назвал его островом Га р-ретт в знак своего глубокого уважения к моему другу капитану Генри Гарретту из Британского военно-морского флота, которому я весьма обязан за его любезную помощь и дружеское расположение, проявленные к нам в период снаряжения экспедиции. Земля к северу от острова Гарретт оказалась еще одним островом значительных размеров. У его восточной оконечности лежит невысокий холмик с приметной остроконечной вершиной, очень отчетливо видимый с юга. Я назвал его островом Батерст в честь Ирла оф Батерста — одного из главных министров его величества. Бухта у юго-восточной оконечности острова была названа бухтой Бедфорд.
Все острова, открытые нами в течение этого дня, в число которых я не осмеливаюсь включить землю к югу от острова Лоутер, ибо мы ее очень плохо видели, имеют умеренную высоту, поднимаясь не более чем на сто двадцать — сто пятьдесят метров над уровнем моря. За исключением некоторых участков острова Батерст, более пересеченных и поднимающихся сверх указанной высоты, все острова оказались совершенно свободными от снежного покрова и, будучи освещенными солнцем, выглядели коричневыми».
На следующий день в очередном выпуске «Журнала капитана Кидда» наверняка появится карикатура: огнедышащий дракон читает книгу, сидя под тентом между перископами.
Снова началось поднятие дна, снова стали появляться опасные пики и узкие глубокие ущелья. Привстав на цыпочки, я нетерпеливо следил за показаниями указателя айсбергов, эхолота и гидролокатора. Опять дно полезло почти вертикально вверх, отраженные сигналы на экране гидролокатора никогда еще не были столь яркими, отметки целей вошли уже в пределы девятисотметрового круга на экране указателя айсбергов, но льда над нами по-прежнему не было. На протяжении одной только мили кривая эхолота выписала несколько пологих холмов на глубине пятидесяти четырех метров под килем, а затем устремилась вниз с такой же головокружительной крутизной, с какой она лезла вверх.
Казалось, каждые пятнадцать минут приносили нам какой-нибудь специфический элемент рельефа морского дна, таивший в себе угрозу для нас, но меня подбадривала растущая уверенность в том, что указатель айсбергов и в самом деле действует как указатель препятствий.
Уолт Уитмен не переставал удивляться тому, что мы до сих пор не встретили льда, не считая случайных мелких льдин. Он высказал предположение, что восточные ветры отнесли паковый лед гораздо дальше на запад, чем мы этого ожидали. И тем не менее в любой момент можно было встретить его. Поэтому, в двадцать два часа я решил всплыть, чтобы привязать пройденный отрезок пути к пеленгам и расстояниям до соседних островов.

Пока мы стояли на поверхности моря, мимо нас проплыло несколько небольших льдин. Погода ухудшилась, и поэтому мы с огромным удовольствием снова ушли под воду, сбежав от ледянящего ветра, и двинулись на запад.
Проходя мимо последнего острова в проливе, по которому мы шли, мы заметили, что рельеф дна постепенно начинает приобретать более правильную форму. Вычерченная самописцем эхолота кривая стала похожа на кривую средних показателей фондовой биржи во время игры на понижение: подводные вершины становились все ниже и ниже. К четырем пятнадцати утра глубина моря снова увеличилась до ста десяти метров под килем. Пролив Барроу пройден!
Невероятно, но до сих пор над нами не было пакового льда! Чего-либо подобного не наблюдалось уже очень много лет. Испытывая огромную радость от удачи, мы быстро прошли прямо вперед, затем отошли на полторы мили к северу и развернули «Сидрэгон», чтобы еще раз пройти тем же путем, но в обратном направлении. Теперь я отправил рассыльного за Джимом Стронгом.
Военный корабль, особенно атомная подводная лодка, оказывается гораздо более выносливым, чем самый стойкий экипаж или командир. О том, что нужно экономить свои силы на всякий экстренный случай или в расчете на неожиданно долгое бодрствование, я хорошо запомнил еще с тех пор, когда я командовал «Хардхэдом». Наступил момент, когда нужно было передать командование всем кораблем кому-нибудь другому.
Я пользовался системой, не предусмотренной Морским уставом, но применяемой в той или иной форме на многих кораблях. Письменным приказом я мог назначить для несения вахты в должности командира корабля офицеров, формально «допущенных к командованию подводной лодкой». Приступая к исполнению своих обязанностей «вахтенный командир» получал корабль в полное подчинение. В этом случае к нему поступали все доклады, которые днем и ночью обычно делаются мне. Он полностью отвечал за все необходимые эволюции корабля от погружения и всплытия до осуществления учебных атак на надводные корабли и прохода под ними. И только если требовалось внести изменения в запланированные действия, обсужденные со мной до вступления вахтенного командира на пост, если кораблю угрожала какая-нибудь непредвиденная опасность или если этот офицер нуждался в моем совете или помощи, он должен был обратиться ко мне за советом или доложить обстановку. При этом вахтенный офицер имел право обращаться ко мне в любое время суток, если он считал это необходимым.
Это, конечно, вовсе не означало, что подобная механика позволяла мне снять с себя полную ответственность за корабль, но я убежден, что такая система обеспечивает большую безопасность корабля. По своему опыту Джим Стронг шел первым после меня, и я полностью доверял ему.
Стоило мне только лечь, как я тут же уснул.

 


 

Глава 16. РЕКОГНОСЦИРОВОЧНЫЕ ПРОМЕРЫ

— Командир, старпом просит вас как можно быстрее прийти в центральный пост!
Я мигом соскочил с койки и ринулся в центральный пост. В этот момент корабль поворачивал вправо. Джим стоял со спокойным, но мрачным лицом. Он только указал мне жестом на эхолот: вычерчиваемая самописцем эхолота кривая быстро ползла вверх и показывала сейчас двадцать один метр под килем. «Всплывать!» — подумал я, но, взглянув на глубиномер, увидел, что он показывает двадцать четыре метра: Джим успел уже подвсплыть. Он заметил, что я бросаю взгляд на глубиномер.
— Над нами лед, командир. Я повернул на девяносто градусов вправо, — быстро доложил он обстановку.— На протяжении одной мили глубина уменьшилась со ста двадцати до сорока пяти метров.
Глубина продолжала уменьшаться и на нашем новом курсе. Своими непрерывными воплями указательайсбергов старался привлечь к себе наше внимание. Но мой взгляд по-прежнему был прикован к эхолоту. Мы могли налететь на гряду торосов с осадкой чуть более девяти метров, ведь до этого мы уже проходили здесь подо льдами семиметровой осадки. Под килем оставалось теперь только девятнадцать метров чистой воды.
— Поверни еще на девяносто градусов вправо,— приказал я Джиму.
Безопаснее всего было отказаться от этого направления и лечь на обратный курс. Прошло три-четыре минуты, и эхолот начал показывать небольшое увеличение глубины.
— Погружение — тридцать метров! — резко скомандовал я и шагнул к указателю айсбергов.
Весь экран прибора за кругом с отметкой четыреста пятьдесят метров был густо усеян отметками целей. Переводя взгляд с указателя айсбергов на эхолот, я увидел, что глубины быстро увеличиваются, а отметки на указателе айсбергов постепенно удаляются от центра.
Со вздохом облегчения посмотрел я на часы. Я не проспал и трех часов, а вся эта операция не заняла и пятнадцати минут.
Теперь нужно было определить местоположение банки как можно точнее. Я подошел к эхоледомерам, чтобы с их помощью поискать подходящее для всплытия разводье. Эхоледомер переменной частоты работал неустойчиво, зато обычный эхоледомер показывал лед различной толщины, в среднем от четырех с половиной до пяти с половиной метров. Указатель полыней и телекамера ничем не могли нам сейчас помочь. Но их экраны показывали весьма своеобразную картину. Ощущение слабой бортовой качки ставило под сомнение их показания о наличии льда на поверхности моря. Я решил выслушать мнение квалифицированного специалиста и послал за Артом Рошоном.
Тщательно разобравшись в показаниях всех приборов, Арт согласился с тем, что над нами, вероятно, все же нет льда, хотя эхоледомер показывал его. Но как нам узнать, нет ли среди этого хаотического нагромождения высоких волн отдельных крупных плавучих льдин, способных снести ограждение рубки? По силе удара, который могут нанести несколько тонн льда, льдина может соперничать с копром для забивки свай. Другого выбора у нас не было, нужно было идти на риск. Уменьшив ход до полной остановки и заняв позицию для всплытия без хода, «Сидрэгон» начал всплывать со скоростью четырех с половиной метров в минуту.
На глубине двадцати одного метра корабль под влиянием качки внезапно вышел из подчинения и выскочил на поверхность, прежде чем мы успели снова обуздать его. Я с облегчением перекрестился, когда рубка выступила из-под воды, и мы закачались на волнах, с силой ударявших в рубку. Через перископ я увидел, что льда действительно нет, а волны очень высоки.
Поток ледяной воды окатил меня, когда я поднимался по трапу на мостик. Я сразу же промок до нитки и очень неуютно чувствовал себя на пронизывающем ветру, дувшем со скоростью восемнадцати метров в секунду. Небо было затянуто низкими облаками, море выглядело диким и мрачным. Радиолокатор, отыскавший невидимые острова, показал, что мы находимся далеко в стороне от намеченного маршрута. Нас снесло в сторону непредвиденное течение. Продолжи мы путь в том же направлении, и «Сидрэгон» с ходу врезался бы в остров.
Эл Бёркхалтер и старшина штурманской группы со свойственной им точностью и методичностью производили свои расчеты. Стоя позади них, я наблюдал за тем, как они наносили одну за другой группы пеленгов и дистанций, получаемых от оператора радиолокационного поста, который поворачивал антенну строго на указанные штурманом румбы.
Наведя фотоаппарат на экран радиолокатора, Гленн Брюэр сделал несколько снимков. Впоследствии картографы Гидрографического управления смогут воспроизвести наше место по записям в журналах наблюдений, а эти фотографии объективно подтвердят это.
С раскрасневшимся от холода и ветра лицом спустился с мостика Уолт Уитмен. В руках он держал блокнот с записями и приборы. Глаза его сияли, как у идущего по следу охотника.
— Так где же лед, Уолт? — с усмешкой спросил я.
— Это поразительно, командир, просто поразительно,— ответил он извиняющимся тоном. — Я не имею ни малейшего представления о том, почему нет льда так далеко на западе, куда мы заходили.
После того как мы опять ушли на глубину, я снова передал управление кораблем Джиму и, чувствуя себя так, словно я заслужил завтрак, направился в каюту приводить себя в порядок. Джим выведет теперь подводную лодку кратчайшим путем на намеченный нами маршрут и затем развернет ее для следования им.
Яичница-глазунья с колбасой, поданная на завтрак вместе с горячими хрустящими хлебцами, придала мне силы. К тому же я всегда любил пропустить чашечку-другую горячего кофе, который варят на военных кораблях.
Все же мы очень устали. Почти шатаясь, встал я из-за стола, чтобы подсменить Джима, заметив при этом, что и остальные члены экипажа находятся в таком же состоянии. Так вот какова эта разведка!
Когда я вошел в центральный пост, Джим, следуя промерным галсом, только что сделал очередной поворот. На протяжении следующей мили рельеф дна постепенно выровнялся. Казалось, что все идет хорошо, и я снова принялся читать вахтенным повествование о приключениях Парри, желая показать им, насколько тяжелой была работа матросов в прежние времена. Мы не могли собственными глазами увидеть острова, появлявшиеся на экране радиолокатора, и поэтому описание Парри помогло нам представить себе картину, которая 25 августа 1819 года была, вероятно, в основном такой же, что и 18 августа 1960 года. По крайней мере ледовая обстановка была точно такой же. Никогда еще, думаю, «Дневник» Парри не читался в таком невероятном месте, как идущая под водой подводная лодка.

"Сидрэгон"...

«Следуя к острову Гарретт (заметки сделаны при подходе к острову), мы обнаружили, что глубина увеличивается от семидесяти до ста двадцати восьми и ста сорока шести метров; последние глубины были взяты всего в двух милях от юго-восточной оконечности острова, где мы внезапно встретили сильную рябь на поверхности воды. Так как мы не обнаружили здесь никаких неровностей дна, эта рябь могла вызываться встречей в этом месте приливных и отливных течений».

 


 

Взглянув поверх книги, я увидел, что вычерчиваемая эхолотом кривая начала подниматься, выписывая значительные неровности дна, а затем угрожающе полезла круто вверх. Указатель айсбергов показывал, что, несмотря на уменьшение глубины, все идет нормально, но кривая по-прежнему ползла вверх. Окружающие смотрели на меня так, словно находились в толпе болельщиков на захватывающе интересном футбольном матче. Я поднялся со своего места. Стоя, конечно, видно было нисколько не лучше, чем сидя, но в этом положении я чувствовал себя гораздо увереннее. Я вспомнил о самом большом из пройденных нами айсбергов, когда указатель айсбергов допустил ошибку. Не может ли это случиться с ним еще раз?
Перо самописца эхолота вдруг прочертило линию прямо вверх и застыло без движения. На мгновение я опешил, но, придя в себя, вышел в коридор и срочно вызвал старшину 2 класса штурманской группы Генри Дотона.
— Станьте у кормового эхолота! Отсчитывайте вслух глубины через каждые три метра!
В моем голосе звучало, вероятно, явное беспокойство, так как старшина опрометью бросился к кормовому эхолоту.
— Гидроакустик, быстрее введите в строй носовой эхолот! — поспешно приказал я.
— Семьдесят два, шестьдесят девять, шестьдесят шесть, быстро пошла вверх, пятьдесят четыре, — выкрикивал старшина отметки глубин с явной тревогой в голосе.
— Тридцать метров! — резко скомандовал я, переводя взгляд с экрана указателя айсбергов на яркий от отражения сигналов репитер гидролокатора и привставая на цыпочки. — Мы должны пройти над ней,—: подумал я, стискивая зубы.
— Пятьдесят один, сорок восемь, теперь вырав-нялась, пятьдесят один, пятьдесят четыре, — продолжался монотонный отсчет глубины, зафиксировавший наше подвсплытие на шесть метров.
А тем временем гидроакустик 2 класса Фрэнсис Коники возился с носовым эхолотом, стараясь устранить неисправность в нем.
— Пятьдесят один, сорок восемь, сорок восемь, сорок пять, сорок пять, — продолжался непрерывный отсчет.
Дно выровнялось и пошло навстречу нам со своими выступами и расщелинами. Снова заработал и принял на себя основную нагрузку носовой эхолот. Вычерчиваемая им кривая стала нехотя отступать назад, то слегка подскакивая вверх, то еще больше опускаясь вниз. Ощупываемая лучом прибора поверхность морского дна походила на хорошо известный аттракцион — американские горы.
— Кофе, командир? — спросил, улыбаясь, рассыльный.
— Да! Спасибо, — ответил я, усаживаясь на свое сиденье со вздохом облегчения.
«Сидрэгон», имевший длину 81 метр, шел в водах, глубина которых была меньше его длины. В самом деле, если бы, например, заклинивание кормовых горизонтальных рулей вызвало значительный дифферент на нос, то подводная лодка могла бы сильно удариться носом о находившиеся впереди нее подводные скалы. При нашей скорости хода двести двенадцать метров в минуту это случилось бы очень быстро, но я надеялся, что этой скорости будет недостаточно для того, чтобы повредить прочный корпус, если, конечно, мы сумеем быстро дать задний ход. Сплющенный обтекатель гидролокатора и поврежденные торпедные аппараты — вот то, чем я собирался поплатиться в таком случае. Разбитым, несомненно, оказалось бы и выступающее из днища корабля под кладовой номер один выдвижное устройство лага, предназначенное для измерения скорости хода. Но тогда мы ввели бы в действие два запасных лага.
Удар о лед, окажись он очень сильным, наверняка привел бы к катастрофе: уж очень легко можно было занести большие повреждения ограждению рубки, хотя оно и было усилено толстой стальной обшивкой.

Хуже всего то, что в этом случае были бы снесены наши перископы, радиолокатор, указатель айсбергов и обычные вентиляционные трубы. Тогда мы оказались бы слепыми во время всплытия. Подводная телекамера и гидролокатор продолжали бы вести нас под водой, но всплыть в полынье без перископов — дело очень трудное.
Размышляя над этой мало приятной перспективой, я внезапно придумал простой способ усовершенствования указателя айсбергов, который заставит его показывать, находится ли стоящее впереди препятствие над кораблем или под ним. Рядом со мной оказался Арт Рошон, и вскоре мы оба оживленно обсуждали этот серьезный вопрос. Он внес поправку в мое предложение, и, зная его большую заинтересованность в этом деле, я был уверен, что следующая подводная лодка, которая пойдет в этих водах, будет испытывать гораздо меньше затруднений.
Закончив свое движение на восток, корабль повернул на юг и, пройдя три мили в этом направлении, снова лег курсом на запад для измерения глубин еще по одной линии. Первые две линии показывали нам теперь, где мы могли встретить наиболее опасные препятствия.
Во время движения этим галсом я часто рассказывал экипажу по системе общекорабельной трансляции о том, что я видел. Большинство членов команды подводной лодки находятся в таких местах, откуда не видно, что происходит в центральном посту. Они слышат только то, что вахтенные сообщают при смене вахты в центральном посту, но это случается через несколько часов после того, как то или иное событие имело место. Я пригласил свободных от вахты матросов заходить небольшими группами в центральный пост, чтобы посмотреть на необычный, сильно пересеченный рельеф морского дна под нами. Они входили сюда по двое и по трое и располагались рядом с нами около эхолота. И вот они увидели эту картину во всей ее красе.
Поднятие дна началось почти по расписанию; неравномерными скачками оно поднялось выше удобной для нас отметки. Тогда «Сидрэгон» подвсплыл на глубину тридцати метров. Я с интересом наблюдал за тем, какое сильное впечатление производила на зрителей увиденная ими картина. Образно говоря, это было похоже на то, что бывает с людьми, находившимися на переднем сиденье автомашины: один из них оказывается водителем, а другой — только в роли беспомощного наблюдателя. Меня очень радовало то, что в этой обстановке я был «водителем».
Пришло время для очередного поворота. Подводная лодка повернула на юг, прошла полторы мили в этом направлении и снова двинулась на восток для взятия глубин по последней линии в этом первом проходе между островами. Сидя на своей табуретке между перископами, я поедал принесенные мне бутерброды.
Мы измерили глубины уже по трем галсам, причем выяснилось, что третий из них — самый мелководный. Из этого мы сделали вывод, что четвертый галс будет, вероятно, еще более мелководным, и он действительно оказался таким.
Дважды пришлось подвсплывать для того, чтобы держаться подальше от грунта. Однажды мы были вынуждены свернуть в сторону, чтобы обойти остроконечный подводный пик, внезапно выросший прямо перед нами и обнаруженный указателем айсбергов тогда, когда корабль уже не мог пройти над ним. В четырнадцать часов пятнадцать минут снова началось поднятие дна, показавшееся мне настолько значительным, что у меня появилось сомнение, сумеем ли мы проскочить над ним. Мы вынуждены были подвсплывать: сначала на тридцать, затем на двадцать четыре и, наконец, на опасную для нас глубину — восемнадцать метров, прежде чем указатель айсбергов показал, что мы можем пройти. В этот момент глубины настолько уменьшились, что я решил определиться и уже затем продолжать движение этим галсом. Мы могли бы снова повернуть на север и войти в более глубокие воды, где мы уже прошли раньше, но тогда так и осталась бы для нас не до конца выясненной ширина этого прохода.
Само всплытие явилось еще одним тяжким испытанием: корабль почти невозможно было удержать в
руках. Волны перекатывались через палубу и так яростно набрасывались на ограждение рубки, что я решил никого не выпускать на мостик. Мы легли в дрейф и маневрировали, стараясь держать нос подводной лодки против волны. Тем временем Эл брал радиолокационные пеленги, а Гленн несколько раз сфотографировал экран радиолокатора. Льда по-прежнему не было в поле нашего зрения.
Обсервация показала, что мы находимся очень близко от счислимого места. Корабль погрузился и пошел дальше прежним галсом- Глубины постепенно увеличивались по скачкообразной кривой до тех пор, пока мы полностью не миновали подводный порог. Итак, мы нашли проход, которым подводная лодка сможет пользоваться круглый год, хотя при наличии ледяного покрова движение здесь связано с гораздо большими опасностями. Усовершенствование указателя айсбергов становилось насущной необходимостью.
В приподнятом настроении пришел ко мне на перископную площадку Эл Бёркхалтер: ему удалось установить, какие из островов показаны на карте не на своем месте. Я внимательно ознакомился с приведенными им доказательствами. Рекогносцировочный промер всегда сопряжен с трудностями установления точного местоположения всех объектов. Однако Эл, по всей видимости, успешно справился с этой задачей.
День тянулся мучительно долго. Я сдал вахту Джиму и направился в кают-компанию, чтобы поболтать там немного с коммодором, пока «Сидрэгон» не выйдет пройденным уже маршрутом в точку, откуда он начнет свое движение между двумя другими островами.

 


 

Глава 17. СУДОХОДНЫЙ СЕВЕРО ЗАПАДНЫЙ ПРОХОД ОТКРЫТ!

Выпитая чашка дымящегося кофе согрела меня и несколько взбодрила. Пора было сменять стоявшего на вахте Джима. Судовые латунные часы, висевшие на переборке кают-компании над головой коммодораРобертсона, звонкими быстрыми парами отбили восемь склянок, оповестив о наступлении полуночи.
— Доброе утро, Уолдо, — сказал я, приветствуя входящего в кают-компанию нашего ведущего специалиста, только что подсмененного Артом Ро-шоном.
Он выглядел свежим, несмотря на то что, как мне было известно, почти совсем не спал во время похода: два-три часа ночного отдыха полностью удовлетворяли, по-видимому, его потребность в сне. И вот теперь он опять будет работать почти до самого утра.
— Доброе утро, — бодро ответил он, — а льда-то все еще нет!
— Мы можем обойтись без него до конца промера; определяться с помощью радиолокатора — это просто восхитительно! — ответил я.
В заднем конце кают-компании на диване лежала карта. Я расстелил ее на столе и обратился к коммодору:
— Как вы расцениваете наши шансы пройти этим вторым проливом, зная теперь результаты вчерашнего промера?
— Я только что рассматривал карту вместе с боц-маном, медленно проговорил он в ответ. — Я по-прежнему считаю, что нам не удастся сделать этого: вот здесь и на этой линии должна быть банка, — сказал он, проводя пальцем по связанной на вид линии малых глубин, обнаруженных нами вчера и хорошо совпадающих с теми редкими отметками, что были нанесены на карту еще до нас.
— Не думаете ли вы, что нам не стоит и пытаться?— спросил я серьезно.
В этот момент в кают-компанию вошел вернувшийся из центрального поста Эл Бёркхалтер.
— О, нет, я полагаю, что попытаться следует. Эти показатели обманывают редко, но какой-то шанс всегда остается.
— Я точно знаю, что там есть проход! — воскликнул с энтузиазмом штурман, сразу же поняв, о чем идет речь — Держу пари, коммодор. Ставлю свой коктейль против вашего.
— Это слишком дорогая цена, так как я надеюсь проиграть, но я принимаю ваше условие, — сказал коммодор, подбирая под себя свои длинные ноги под столом.
— Эл, почему ты не ложишься спать? Уайнс поможет мне, а ты, вероятно, понадобишься мне позже, когда станет туго.
— Есть, сэр! Там полный порядок!
Я медленно пошел в центральный пост, чтобы заступить на вахту. Войдя туда, я увидел Уолта Уитмена, склонившегося над эхоледомером. Мое появление привело его в смущение.
— Не стоит беспокоиться из-за отсутствия льда, Уолт. Позже вы еще сможете наверстать упущенное.
— Доброе утро, командир! Это просто поразительно! Таким пролив Барроу еще никогда не видели на нашем веку!
— Добро, закончим мы нашу работу, и пусть он снова замерзает, — сказал я и направился к прокладочному столу, у которого Джим Стронг наблюдал за курсом корабля.
— Мы только что повернули, чтобы идти новым путем. Глубины, как вы можете сами увидеть, пока еще большие, — доложил он мне.
Я выслушал подробный доклад о местонахождении корабля, его курсе, скорости хода и глубине, о ледовой обстановке (море наверху было еще слишком бурным, чтобы обнаружить отдельные льдины) и о состоянии материальной части.
— Я вас сменяю, сэр! — произнес я наконец вечную, как сама жизнь, традиционную на флоте фразу, и занял свое место на перископной площадке. Я взял микрофон общекорабельной трансляции:
— Говорит командир. Корабль сейчас начнет входить в другой проход. Мы идем туда, чтобы узнать, нет ли там пути через пролив Барроу более удобного, чем открытый нами вчера. Карта показывает, что проход, быть может, преграждает банка. Кроме того, в любой момент можно ожидать появления пакового льда. Так что будьте внимательны и решительны!

Обстановка в центральном посту стала еще более напряженной. Мне показалось, что рулевые тверже вцепились в ручки штурвалов горизонтальных рулей. На какое-то мгновение меня охватило беспокойство: не переборщил ли я. Ни в коем случае не следует давать экипажу расслабиться. Однако тут же я увидел, что в центральном посту воцарилась атмосфера ожидания, но отнюдь не тревоги.
— Есть ли шанс на увольнение во Фриско *,(Принятое в разговоре сокращенное название города Сан-Франциско) командир?— спросил вахтенный старшина Филипп Леклер, возвращаясь к своей излюбленной шутке.
— Думайте о Номе и будьте довольны этим, — ответил я с напускной строгостью.
Взяв том «Дневника» Парри, я принялся за чтение, некоторые выдержки читал вслух. По моим расчетам выходило, что пройдет не менее двух часов, прежде чем эхолот предупредит нас об опасности. Я почти не сомневался в том, что впереди нас обязательно произойдет смыкание несомненно существующей линии банок.
Время тянулось медленно. Плавно поднималось дно, по-прежнему оставаясь ровным. Проход был пока что глубоководным. Охваченный беспокойством, я снова и снова подходил к прокладочному столу, следя за тем, как наносятся на карту новые глубины. В данный момент я знал только, что приборы все еще показывали глубокую воду, что мы по-прежнему строго придерживаемся взятого курса и что море над нами продолжает, по-видимому, сильно штормить. С неизменной семиузловой скоростью хода подводная лодка двигалась через толщу воды, приближаясь к узкостям. Здесь могли быть течения, способные снести нас в ту или иную сторону. Я попытался сделать расчет на самые плохие условия, но время шло, а мы по-прежнему томились в неизвестности.
— Эй, Чарли, как там ваша инерциалка? — окликнул я Чарльза Стадлендера, здоровяка с шевелюрой цвета соломы, стоявшего у сигнального щита инерци-альной навигационной системы и неразборчиво заносившего какие-то цифры в замусоленный блокнот.
— Полный порядок, командир! Но географическое положение здесь ровным счетом ничего не значит.
— Да, если верить вашей системе, то мы сейчас сидим на мели, а на самом деле эти острова неправильно нанесены на карту. Пока что внимательно следите за показаниями и записывайте их. Они нам пригодятся при прохождении остальной части пролива, а также для движения под полярным паковым льдом.
— Будет сделано, командир! — ответил инженер Стадлендер — представитель фирмы «Сперри».
Без четверти три утра, когда я уже был не в состоянии больше стоять на вахте, пришло время всплыть для обсервации. Глубины по-прежнему были относительно большие. Если не считать, что дно поднялось на пятьдесят метров, можно было подумать, что мы совсем не сдвинулись с места, так как характер дна совершенно не изменился. Для выхода на поверхность мы уловили короткое мгновение затишья, что исключало возможность столкновения ограждения рубки с льдинами, которые могли оказаться среди волн. Нам снова повезло, и вот мы уже раскачиваемся на безопасных, хотя и мало приятных волнах штормящего моря.
Быстро и умело определился Эл Бёркхалтер: корабль оказался совсем неподалеку от счислимого места. Так что едва ли здесь могло быть какое-нибудь течение, способное повлиять на наш курс. Море в этом месте оказалось глубже, чем мы ожидали.
— Ну вот, видите, мы и прошли этим проливом!
— Спокойно, парень! — мягко сказал я ему.—• Волноваться придется по крайней мере через час. Почему ты не идешь спать? Мы сами проследим за проходом.
— Нет, сэр, — твердо ответил он, — мы как раз в проходе, и я хочу быть здесь.
Я понимал, что он чутьем угадывает этот путь. Навигация Эла, использовавшего для расчетов всю скудную имеющуюся информацию, была великолепна. Я чувствовал себя гораздо спокойнее, когда он был рядом со мной. Но я знал также и то, что, если его не отправить отдыхать, он будет работать до тех пор, пока не свалится с ног от усталости.

 


 

—Добро, прими-ка только на минутку управление кораблем, а я схожу вниз посмотрю, что там печет Рей Дэвенпорт.
Спустившись по трапу и пройдя через старшинскую кают-компанию, я вошел в камбуз. Там в белом поварском колпаке и длинном фартуке орудовал Рей Дэвенпорт. Перед ним стоял огромный противень с выпеченными на завтрак горячими булочками с повидлом. Опьяняющий аромат пекарни собрал в старшинскую кают-компанию всех свободных от вахты матросов. Подобно голодным акулам, окружили они поднос с булочками и, держа по чашке кофе в руке, поедали их одну за другой. Вопреки своим лучшим намерениям, я присоединился к их компании и принялся за еду.
Матросы выглядели спокойными и веселыми. На их лицах не появилось ни малейшего признака беспокойства, когда я заговорил с ними об очередном галсе, которым мы пойдем для исследования Северо-Западного прохода. Съев три булочки и выпив две чашки кофе, я поблагодарил Дэвенпорта за его прекрасные изделия и направился в центральный пост, чувствуя себя вполне ублаготворенным и ощущая, как моя походка делается все более твердой и упругой. В каком еще месте я мог получить такое удовольствие, как этот налет на пекарню в четыре часа утра?
— Спустись-ка вниз, Эл. Эти булочки просто восхитительны,— посоветовал я штурману, вертя у него под носом остатками одной из них.
— Оглянитесь, сэр! Дэвенпорт прислал сюда полный поднос для вахтенных, — ответил он.
И действительно, оглянувшись, я увидел, что вслед за мной идет тяжело нагруженный рассыльный.
Наступил момент, которого мы все ждали, но никаких признаков банки не было. Прошло еще полчаса, всеобщее возбуждение нарастало. Активный луч гидролокатора снова и снова ощупывал водное пространство впереди корабля. Только один раз он отразился от грунта, да и то далеко в стороне от нашего курса. Теперь дно стало постепенно опускаться. В центральный пост вошел и уселся у. эхолота коммодор. Время от времени он качал головой, не веря показаниям прибора. «Поразительно, невероятно!»—-восклицал он.
Я погрузился в свои размышления. Наше плавание я стал рассматривать в историческом плане. За много лет до нашего похода сэр Джон Барроу был уверен в том, что здесь лежит путь на Дальний Восток. Как удивился бы он, увидев нас, промеряющих холодные глубины пролива, мысль о существовании которого возникла у него в Лондоне? А как будут выглядеть эти места еще через сто сорок лет? Я представил себе картину арктических поселений, получающих тепло и энергию от атомных реакторов и занимающихся разработкой рудных богатств Северо-Западных территорий Канады. Проливы Барроу и Парри превратятся тогда в великий арктический водный путь для торговых судов. Здесь пойдут атомные подводные грузовые суда и танкеры. В один прекрасный день этот впервые разведанный нами проход сможет стать основным путем сообщения всего мира.
Ко времени завтрака мы уже снова шли проливом Барроу. Теперь уже не было никаких сомнений в том, что мы открыли новый проход, гораздо более глубоководный, чем предыдущий. С чувством огромного удовлетворения я сообщил об этом экипажу. Теперь нам оставалось узнать, насколько широк он. Появился и принял от меня вахту воодушевленный нашим открытием Джим Стронг.
Пока я отдыхал, Джим повел подводную лодку обратно в проход, следуя параллельно прежнему курсу и держа ее в трехстах метрах от ранее пройденного галса: нам нужно было проверить местоположение одной мели, обнаруженной гидролокатором при первом прохождении.
Разбудил меня телефонный звонок. На другом конце провода был Джим.
— Командир, я полагаю, что мы обнаружили отдельную подводную вершину. Со всех сторон вокруг нас гидролокатор показывает глубокую воду. Я хочу всплыть и пройти над этой остроконечной скалой, чтобы посмотреть, до какой глубины поднимается она. Указатель айсбергов показывает, что мы легко пройдем над ней.
— Через минуту я буду у вас, — ответил я.
Пройти над остроконечной подводной скалой? Все ли на месте у Джима? Найдя на ощупь свою одежду, я стал поспешно одеваться.
Джим преспокойно ждал моего прихода. Следуя обратным курсом через проход, он увидел участок моря, заставивший ярко засветиться экран гидролокатора. Как только измеренные глубины уменьшились до семидесяти двух метров, он повернул в сторону. Старпом объяснил мне, каким образом ему удалось промерить банку с трех сторон. Указатель айсбергов определенно показывал, что мы сможем пройти над ней. Теперь я сам убедился в правильности плана Джима. Нужно было срочно определиться любым способом и, как подчеркнул Джим, как можно точнее определить место данного препятствия — единственного на нашем пути.
Волнение моря несколько улеглось, хотя холодный ветер по-прежнему дул со скоростью двадцати метров в секунду. Температура воздуха стояла на отметке плюс два градуса по Цельсию. Видимость увеличивалась до десяти миль. Что меня поразило, так это температура воды, поднявшаяся до одного градуса тепла. Но Уолт Уитмен считал это в порядке вещей.
Я послал Джима на мостик, приказав ему управлять оттуда кораблем во время движения над банкой, а сам остался внизу у эхолота. Мы описали большую циркуляцию и несколько раз прошли над мелководьем. В этом месте оказалась небольшая подводная гора с вершиной на глубине семидесяти двух метров.
Отметив на карте точное место этой банки, мы снова погрузились, чтобы в последний, третий раз пройти проливом Барроу, следуя параллельно двум предыдущим курсам. Тем временем на корабле все явственнее стало проявляться возбуждение и ликование команды. Пролив Викаунт-Мелвилл известен как достаточно глубоководный, там уже измерено необходимое количество глубин вдоль и поперек. Прохождение пролива Мак-Клюр также не составит труда. В этот пролив уже входила атомная подводная лодка «Сарго», которая сообщила о наличии там достаточных глубин.
Еще в 1954 году доктор Уолдо Лайон предвосхитил события, когда следуя на канадском ледоколе «Лабрадор», он убедил коммодора Робертсона в необходимости сделать как можно больше промерных галсов, результаты которых были нанесены на карту. Уже тогда он был уверен в том, что эти данные понадобятся для сквозного прохождения этого маршрута подводной лодкой. Теперь же Лайону представилась возможность увидеть, какие плоды приносит его проницательность и предвидение.
В проливе Барроу мы обнаружили множество медуз и летающих моллюсков, однако здесь вода была мутной. При движении сквозь огромные скопления морских организмов телекамера отчетливо показала нам крупным планом ближайшие из них, плывущие рядом с кораблем. Эти организмы обитают, вероятно, в тех местах, где встречаются течения. Теперь же, когда мы вошли в пролив Викаунт-Мелвилл, оказалось, что они остались у нас за кормой. Море выглядело пустынным, если не считать случайных одиноких жителей глубин.
Центральный пост стал заполняться матросами, пришедшими посмотреть, как равномерно уходит вниз вычерчиваемая самописцем эхолота кривая. Я попыхивал сигарой и, чувствуя себя очень счастливым, обменивался шутками и морскими историями с находящимися здесь зрителями.
И вот наконец мы подошли к выходу из пролива. Я взял микрофон и обратился к экипажу:
— «Сидрэгон» открыл новый проход через пролив Барроу! Он широк и глубоководен. Имеющееся в нем только одно мелководье послужит хорошим ориентиром для будущих подводных лодок, которые пойдут в этих водах. Теперь мы направляемся в Северный Ледовитый океан через проливы Викаунт-Мелвилл и Мак-Клюр.

Со всех сторон посыпались поздравления. Под аплодисменты всех присутствовавших в кают-компании коммодор приготовил коктейль штурману.
Эхолот показал глубину сто восемьдесят три метра. Когда стало ясно, что мы идем уже проливом Викаунт-Мелвилл, я приказал увеличить скорость хода до десяти, а затем и до двенадцати узлов.
— Обе полный вперед! — приказал я наконец с большим наслаждением.
— Обе полный вперед! Есть обе полный вперед!— послышался взволнованный голос рулевого.
Из гидроакустической рубки доносился свистящий шум винтов, ускоряющих свои обороты.
— Глубина погружения шестьдесят метров! — скомандовал я, желая поставить лодку в наиболее выгодное положение относительно грунта, все еще внушавшего опасение, и льда, способного в любой момент появиться над нами. Нос лодки опустился и корабль плавно пошел вниз.
— Сдайте пост погружения и всплытия вахтенному старшине и примите управление кораблем! — приказал я командиру поста.
Теперь, когда все опасности остались позади, я мог позволить себе отдохнуть. 

 

 


 

Глава 18. ВЫХОДИМ В СЕВЕРНЫЙ ЛЕДОВИТЫЙ ОКЕАН

С головой уйдя в изучение карты, штурман не заметил, как я вошел и встал позади него.
— Эл, как ты отнесешься к тому, чтобы идти про-' ливом Парри с шестнадцатиузловой скоростью и больше не всплывать? — спокойно спросил я его.
Переведя дыхание, испуганный офицер обернулся ко мне. По выражению его лица можно было понять, что он воспринял мои слова как шутку. Но лицо его приняло совсем другой вид, как только он встретил мой серьезный взгляд.
— Я уверен, командир, что будет лучше, если мы определимся несколько раз на этом отрезке пути, — ответил он с явным беспокойством в голосе. — Мы не имеем представления о местных течениях, эхолот не предупредит нас об отвесных утесах островов Банкс и Мелвилла. Мы даже не уверены в том, лежат ли эти острова точно там, где они показаны на карте.
— А для чего у нас активный гидролокатор и указатель айсбергов? Разве они не покажут нам эти утесы столь же правильно, как показывали айсберги?
— Нам нужно пройти четыреста миль и сделать поворот у входа в пролив Мак-Клюр. Мы вполне сможем оказаться на мели, если только течение отнесет нас в сторону или компас допустит ошибку, и мы повернем слишком рано или слишком поздно, — горячо отстаивал свое мнение «лоцман».
— Ну, хорошо, а как же тогда мы убедим других в том, что подводные лодки смогут ходить здесь зимой, когда не будет полыней для всплытия, если сами не сделаем этого? — спросил я. — Мы дважды всплывали в проливе Ланкастер для осмотра «достопримечательностей» и несколько раз для обсервации в проливе Барроу. Мы знаем, что первые всплытия делались для поддержания высокого морального духа экипажа и что в проливе Барроу они были необходимы для рекогносцировочных промеров, но другие-то могут подумать, что последующим подводным лодкам нужно будет делать в этих водах то же самое, что делали мы.
Эл Бёркхалтер беспомощно взглянул на меня, словно он только теперь понял, что я имею в виду. Он догадался, вероятно, что я уже принял окончательное решение.
— Даю тебе час на размышления, подумай хорошенько над этим вопросом, а затем выскажешь мне свое мнение. Скоропалительных ответов мне не надо. Не забудь, что корабельная инерциальная навигационная система будет учитывать наш снос по широте, а ты даже не доверяешь компасам, — мягко добавил я, повернулся и пошел в кают-компанию.
— Есть, сэр! — задумчиво ответил Эл. Примерно через полчаса ко мне явился Джим
Стронг.

— Эл сообщил мне, что вы намерены идти проливами, не всплывая? — осторожно начал он.
— Да, Джим. Уолт сказал мне, что теперь в любую минуту может появиться лед, причем это будет сплоченный лед, кроме того, он будет дрейфовать по ветру. Он сказал, что отсюда и дальше, в проливе Викаунт-Мелвилл, весь район будет закрыт тяжелыми сплоченными льдами. Мне кажется, что в этом скопище льдов мы можем удариться о какую-нибудь льдину, ведь весь наш опыт — это одно всплытие среди льдов, сделанное совсем в иной обстановке, причем тогда там не было сильной подвижки льдов. Мы не сможем обнаружить в этих водах отдельные льдины над собой. С каждым новым всплытием по мере нашего приближения к паковому льду опасность для нас будет возрастать, так как будет увеличиваться количество отдельных мелких льдин и ледяной каши.
— Мы идем в непромеренные или мало промеренные воды, эхолот определенно не поможет нам избежать столкновения. А что если мы несколько уменьшим скорость хода? — настаивал старший помощник, приводя все разумные контрдоводы и испытывая на мне ту самую методику, пользоваться которой я часто рекомендовал своим подчиненным.
— Нам нужно точно в назначенное время или в пределах допустимого контрольного срока сообщать о своем местонахождении, что мы сумеем сделать только при условии шестнадцатиузловой скорости хода, — продолжал я убеждать старпома. — Если мы пойдем медленнее, то не успеем к сроку. Да к тому же, по правде говоря, мне хочется как можно быстрее проскочить это скверное, забитое льдом место. А неизвестное течение будет тем сильнее сносить нас, чем медленнее мы пойдем. Указателю айсбергов и гидролокатору, насколько нам известно, было совершенно безразлично, шли ли мы со скоростью десять узлов или шестнадцать, когда возились с этими айсбергами.
— Отлично, сэр! Я полагаю, что игра стоит свеч, — согласился он, выходя из рядов лойяльных оппозиционеров.
Этот разговор закончился незадолго до появления штурмана.
— Ну и как, каков твой приговор, Эл? — спросил я, широко улыбаясь.
— Я все же хотел бы сделать несколько обсерваций, командир, но думаю, что мы сможем благополучно пройти и без них, — ответил он с добродушным смирением и стал докладывать мне об особых мерах предосторожности, разработанных им на тот случай, если у нас выйдет из строя все сложное оборудование.
— Надеюсь, что вы не сочтете меня излишне осторожным, — закончил он примирительно.
— Послушай, Эл. Ты делаешь как раз то, что тебе и положено делать — стараешься собрать как можно больше сведений, чтобы наше плавание было максимально безопасным и даешь нам наилучший совет, какой ты только можешь дать, чтобы избавить нас от посадки на мель. Но мы располагаем и другими возможностями, исключающими любой навигационный риск. Я верю, например, что гидролокаторы заметят любое препятствие на нашем пути.
— Мы сделаем все от нас зависящее, сэр, — сказал он живо.
— Желаю удачи, — рассмеялся я в ответ.
Мне показалось, что ушел он от меня успокоенным.
Теперь, когда я остался в каюте один после только что принятого решения, нужно было успокоиться и мне самому. С той поры, как мы очертя голову бросились в скопище айсбергов, мои собственные планы еще ни разу не беспокоили меня так сильно, как сейчас.
В данный момент у нас, пожалуй, есть выбор. До сих пор его у нас фактически не было: нужно было разведать пролив Барроу. Перед нами стояла конкретная задача, и имелся только один способ решения ее. Оправданно ли рискую я кораблем, собираясь пройти такое большое расстояние со скоростью, достаточной, вероятно, для того, чтобы любая посадка на мель оказалась роковой?

 


 

Но ведь все должно сойти благополучно, если будут действовать нормально гидролокатор и указатель айсбергов. К чести эхолота, следовало отметить, что работает он прекрасно, но, в отличие от него, новые приборы способны «смотреть» вперед, мы снова и снова убеждались в этом. Корабельная инерциаль-ная навигационная система также доказала, что она может выдавать точные показания. При движении лодки с востока на запад будет быстро найдена ошибка компаса, которая вызвала бы снос к северу или югу. Большую опасность для нас таит именно всплытие в дрейфующем торосящемся льду. Сейчас над нами море штормило, и я представил себе наш корабль среди огромных ледяных полей, трущихся одно о другое под напором сильного ветра, — картину, виденную мной в Срединном паке моря Баффина, но теперь в моем воображении она дополнялась огромными волнами, обрушивающимися вместе со льдом на корабль. От этих мыслей мне стало не по себе.
Желая поскорее избавиться от преследующих меня тяжелых мыслей, я достал с полки книгу Джима Калверта «Подо льдом к полюсу» и принялся за чтение. Скоро и нам придется последовать его примеру и всплывать в полыньях, но нам будет легче, чем ему, сделать это в арктических водах. Если мы сможем пройти на высокой скорости хода весь пролив Парри не всплывая, то и другим кораблям, которые пойдут здесь вслед за нами, легче будет сделать то же самое. Несколько позже, в семнадцать часов двенадцать минут 19 августа, американская подводная лодка «Сидрэгон» стала первым подводным кораблем, вошедшим в район Северного магнитного полюса. Никто не смог бы с уверенностью сказать, где именно находится этот полюс в данный момент, так как он непрерывно перемещается. Мы прошли в двадцати пяти милях от обозначенной на карте точки магнитного полюса. Теперь эта точка, вероятно, расположена далеко от указанного места.
Северный магнитный полюс, находившийся в то время примерно в трехстах милях к югу от его нынешнего места, первым открыл Джеймс Кларк Росс. Экспедицию возглавил его дядя — тот самый сэр Джон Росс, который доложил Адмиралтейству, что пролив Ланкастер закрыт горами. И только его старший помощник Парри попытался тогда опровергнуть это заявление. В 1829 году на маленьком корабле «Виктория», водоизмещением 150 тонн, сэр Джон повторил маршрут Парри, пройденный им в 1824 году, и повернул на юг в пролив Принс-Риджент-Инлет, чтобы уклониться от встречи с огромными сплошными полями арктического льда. Проскочив мимо узкого пролива Белло, его корабль оказался в ловушке в заливе Бутия, где простоял всю зиму. Следующей весной с корабля были высланы на берег санные партии, которые внесли большой вклад в описание этого района.
Во время одной из санных экспедиций, существуя на полуголодном пайке, урезанном в связи с тем, что путешественникам хотелось довести съемку местности до западного берега острова Кинг-Вильям, Джеймс Росс повернул обратно от мыса Виктория, предварительно соорудив там хорошо приметный гурий *,(Гурий или гурей — малоупотребляемый в наше время термин, обозначающий приметный знак, сложенный на берегу из камней или плавника. В настоящее время аналогичное сооружение из камней устанавливается альпинистами на покоренной ими вершине при первом восхождении на нее и называется туром.) в котором, как это было принято в Арктике, оставлялись письма. Два мыса, увиденные им к югу от мыса Виктория, были названы: мыс Джейн Франклин и мыс Франклин. Странное совпадение: семнадцать лет спустя сэру Джону Франклину суждено было скончаться именно на виду у этих мысов. Единственное послание, поведавшее нам об этой трагедии, было найдено на мысе Виктория неподалеку от оставленного Джеймсом Россом знака.
Но судьба опять иронизирует над ним. Продолжая съемку местности, Джеймс Росс, введенный в заблуждение плохой видимостью, нанес на карту остров Кинг-Вильям как полуостров, соединенный перешейком с полуостровом Бутия. Видя закрытую бухту на его карте, несчастный сэр Джон Франклин попытался обогнуть остров Кинг-Вильям с запада вместо того, чтобы обойти его с востока через гораздо более свободный ото льдов пролив Рэ, которого Росс никогда не видел. Именно проливом Рэ прошли первые два исследователя, сумевшие провести свои суда через Северо-Западный проход. В 1906 году это сделал Амундсен* (Амундсен Руал (1872—1928) —знаменитый норвежский полярный исследователь. В 1903—1906 годах он и шесть его спутников первыми прошли на одном судне (с тремя зимовками) через Северо-Западный проход. В 1911 году он первым достиг Южного полюса. Бесследно исчез летом 1928 года, вылетев на поиски терпевшей бедствие в Арктике итальянской экспедиции Нобиле.) на судне «Иоа» и в 1942 году Лар-сен на «Сент-Роке».
«Виктория» не смогла вырваться из ледового плена и в следующем году. Снова путешествуя на собачьих упряжках в мае и июне 1831 года, Джеймс Росс открыл Северный магнитный полюс на западном берегу полуострова Бутия.
«Сидрэгон» шел зигзагообразным курсом по проливу Викаунт-Мелвилл, стремясь охватить промерами как можно большее пространство этой никогда еще не изучавшейся ранее части пролива. Морское дно действительно оказалось здесь ровным.
В три часа пятнадцать минут меня позвали к эхо-ледомеру. Подойдя к прибору, я застал около него сияющего от радости Уолтена Уитмена: подводная лодка входила под паковый лед. Сначала мы увидели, как под влиянием находящегося по соседству льда стало утихать волнение на море: повсюду плавала легкая шуга и мелкие льдины метровой толщины. Через несколько минут мы начали проходить под глубоко сидящими грядами торосов, которые свисали на глубину пяти-шести метров и встречались через каждые четыреста — пятьсот метров. На наших глазах самописец эхоледомера вычерчивал профиль, показывающий, что пространство между этими грядами занимали ледяные поля толщиной до двух метров. Иногда встречались отдельные участки чистой воды, обычно усеянные опасными плавучими глыбами льда. Поразительное зрелище!
— Командир, понимаете ли вы, что ни один из современных исследователей никогда еще не видел, чтобы лед здесь был так далеко отогнан на запад? — спросил Уолт.
— Да, это действительно что-то значит. Ну и отлично. Парри, вероятно, так же посчастливилось, как и нам, не правда ли?
— Паковый лед, если судить по его зарисовкам, был тогда другой формы. Насколько он отличался от этого, мы не можем сказать, но самое поразительное — это протяженность чистой воды. Ведь мы сейчас находимся на сто десятом градусе западной долготы! Никому еще в нашу эпоху не доводилось видеть столь обширное пространство чистой воды, доходящее до этого места!
Теперь Уолт Уитмен наблюдал -за тем, как ведется сбор показаний различных приборов. Перед эхоледо-мером, следя за тем, как перо вычерчивает профиль находящегося над нами льда, сидел матрос с укрепленным на планшете листом разграфленной бумаги. Осадка подводных гряд торосов, незатянутые молодым льдом разводья среди тяжелых льдов и другие фиксируемые им данные помогут составить ледовый прогноз на следующие сутки. Уолдо Лайон, Арт Ро-шон и Уолт Уитмен бессменно стояли у поста управления подледным плаванием, снимая показания эхоледомера переменной частоты.
Своим чередом шла обычная служба вахтенных, но я заметил, что в центральный пост по одному и по двое входили свободные от вахты матросы. Они останавливались у эхоледомера и молча наблюдали за записью данных о проносившемся над нашими головами холодном покрывале. С этого момента и до тех пор пока мы не достигнем Берингова пролива — выхода из Северного Ледовитого океана, над нами будет висеть непроницаемая в целом, камнеподобная крыша, которая преградит нам выход на воздух, если только мы не найдем полыньи или не сможем пробить лед. Некоторые из членов экипажа удивлялись, вероятно, тому, что у меня так быстро пропал интерес ко льдам. Но это объяснялось только тем, что сейчас меня больше, чем кого-либо другого, беспокоила навигация.

 


 

С нарочито небрежным видом расхаживал я взад и вперед по владениям штурмана, исподтишка заглядывая в компасный журнал. Ручную прокладку курса точно вел старшина 2 класса штурманской группы Бобби Дженнингс.
Арт Моллой снова включил прецизионный эхолот, установив его против прокладочного стола.
— Арт, дно пролива выглядит теперь довольно ровным, — сказал я ему, следя за тем, как он делает пометки в своем блокноте. «Арт мгновенно заметит любое внезапное изменение глубины» — подумал я.

— Да, и по всем признакам выходит, что оно останется таким на всем нашем пути по проливу. Кстати, в проливе Барроу мы получили наверняка несколько прекрасных профилей дна для анализа в Гидрографическом управлении после нашего возвращения.
— Конечно. Они позволят вам составить гораздо лучшие карты. Недаром мы все так здорово поработали там, — сказал я с чувством.
— Как работает ваша инерциалка, мистер «Спер-ри»? — спросил я, обращаясь к гражданскому инженеру Дону Александеру, стоявшему у пульта инер-циальной навигационной системы.
— Хорошо, вполне хорошо, — ответил Дон загадочным тоном волшебника.
Я взглянул на параллельные линии, которые вычерчивал прибор. Их устойчивое направление говорило о том, что оборудование в порядке и работает нормально, а выданная им информация вполне сходится с показаниями компасов.
Возвратившись к перископной площадке, я увидел, что экраны гидролокатора и указателя айсбергов по-прежнему остаются чистыми. Прежде чем двинуться дальше, я немного поговорил с вахтенным офицером и операторами гидролокаторов. Оставалось еще около двух часов до начала обычного вызова ко мне на утреннее совещание.
Многое предстояло сказать этим утром. Для того чтобы избавиться от сонливости, я принял горячий душ и затем окатился покалывающей, как иголками, ледяной пресной водой, поступавшей из цистерн, отделенных от забортной воды только тонкой стальной обшивкой корабля. Наши установки могли опреснить любое количество соленой морской воды, и поэтому не было надобности экономить пресную воду и ограничивать пользование душем, как это делается на большинстве кораблей военно-морского флота. Такое обилие опресненной воды позволяло нам эффективно использовать нашу автоматическую стиральную машину и сушилку.
Сейчас мы проходили мимо бухты Уинтер-Харбор на острове Мелвилла, где в 1819—1820 годах зимовал Парри со своими матросами. «Сидрэгон» прошел проливом Парри уже дальше любого другого судна, ходившего здесь ранее. При следующей перемене курса мы войдем в пролив Мак-Клюр, названный так в честь настойчивого капитана, вынужденного покинуть свой корабль в бухте Мёрси на северном берегу острова Банкс и затем вместе со всем экипажем добираться пешком по льду до стоящего на востоке судна спасательной экспедиции. Они были первыми европейцами, пришедшими к западному выходу из Северо-Западного прохода. Вот здесь-то, добродушно подшучивая, коммодор и расквитался со мной за мои многочисленные лекции о преимуществах атомных подводных лодок, рассказав о своих полетах на вертолете, поднимавшемся с палубы его ледокола, над местами, которые сто лет тому назад служили пристанищем для исследователей Арктики.
Плавание капитана 2 ранга Мак-Клюра вызвало противоречивые толки среди его современников. Потерпи неудачу его попытка, умер бы он в немилости, всеми забытый. Но перед лицом больших опасностей, с которыми он столкнулся при открытии последнего звена в цепи классического Северо-Западного прохода, Мак-Клюр проявил необычайную предприимчивость и неукротимую волю в достижении поставленной цели, и мы воздали ему должное, проходя на траверзе знаменитой бухты Мёрси. Он смело пошел на риск, и счастье улыбнулось ему.
В 1850 году на поиски бесследно пропавшей экспедиции Франклина из Англии вышел военный корабль «Инвестигейтор» водоизмещением 480 тонн под командованием Мак-Клюра. Экспедицию возглавлял капитан 1 ранга Ричард Коллинсон на корабле «Энтер-прайз» водоизмещением 530 тонн. Корабль Мак-Клюра остался в одиночестве, когда его старший начальник решил уйти вперед на своем более быстроходном корабле, с тем чтобы дождаться его в Гонолулу. Подождав недолго Мак-Клюра на Гавайских островах и не дождавшись его, Коллинсон направился затем в Арктику, стремясь прибыть туда раньше, чем окончится короткое лето.

Мак-Клюр был раздосадован, когда узнал, что он оставлен позади. Быстро пополнив свои запасы в Гонолулу, он вышел затем в направлении Берингова пролива прямо через опасную для судоходства цепь Алеутских островов, а не пошел в обход их, как сделал Коллинсон. Это смелое решение было осуществлено Мак-Клюром, несмотря на штормовую погоду и туман; оно позволило ему на три недели опередить «Энтерпрайз».
Прибыв к мысу Лисбёрн на Аляске, Мак-Клюр встретил там судно снабжения «Геральд» под командованием капитана 1 ранга Генри Келлетта. Последний сообщил ему, что «Энтерпрайз» еще не прибыл сюда. Младший по званию командир корабля должен был ждать здесь прибытия своего начальника, и, хотя в приказах Адмиралтейства, врученных Коллинсону, ясно говорилось, что корабли должны оставаться вместе, чтобы помогать друг другу, право принятия окончательного решения о самостоятельном плавании оставалось за каждым из командиров кораблей. Приказы, которые Мак-Клюр получил от Коллинсона, были слишком неопределенными, чтобы удержать на месте неугомонного командира корабля.
Посоветовав Мак-Клюру дождаться прихода «Энтерпрайза», Келлетт не применил, однако, своей власти как старший по званию офицер и не стал настаивать на этом. Понимая, что в условиях короткой летней навигации нельзя терять времени даром, и зная, что люди Франклина пробыли в Арктике уже четыре зимы и вряд ли смогут пережить пятую, Мак-Клюр отправился дальше, не дождавшись Коллинсона. Теперь рядом не было корабля, на котором могла бы найти спасение его команда, если бы их собственный корабль проломил себе дно, наскочив на риф, или оказался затертым в предательских льдах. А если бы погибли имевшиеся на борту «Инвестигейтора» запасы продовольствия, то всей команде скоро пришел бы конец.
Мак-Клюру удалось продвинуться на север почти до конца пролива принца Уэльского, где тяжелые льды вынудили его зазимовать в тридцати милях от пролива Викаунт-Мелвилл. Когда Мак-Клюр отправился на санях на восточный берег острова Банкс и поднялся на вершину холма, он увидел, что пролив принца Уэльского соединяется с проливом Викаунт-Мелвилл, и понял, что открыл настоящий Северо-Западный проход. Именно этим путем сто четыре года спустя проследовал коммодор Робертсон на ледоколе канадских военно-морских сил «Лабрадор».
Следующим летом ледовая обстановка снова не позволила Мак-Клюру войти в пролив Парри. Тогда «Инвестигейтор» поспешил обойти остров Банкс с юга и пошел дальше на север вдоль его западного берега, лавируя между арктическим льдом и береговыми утесами. Это плавание было исключительно трудным, корабль неоднократно рисковал быть раздавленным льдами.
Наконец наступил момент, когда дальнейшее продвижение стало невозможным, и команда начала готовиться ко второй зимовке, теперь уже на северном берегу острова Банкс в небольшой бухте, названной благодарными моряками бухтой Мёрси.
«Инвестигейтор» простоял здесь и эту зиму, и следующую. Но теперь сильно урезанный паек и свирепствовавшая цинга заставляли безотлагательно заняться спасением ослабевших матросов. Мак-Клюр принял решение отправить их на поиски путей к спасению. Одну партию он хотел направить на восток, другую — на юг. Сам же решил остаться на месте с более крепкими матросами, чтобы летом попытаться вывести отсюда свой корабль. К счастью, предыдущей осенью было найдено одно из писем с «Инвестигейтора», оставленное санной экспедицией в одном из арктических «почтовых ящиков» на месте стоянки Парри в бухте Уинтер-Харбор на острове Мелвилла. Тот самый капитан Келлетт, который когда-то неохотно отпустил корабль Мак-Клюра, теперь командовал спасательным судном «Резолют». Он вовремя пришел на помощь и не допустил безнадежного похода доведенных до отчаяния, обессилевших матросов с «Инвестигейтора».
Зная, какой опасности подвергаются оставшиеся с Мак-Клюром люди, отважный лейтенант Бедфорд Пим отправился но выручку Мак-Клюру, совершив на санях переход от острова Дили, где зимовал «Резолют», до бухты Мёрси в такое раннее время года, в какое никто до него не отваживался путешествовать здесь. Он сильно страдал от страшных холодов, но, несмотря на это, 4 апреля 1853 года достиг бухты Мёрси к всеобщей радости зимовавших там матросов. Не желая бросать свой корабль, Мак-Клюр приводил самые различные доводы, стараясь убедить Келлетта в своей правоте и получить от него разрешение остаться со здоровыми матросами и попытаться все-таки вывести корабль из ледового плена. Пораженный видом матросов Мак-Клюра, Келлетт приказал подвергнуть их медицинскому осмотру. Только маленькую горсточку моряков нашли годной для продолжения плавания — это ли не показатель решимости Мак-Клюра и его презрения к опасностям! Но первооткрыватель Северо-Западного прохода не сумел набрать среди своего оборванного и истощенного экипажа нужное число добровольцев, желающих остаться на корабле.
По приказу Келлетта «Инвестигейтор» был покинут, а его экипаж отправлен в Англию. По прибытии на родину Мак-Клюр был возведен в звание личного дворянина — к его имени стали прибавлять слово «сэр», а все члены его экипажа получили денежное вознаграждение за открытие Северо-Западного прохода. *(Мак-Клюр считается первым исследователем, полностью прошедшим весь Северо-Западный проход, хотя для этого ему пришлось воспользоваться несколькими судами и частично двигаться пешком.)

 


 

Капитану 1 ранга Коллинсону не повезло. Ему не удалось сделать что-либо существенное для потомков. Как и предполагал Мак-Клюр, его корабль пришел в Арктику слишком поздно. Но он поддержал инициативу, проявленную подчиненным ему офицером, а также сумел сберечь команду своего корабля и сохранить в ней твердость духа в течение трех зим *(Коллинсон три года простоял со своим кораблем у западных берегов острова Виктория.) (подобных тем зимам, которые привели к гибели Франклина и его матросов и превратили в страшные пугала матросов Мак-Клюра). Все это долгое время ставилось ему в заслугу, считалось достойным подражания.
И вот в компании этих знаменитых призраков мы плавно шли на высокой скорости, погрузившись на девяносто метров в более глубокие воды пролива Мак-Клюр. Время от времени мы проходили под грядами торосов, достигавшими осадки восемнадцати — двадцати трех метров. Теперь я мог видеть наверху характерный бледно-голубой блеск арктического пакового льда.
Приближался момент изменения генерального курса. У прокладочного стола собрались Эл, Джим и я. Мы хотели тщательно проверить пройденный маршрут. Эл перечислил все наиболее неблагоприятные варианты, и мы выбрали курсы, способные уменьшить возможность аварии в случае какой-либо ошибки. Если наши расчеты правильны, то следующий поворот мы сделаем тогда, когда острова Банкс и Мел-вилла останутся за кормой. В противном случае трех-тысячетонный подводный корабль, идущий со скоростью четверть мили в минуту, проверит мою теорию о способности гидролокатора вовремя предупреждать о появлении отвесных береговых утесов островов.
Переложен руль. Обтекаемый нос подводной лодки сразу повернулся вправо и нацелился на открытое море Бофорта. Стоя в ожидании в центральном посту, я старался не показать своего волнения вахтенным матросам. Еще два часа хода, и опасность столкновения с островами Банкс и Мелвилла полностью исчезнет. Стрелки часов слишком медленно отсчитывали время только до тех пор, пока я не начал читать вслух историю «Инвестигейтора» и его командира Мак-Клюра в изложении корабельного врача С. Осборна. Автор не питал особой любви к своему командиру, но тем не менее в своей книге «Открытие Северо-Западного прохода кораблем «Инвестигейтор» под командованием капитана Р. Мак-Клюра в 1850— 1851, 1852—1853 и 1854 годах» он не мог не отметить выдающихся качеств своего начальника.
Наконец я оторвался от чтения книги и увидел, что кораблю, по существу, уже не грозит никакая опасность. С волнением направился я к прокладочному столу, работой на котором руководил Эл Бёрк-халтер. Он взглянул на меня со смешанным чувством облегчения и удовольствия.

— Я знал, что ты сможешь сделать это, Эл! — радостно воскликнул я.
— Мы постарались угодить всем! — весело ответил он.
— Сообщи мне, как только мы выйдем на сто двадцать пятый градус западной долготы.
— Уже высчитано, сэр; мы пройдем ее в два часа пятнадцать минут ночи.
— Знаменито! — невольно воскликнул я, воспользовавшись излюбленным в подводных силах словечком, употребления которого я обычно старался избегать.
Затем я приказал вахтенному офицеру отыскать полынью длиной свыше трехсот метров к двум пятнадцати утра по вашингтонскому летнему времени.
Действовать в таких случаях мы будем согласно методике всплытия среди паковых льдов, разработанной капитаном 1 ранга (тогда еще капитаном 2 ранга) Джеймсом Калвертом — командиром «Скейта». Вахтенный офицер будет следить за всеми разводьями или участками тонкого льда длиной более трехсот метров. Как только он увидит такое разводье, он развернет корабль в поворот Вильямсона и прикажет занять свои места штурманской группе по съемке полыней.
Сто двадцать пятый градус западной долготы — это воображаемая линия, которая проходит как раз западнее острова Принс-Патрик — самого северо-западного острова в проливе Парри. Полученные приказы предлагали нам отправить донесение из района этого острова, где мы выходили из оперативного подчинения командующему Атлантическим флотом США и командующему подводными силами этого флота и переходили в подчинение командующему Тихоокеанским флотом США. Именно после получения от нас сообщения об успешном прохождении пролива Парри планировалось предать гласности маршрут нашего плавания. Впервые наши семьи узнают о том, чем занимаемся мы на самом деле.
В ожидании всплытия мне представилась редкая возможность сыграть партию в триктрак * (Триктрак — настольная игра, в которой двое играющих передвигают шашки навстречу друг другу, в закавказских и среднеазиатских республиках СССР эта игра известна под названием «нарды».)с Джимом Стронгом и потерпеть полное поражение от признанного чемпиона корабля в этом рейсе. Затем я написал письмо жене, довел до текущего момента записи в журнале разведывательных донесений, а время все равно тянулось очень медленно. Переданное по корабельной трансляции сообщение о выходе «Сидрэ-гона» в воды моря Бофорта вызвало некоторый спад напряжения: все ждали теперь только всплытия.
Наконец в три сорок утра вахтенный офицер нашел длинное разводье. Все с нетерпением бросились в центральный пост. По всей видимости, мы проходили под участком разреженного льда. Повсюду, куда бы мы ни повернули, просматривались большие разводья, но все они были забиты мелкими льдинами.
«Это было совсем не то, что требовалось нам для отработки методики взламывания льда, необходимой для успешных действий подводных лодок в зимнее время, — размышлял я. — Для этого больше всего подошел бы участок сплошного льда толщиной тридцать — шестьдесят сантиметров». Находившийся над нами лед напоминал мне лед в море Баффина, а у меня не было ни малейшего желания рисковать легко уязвимыми кормовыми узлами нашей лодки, по крайней мере до тех пор, пока мы не установим защитные брусы на ограждении рубки для предохранения радиолокационного оборудования и оборудования мостика.
Осторожно маневрируя во избежание удара о случайную льдину, мы медленно всплывали без хода. Сидя у экрана указателя полыней, Дик Томпсон мягким карандашом наносил на карту показываемую прибором ледовую обстановку над нами.
Вот ограждение рубки оказалось вровень с поверхностью моря. Я приказал поднять перископ. Все здесь выглядело так, как и было предсказано, разве только что лед казался менее внушительным, чем в море Баффина. Хотя мы и встретили несколько длинных разводий на пути к этому месту, разводье, в котором всплыл корабль, оказалось настоящей полыньей с резко очерченными границами. В радиорубке старший радист Джон Эванс опытной рукой уже выстукивал ключем наши позывные, вызывая на связь
мыс Барроу. И вскоре он передал в Пирл-Харбор командующему Тихоокеанским флотом США:
«Прибыли для исполнения служебных обязанностей».

 


 

Глава 19. ВДАЛИ ОТ ХОЛОДНЫХ БЕРЕГОВ

Утро было чудесное, морозное. Я стоял на мостике, глубоко вдыхая холодный бодрящий воздух, и с удивлением смотрел на простирающиеся во все стороны до самого горизонта ледяные торосы. Видимость прекрасная. Казалось, что можно различить любую деталь на расстоянии по крайней мере десяти миль. Большие льдины в полынье плыли, подгоняемые слабым северо-восточным ветром: его скорость не превышала пяти метров в секунду. Они медленно дрейфовали, не представляя опасности для корабля. Вот около одной из льдин высунулась из воды и с любопытством уставилась на нас голова тюленя. Вскоре появились еще два его сородича. Держась на безопасном расстоянии, они осторожно разглядывали нас.
На палубе суетливо толпились радостно возбужденные матросы. Они фотографировали все вокруг, особенно стараясь поймать в кадр тюленей и как можно лучше заснять их. Больше вбего нам хотелось увидеть белого медведя, но в этом отношении мы успеха не имели. Тем временем Уолт Уитмен и Уолдо Лайон занимались своим делом, собирая и записывая в блокноты необходимые им данные. Глядя на них, я вспомнил, что и у меня есть срочное дело: пора устанавливать защитные брусы на ограждение рубки.
Прежде чем начать работы, мы заблокировали клапанную коробку гидросистемы, посредством которой контролируется работа клапанов вентиляции цистерн главного балласта, чтобы в случае какой-либо оплошности «Сидрэгон» не пошел прямо на дно.
Мы подняли на мостик несколько тяжелых стальных брусов, похожих на железнодорожные рельсы. Их следовало установить на свое место и закрепить болтами над шахтой в боевой рубке, в которую опускается выдвижная радиолокационная мачта с ее хрупкой антенной. Теперь радиолокатор долго не потребуется нам: там, куда мы направляемся, нет ни земли, ни судов.
Эл Бёркхалтер закончил брать высоты солнца секстаном как раз к тому моменту, когда затягивались гайки последних болтов, закрепивших рельсы над мостиком. Между ними только и осталось места, чтобы просунуть голову и плечи. Такое устройство было, конечно, неудобным и грозило разбить голову каждому, кто будет подниматься на мостик слишком поспешно, и неосмотрительно, но зато оно прекрасно предохраняло репитер компаса и другое установленное на мостике оборудование от повреждения тяжелыми льдами.
В самый разгар этих работ Гленн Брюэр напомнил мне о тренировке аквалангистов. Он, вероятно, думал, что я забыл о них. Никаких видимых препятствий к спуску их в воду не было. Просто сейчас было не до них. Пока матросы устанавливали защитные брусы, вахтенному офицеру и без того хватало забот. Ему приходилось все время переходить с места на место, чтобы не мешать работающим, и при этом зорко следить за всеми подвижками льда. Время от времени ему нужно было слегка разворачивать подводную лодку, чтобы отвести ее в сторону от подошедшей слишком близко льдины или удержать в середине почти круглой полыньи размером триста двадцать на триста шестьдесят метров. Когда же аквалангисты уходят под воду, необходимо наблюдать за их действиями с мостика: оттуда лучше видно и можно вовремя исправить положение, если что-нибудь пойдет не так, как надо. Если же одновременно делать слишком много дел, то это только увеличивает вероятность опасности. Поэтому-то аквалангистам нужно было ждать своей очереди.
Простояв пять часов на поверхности океана, мы деблокировали клапанную коробку гидросистемы, и «Сидрэгон» плавно провалился в глубину, оставив наверху озадаченных тюленей.
Воскресный обед был готов вовремя, и я вернулся в кают-компанию.

Я строго-настрого приказал вестовым не подавать мне блюда, в которых есть крахмал, а также и десерт. Ожидая, пока остальные разделаются со сладким, я потягивал кофе и курил сигару. Это позволяло мне сохранять свой вес в разумных пределах. Другие офицеры и гражданские специалисты поступали в этом случае каждый по собственному усмотрению. Джим Стронг съедал понемногу от каждого блюда. Джо Форрел едва ли ел что-либо вообще. Бакалавр Боб Доулинг, который, по мнению наших жен, голодал на берегу, в море не пытался в чем-либо себе отказывать.
Часы в кают-компании отбили восемь склянок.
— Командир, вахтенный офицер приказал доложить: сейчас полдень, хронометры заведены и сличены, — отрапортовал мне старшина штурманской группы Гэри Дотон.
Через некоторое время появился Бинс Леги:
— Командир, вахтенный офицер сдал вахту в полной исправности капитан-лейтенанту Томпсону. Мною проведен осмотр в палубах, все находится в нормальном состоянии.
Закончив доклад, он сообщил, что изображение на экране телевизора производит сейчас действительно глубокое впечатление. «Да к тому же мы проходим под грядами торосов с осадкой до тридцати метров», — добавил он затем с легкой нотой удивления.
— Как вы знаете, командир, мы не рассчитывали встретить здесь лед, имеющий столь значительную осадку, — сказал Уолт, поднимаясь со своего места. — Если вы разрешите, я пойду к приборам.
Все усиливавшееся любопытство не позволило мне усидеть на месте, и я пошел вслед за ним.
Телевизор показывал изумительную в этой прозрачной бледно-голубой полярной воде картину арктического льда. Каждый, кому довелось лежать на спине на склоне холма в облачный день, смотреть на гонимые ветром низкие облака и радоваться случайным их разрывам, сквозь которые лился яркий солнечный свет, может представить себе зрелище, открывшееся мне в тот момент, когда я подошел к телевизионному экрану. Однако очертания ледяных полей были гораздо более четкими, чем контуры большей части облаков. Очень толстый лед легко можно было узнать по черным местам на экране.
— Толщина вот той льдины более тридцати метров, а если говорить точнее — тридцать с половиной!— воскликнул Уолт в сильном возбуждении.
— Какова может быть наибольшая о.садка льда, Уолт? — спросил я, глядя на указатель айсбергов, который до сих пор никак не реагировал на находящиеся над нами ледяные поля.
— Не намного больше тридцати метров, но я действительно поражен толщиной здешнего льда. Взгляните вот на эту льдину: ее толщина тридцать два
метра!
— Погрузиться на глубину сто двадцать метров! — приказал я вахтенному офицеру.
Корабль получил дифферент на нос и пошел на заданную глубину. Если по какой-либо причине мы потеряем контроль над глубиной, то эта мера предосторожности позволит нам избежать столкновения с одной из таких подводных гряд торосов на шестнадцатиузловой скорости хода.

 


 

Пройдет еще некоторое время, прежде чем мы привыкнем к виду проносящихся над нами полей сплошного тяжелого льда. Очень неохотно покинул я центральный пост, когда вестовой пригласил меня в кают-компанию на очередной киносеанс. В перерывах между частями кинокартины, я ходил в центральный пост, чтобы посмотреть вместе с вахтенным на телеэкран. Мы хотели поставить корабельный телевизор; в старшинской кают-компании, чтобы находящиеся там матросы могли видеть лед, но оказалось, что обычный телевизор не принимает сигнал от телекамеры военного образца.
Корабль шел широким зигзагом в наименее изученной части Северного Ледовитого океана, далеко в стороне от маршрутов других подводных лодок. К концу дня полыньи и разводья стали встречаться над нами все реже и реже, уменьшилась также и осадка гряд торосов.
Только на следующий день к моменту второго завтрака мы стали в такой степени опережать график, что позволили себе всплыть и сделать продолжительную стоянку. Именно в этот момент, к общему удивлению, оказалось, что над нами нет льда. Не видя его на протяжении целой мили, вахтенный офицер вызвал меня в центральный пост.
Со все возрастающим изумлением смотрел я на ровную линию, вычерчиваемую эхоледомером уже вторую, а затем и третью милю, и, только пройдя три мили, мы наконец снова увидели над собой лед. Сделав разворот, мы решили проверить, нет ли льда по другой оси полыньи; ширина участка чистой воды оказалась почти такой же, как и его длина. Я тут же принял решение всплыть в этой полынье. О такой большой полынье в полярных льдах мне никогда еще не приходилось слышать.
В двенадцать часов двадцать минут мы были уже на поверхности посреди большого «озера». Низко опустившийся легкий туман не позволил нам полностью увидеть все это пространство чистой воды, но в общем погода была хорошая. Температура воздуха— чуть выше нуля. Со скоростью трех с половиной метров в секунду дул слабый северо-восточный ветер, поднимавший еле заметную волну. Я обрадовался тому, что в этом огромном пространстве чистой воды не было видно ни единой плавучей льдины.
— Центральный пост, говорит мостик, передайте Доулингу: приготовить швартовы для швартовки у, льда! — приказал я и начал высматривать наиболее подходящее для этой цели место.
На подветренной стороне я заметил прекрасный естественный пирс: ледяная стенка более чем на метр отвесно поднималась над водой, на поверхности льда виднелись невысокие, полуметровые, возвышенности и ровные участки. Отшвартовавшись со свободно выступающей кормой, мы полностью обезопасим винт, который мог бы удариться о лед при подходе корабля к его кромке.

В полыньи...

Пока матросы капитан-лейтенанта Доулинга раскладывали на палубе швартовое оборудование, другие матросы накачали воздухом и спустили на воду резиновый спасательный плотик. На него погрузили двухметровые швартовые стойки из трехдюймовых труб, кувалды и крюки. Взяв электрический мегафон, я приказал офицеру высадиться на лед и забить стойки в пятнадцати метрах от кромки льда. Отвалив от корабля, он со своими матросами пошел на веслах в сторону льда.
Тем временем главный старшина Леклер разнес швартовы и аккуратно разложил их шлагами на палубе. Мы положили на них стопоры, чтобы они случайно не намотались на винты. При наличии попутного ветра, относившего нас к месту швартовки, для подведения корабля к ледяному пирсу не требовалось большой мощности, поэтому, чтобы не взломать лед мощным буруном, я приказал перейти на гребные электродвигатели, и мы начали подходить к причалу.
Вместе со своими матросами Боб Доулинг взобрался на белое ледяное поле. Выгрузив туда оборудование, он оглянулся, чтобы получить инструкции.
— Отнесите обе стойки на тридцать метров за корму, — приказал я ему по мегафону, и Боб просигналил, что понял меня.
После того как матросы отошли в сторону на требуемое расстояние, я приказал им забить стойки в лед.
Нелегкая это была работа. Матросам, забивавшим стойки кувалдами, лед, вероятно, казался таким же прочным, как бетон. Одетые в стесняющее движение арктическое обмундирование, они по очереди долбили лед крюками и заколачивали затем стойки кувалдами, с трудом удерживаясь на скользком льду. Нам пришлось остановиться, не дойдя до кромки льда, и подождать, пока они не кончат работу. Как только стойки ушли в лед примерно на полметра, с палубы кинули на лед бросательные концы с легостя-ми. Матросы поймали эти концы и с их помощью вытащили на лед более тяжелые нейлоновые швартовы. Когда мы приблизились, я отчетливо увидел бледно-голубую подводную массу глубоко сидящего в воде ледяного шельфа, выступающего из-под кромки льда. Он уходил под воду настолько глубоко, насколько можно было только видеть. Круглый в поперечном сечении корпус корабля был в какой-то степени похож на лед: имея большую свою часть под водой и выступы внизу, «Сидрэгон» вполне подходил для швартовки таким способом.

 


 

Корабль плавно встал у кромки льда, заняв отличное положение. На лед бросили вторую пару швартовов. Обеспечив ходовую и усилив якорную вахту, я разрешил «увольнение на берег».
По корабельной трансляции было объявлено, что мы простоим ошвартованными не менее шести часов. Всем сходящим на «берег» приказано надеть оранжевые спасательные жилеты. Никому не разрешалось выходить в одиночку и удаляться от корабля за пределы видимости или слышимости. Вахтенные получили приказание вести строгий учет сошедших на лед людей. Матросы могли провалиться под лед: попасть в скрытую трещину или угодить в покрытую непрочным льдом снежницу. Шок, наступающий от пронизывающей холодной воды, и тяжесть намокшего теплого обмундирования могут привести к гибели несчастного, если рядом с ним не окажется товарищ, способный вовремя прийти на помощь.
Во всех отсеках корабля начались отложенные до очередного всплытия большие и малые работы по ремонту оборудования и уходу за ним. Были выключены и вновь доведены до оптимального состояния приборы, вывести из строя которые мы не осмелились бы в подводном положении. Гражданские специалисты любовно осмотрели свои драгоценные приборы обнаружения льда и сделали все необходимое для обеспечения их безотказной работы в дальнейшем. Гидроакустики открыли планктоноуловитель и извлекли оттуда образцы планктона. Писарь занялся размножением документов на копировальном аппарате. Уолдо Лайон, Уолт Уитмен и Арт Моллой собирали свои приборы и блокноты, готовясь к экскурсии на лед. На верхней палубе мы установили и включили телевизионную камеру для записи на видеоленту всех наших действий на льду. Ловкий и энергичный Фрэд Маклейрен установил перископный фотоаппарат и, вращая его, снял на пленку окружающую нас панораму. Штурман, работая вместе со старшинами своей группы, взял высоту солнца, выполнив первое из четырнадцати определений, которые предстояло делать через каждые полчаса. Аквалангисты стали выносить на верхнюю палубу необходимое имущество и облачаться в свои доспехи в радостном ожидании предстоящего первого погружения во льдах. Радисты приступили к опробованию своего нового оборудования.
Повсюду продолжалась обычная, повседневная работа. Коки готовили горячий суп и легкую закуску для возвращающихся со льда проголодавшихся матросов и заготовляли продукты для ужина. С укрепленным на планшете перечнем подлежащих проверке механизмов производили свои обычные обходы вахтенные, проверяя состояние корабля, всматриваясь в показания многочисленных измерительных приборов, чтобы убедиться в точности их отсчетов и правильности регистрации отмеченных параметров, ощупывая вспомогательные устройства, чтобы удостовериться в том, что они не перегрелись, и осматривая трюмы в поисках избыточной воды или масла, наличие которых свидетельствует об утечках. В посту энергетики и живучести вахтенные, подобно врачам, прослушивали гудение турбогенераторов и других машин, не прекращающих вырабатывать электричество и согревать; корабль, перекачивать воду и смазочные масла и удалять лишнюю влагу из воздуха. Как всегда бесшумно, атомный реактор нагревал бесконечный поток пропускаемой через него воды, отдающей затем свое тепло для выработки пара. Сейчас, когда главные турбины и винты стояли без движения, реактор расходовал мало топлива. На мостике вахтенный офицер и сигнальщик следили за положением корабля относительно льда и за находящимися на льду людьми, готовые в любой момент обрубить концы и быстро вывести подводную лодку на чистую воду, если бы этого потребовала обстановка.
С нетерпением малого ребенка собирался я на прогулку по воде, температура которой три градуса ниже нуля. Я поспешил вниз за фотоаппаратом и пригласил коммодора стать моим экскурсоводом. Он с удовольствием принял мое приглашение, и мы быстро забрались на палубу. Похоже было, что на «берегу» находилась уже половина экипажа. Матросы скакали, бегали, прыгали, потешно скользя по гладкому льду,замерзших снежниц. Мы спустились в резиновый спасательный плотик, служивший мостом между подводной лодкой и кромкой льда, перекинутым через узкое пространство воды. Подводные выступы льда касались корабля примерно в двух метрах ниже поверхности воды.
В своем обычном форменном обмундировании из синего сукна, парке *,(Парка — верхняя зимняя одежда, сшитая из оленьих шкур мехом наружу. Широко распространена у народов Крайнего Севера.) лыжной шапочке военного образца, белом свитере со стоячим воротом и тёплых сапогах на меху, я чувствовал себя весьма удобно, а огромный Робертсон в оранжевом канадском арктическом обмундировании с меховым воротником не только выглядел довольным, но и являл собой подлинный образец жителя Арктики.
Поверхность ледяного поля была неровной, зачастую оказывалась шероховатой, покрытой кристаллами старого снега, скрипевшего у нас под ногами. Длинные линии ропаков — поставленных на попа льдин высотой до двух с половиной метров — отмечали здесь направление наблюдаемых нами снизу гряд торосов, образовавшихся в результате надвигания одних ледяных полей на другие под напором ветра и течения. Эти поля ломались и торосились, приобретая невероятные углы наклона. За неделю до нашего появления здесь солнце растопило лед на поверхности и во многих местах образовались снежницы. Некоторые из них оказались довольно глубокими. На дне их чернели лунки, через которые они сообщались с океаном. Но затем снова похолодало и снежницы покрылись тонким слоем льда.
Я попробовал на вкус кристаллики льда, лежавшие живописным ковром на поверхности ледяного поля. Оказалось, что они только слегка солоноваты и вполне годились для питья, если их растопить. Соль выпадает из верхних слоев морского льда вниз, к его основанию, и отсутствует в том слое, из которого образуются совершенно пресноводные снежницы. В старые времена промышлявшие в море Баффина китобои пользовались снежницами для пополнения запасов питьевой воды.
Мы с коммодором отошли далеко от корабля. Он со знанием дела рассказывал мне о различных особенностях льда, приводя при этом наглядные примеры. Так, продолжая беседовать, мы дошли до глубокой трещины, где ледяное поле подвергалось сжатию и раскололось. Она выглядела старой и устойчивой, однако такие трещины обладают способностью быстро расходиться и сходиться, образуя или закрывая разводье размером в настоящую полынью. Обнаруженное нами «озеро», где всплыл «Сидрэгон», также образовалось из такой вот трещины, расширившейся затем до неимоверных размеров под действием, вероятно, тех необычных ветров, которые очистили ото льда пролив Барроу и большую часть пролива Викаунт-Мелвилл.
Силуэты нескольких матросов, забравшихся на гребень гряды торосов в сотне метров от кромки льда, отчетливо выделялись на общем белом фоне.
Уолт Уитмен, стоя на коленях у высверленной им лунки, осторожно брал пробы воды. Ему помогал Уолдо Лайон. Их серьезная сосредоточенность контрастировала с царившей вокруг атмосферой радостного веселья. Мы с коммодором подошли к краю полыньи.

 


 

Небольшие волны плескались над торчавшими кверху ледяными выступами у кромки льда. Темно-голубая вода и голубовато-белый лед, служили эффектным фоном для нашей темно-серой обтекаемой подводной лодки, стоявшей менее чем в трехстах метрах от нас. Внезапно до моего сознания дошло, что я, как всегда, забыл о висевшем на шее фотоаппарате, и я поспешил наверстать упущенное.
Прошло уже около часа, как мы оставили корабль. Я заметил, что аквалангисты почти готовы к погружению. Нужно было возвращаться на корабль. Нехотя мы пошли обратно. По пути коммодор повернул куда-то в сторону, а я направился к переправе и поднялся на подводную лодку. Здесь меня ожидали улыбающиеся Лью Ситон и Гленн Брюэр.
— Погружение аквалангистов следует выполнить в стороне ото льда, не заходите под лед! — сказал я. — Сфотографируйте его и ознакомьтесь с тем, как он выглядит. На сегодня этого хватит.

Какое-то мгновение Гленн выглядел слегка разочарованным, но он тут же взял себя в руки, и лицо его расплылось в добродушную улыбку. Он, вероятно, знал что я, более чем кто-нибудь другой, опасался, что они захотят уйти под лед, и понимал, что никакие доводы не могли заставить меня изменить свое решение.
Я боялся, что, как только эти люди уйдут под лед, они окажутся вне моего контроля. На «Сидрэгоне» все находилось в моем подчинении и под неусыпным моим наблюдением. Если аквалангисты окажутся в беде, то мы, конечно, постараемся вытащить их из воды, но связывающие их с нами спасательные концы легко могут безнадежно запутаться в беспорядочных нагромождениях льда.
Я вспомнил об одном погружении водолазов с ледокола в начале этого года, которое чуть было не закончилось катастрофой. Слабое нисходящее течение подхватило водолазов и унесло их на дно на глубину тридцати метров, прежде чем они догадались посмотреть на свои наручные глубиномеры.
Сейчас глубина океана под нами превышала три тысячи триста метров, и ничто, кроме сигнально-спасательного линя, не смогло бы остановить их спуск, так как сами матросы могли бы и не понять, что подвергаются опасности. Другая опасность состояла в том, что аквалангист, выпустив случайно изо рта загубник, может впасть в панику, а его напарник не сумеет вовремя оказать ему помощь.
Водолазы соскользнули в воду. Я уселся на уложенных поверх мостика защитных брусьях и, пока они плавали под водой, одним глазом следил за ними, а другим — за тем, что происходит на льду. По двое и по трое матросы разбрелись во всех направлениях. Они разглядывали лед, играли в снежки, с трудом слепленные из кристаллического снега, или откалывали большие куски льда и изучали его поразительную слоистую структуру. Низкий легкий туман поднялся, видимость улучшилась до пятнадцати миль почти во всех направлениях. Однако над самой полыньей все еще стоял туман, и мы по-прежнему не могли видеть ее подлинных размеров. Всего семь месяцев тому назад «Сидрэгон» находился в солнечном Карибском море. Как далеко мы ушли, как много повидали и узнали за это время!.. Появление водолазов на поверхности океана прервало ход моих мыслей.
— Командир, — сказал рассыльный, — вас просят в радиорубку.
Радиостанция с одной боковой полосой * (Радиопередача с одной боковой полосой частот— это специальный вид радиоработы, обе- спечивающий повышение эффективности передачи.) частот позволяла нам поддерживать прямую радиосвязь с Пентагоном и обеспечивала при этом прекрасную слышимость. Я мог докладывать о нашем местонахождении непосредственно заместителю начальника штаба военно-морских сил по вопросам операций флота и обеспечения его боевой готовности вице-адмиралу У. М. Биклею и другим начальникам. По окончании официальных разговоров мне, к моему удивлению, предложили поговорить с семьей. Я с удовольствием принял это предложение и уже через несколько минут беседовал с явно изумленными, но определенно довольными родителями, находившимися в своем доме в Вашингтоне. К сожалению, мы не смогли связаться с Калифорнией, где в этот момент находилась моя жена. Другие члены экипажа также переговорили со своими близкими.
Истекал уже седьмой час нашей стоянки на поверхности океана. Пора было отправляться в путь, если мы предполагаем и впредь идти с намеченной скоростью хода, тем более что за это время мы сделали все необходимое.
Как только все люди поднялись на борт, мы отплыли, оставив на льду швартовые стойки. Поглощая тепло солнечных лучей, эти стойки будут постепенно опускаться в лед. В конце концов там не останется никаких следов нашего пребывания, и только на дне океана на глубине нескольких тысяч метров окажутся ржавые стойки.
В тот момент, когда мы двинулись вперед с деся-тиузловой скоростью хода, желая определить размеры полыньи, видимость над ней не превышала трех миль. Пройдя немного к югу, я развернул лодку носом на север и приказал увеличить скорость хода до пятнадцати узлов. Теперь видимость улучшилась до шести миль и мы увидели по обе стороны от корабля ледяные берега «озера» в расстоянии трех миль.
Никогда еще ни одной нашей подводной лодке не удавалось развить на поверхности такой скорости хода среди паковых льдов. Забурлила у носа корабля и понеслась к ограждению рубки взбаламученная студеная вода. За кормой винты оставляли широкую кильватерную струю. В лицо стоявшим на мостике ударил резкий ветер, скорость которого была более десяти метров в секунду. Мы шли все дальше и дальше, а конца этой огромной полыньи так и не было видно. Едва шевеля посиневшими от холода губами, мы шутили по поводу ее размеров, говорили, что так и пойдем в надводном положении до самого Северного полюса.
Я с удовольствием оставил бы на мостике вместо себя кого-нибудь другого, но впереди могли оказаться низко сидящие в воде плавучие льдины. Холодный ветер пробирал до мозга костей. Скоро мне все это надоело. Мы и так доказали, что в арктическом паковом льду могут иногда встречаться огромные участки чистой воды.
Впервые подводной лодке удалось осуществить нормальное срочное погружение в полярном паке. Стремительное погружение корабля показалось нам невыразимо приятным после всех тех осторожных погружений без хода, которые нам приходилось делать на прошлой неделе. Мы ушли на предельную глубину, чтобы с помощью батитермографа * (Батитермограф — прибор-самописец для измерения и записи температуры воды на различных глубинах поверхностного слоя океана во время хода судна.) собрать сведения о температуре воды на различных уровнях, а затем снова подвсплыли на обычную глубину крейсерского подводного хода. 

 


 

Глава 20. АКВАЛАНГИСТЫ УХОДЯТ ПОД ЛЕД

Направляясь из своей каюты на завтрак в кают-компанию, я в испуге остановился, увидев двух электриков, занятых сдиранием внутренней обшивки с переборки напротив буфетной. В коридоре валялись большие облицовочные панели, через дверь офицерского гальюна просматривалось все насквозь до самого умывальника,
— Что случилось? — спросил я сонным голосом.
— Снова замыкания на корпус, командир; эта распределительная коробка пропускает влагу, — живо ответил электрик 2 класса Роберт Скейд.
С того момента как «Сидрэгон» вошел в холодные воды, мы не переставали устранять замыкания. По окончании этого похода нам легче будет убедить Главное управление кораблестроения в необходимости принять самые крайние меры для обеспечения надлежащей изоляции и вентиляции внутренних помещений подводной лодки в расчете на эксплуатацию в таких условиях.
«Если замыкания станут достаточно серьезными, они смогут вызвать пожар, — мрачно размышлял я.— Пожар на подводной лодке — это очень большая опасность». Сняв трубку, я нажал кнопку вызова вахтенного офицера.
— Как там у вас насчет сводки погоды? — сухо
спросил я.
На другом конце провода немного помедлили с ответом.
— Сыро и сильная облачность, сэр, — ответили мне не без иронии. — Мы наблюдаем торосы с осадкой до двадцати семи метров и изрядное число полыней. Видимость на экране телевизора исключительно хорошая.
Ну что ж, тогда сегодня надо дать парням полюбоваться местными «достопримечательностями». Давно уже обещал я предоставить каждому возможность посмотреть на лед снизу. Но необходимо было сначала выполнить ряд работ по утреннему расписанию, хорошо удифферентовать подводную лодку.
Два раза в сутки нужно было освобождать атомную подводную лодку от скопившихся пищевых отбросов, а также продувать сточные цистерны санитарных узлов. Эта процедура временно изменяет нейтральную плавучесть корабля и требует компенсации за счет изменения количества воды в уравнительных балластных цистернах, расположенных в носовой, кормовой и средней частях подводной лодки. Без такой компенсации корабль сможет удерживаться на заданной глубине, только имея определенную скорость хода, подобно тому, как это происходит с тяжелым самолетом, но стоит уменьшить ход, и подводная лодка начнет бесконтрольно погружаться или подвсплывать. Уменьшив ход до двенадцати узлов, вахтенный офицер поднимет корабль на глубину шестидесяти метров. На камбузе кок и его помощники повернут стопорное кольцо и откроют большую верхнюю крышку мусорного эжектора. В его вертикальную стальную трубу, доходящую до самого днища лодки, они погрузят множество похожих на хозяйственные сетки нейлоновых мешочков, наполненных пищевыми отходами, сплющенными консервными банками и другим мусором. Для тяжести в каждый мешочек добавляются грузики из металлического лома, с тем чтобы они сразу же пошли на дно. Нельзя допустить, чтобы мешочки попали под винты корабля или всплыли на поверхность чистой воды, указывая путь подводной лодки. Загрузив мусоропровод, кок задраит верхнюю крышку эжектора и откроет его нижнюю забортную крышку. В верхнюю часть трубы подается вода, и мусор выдавливается за борт. По окончании этой операции задраивается наружная крышка, вода откачивается, мусоропровод снова готов для приема отходов.
Для продувки санитарных цистерн нужно только перекрыть все подходящие к ним сточные трубы, например от душа и раковин, и направить в них сжатый воздух, который вытолкнет содержимое цистерн за борт, Для снижения созданного таким образом в цистернах повышенного давления воздух из них медленно отводится во внутренние помещения корабля через набитые древесным углем дезодорирующие фильтры.
Пока осуществлялись эти работы, я следил за телевизионным экраном. Отлично, как никогда прежде, были видны острые кромки открытых трещин. В промежутки между огромными беспорядочно нагроможденными глыбами льда проникали солнечные лучи, помогая нам отчетливо видеть форму и толщину этих льдов. Однажды мы наблюдали даже отражение от мелкой ряби на поверхности небольшой полыньи. Включив магнитофон и наведя кинокамеру на экран телевизора, мы приготовились к съемке этих неземных картин.
Как только мне доложили о завершении всех обычных утренних дел, я приказал вахтенному офицеру уменьшить ход «Сидрэгона» до семи узлов и подвсплыть на сорок пять метров. Пока он выполнял это приказание, я пристально всматривался в изображение на экране указателя айсбергов. Экран был далеко не чистым, но пронизывающий вой этого прибора был более слабым, чем тогда, когда лодка находилась вблизи айсбергов. Обстановка выглядела вполне безопасной и позволяла поднять перископ, хотя я понимал, что, подвернись подводная гряда торосов с осадкой более тридцати метров, и он будет снесен напрочь. Опять заскакало белое пятно на экране указателя айсбергов — творении Арта Рошона. Мы уменьшили скорость хода до трех узлов.

Моя рука потянулась к рукоятке привода перископа и перевела ее в положение «подъем». Бесшумно преодолевая сопротивление огромной толщи забортной воды, цилиндр перископа медленно, с трудом пополз вверх. Как только из шахты выступили рукоятки перископа, я откинул их вниз и нетерпеливо прильнул к окуляру, не дождавшись даже, пока он полностью остановится.
То, что я увидел потрясло меня настолько, что я почти физически ощутил удар. Задохнувшись от волнения и дрожа от ужаса, я отпрянул назад: сквозь прозрачную голубую полярную воду на перископ стремительно неслись гигантские голубовато-черные массы льда. Все, что я сумел сделать в таком состоянии, — это оставить перископ и корабль в прежнем положении. Темные гряды торосов неправильной формы чередовались с резко очерченными бледно-голубыми и ослепительно сверкающими белыми льдинами. Они двигались прямо на меня.
— Какова осадка льда над нами? — прохрипел я.
— Только что прошли под грядами с осадкой восемнадцать метров, — последовал спокойный ответ.
Это выглядело так, как если бы вы смотрели из комнаты на лед, проплывающий мимо со скоростью сто метров в минуту. «Мы поднялись слишком высо­ко», — подумал я, и всего меня передернуло от страха- Желая максимально поднять линию визирования, я повернул к себе правую рукоятку перископа. Впе­чатление от увиденного было такое, будто прямо на корабль катится лавина гигантских валунов. Никогда в жизни я не испытывал еще столь огромного жела­ния пригнуть голову.

 


 

— Боже мой! — воскликнул позади меня чей-то голос. Я вздрогнул и обернулся. У экрана телевизора стояла группа изумленных моряков. Но они выглядели такими беспечными, что я тут же избавился от всех своих страхов и рассмеялся.

Снова прильнув к перископу, я смотрел на устра­шающую панораму проносящихся мимо льдов. От­крывающаяся (сквозь кристально чистую воду) карти­на в ее естественных красках производила гораздо более сильное впечатление, чем черно-белое изобра­жение на экране телевизора, установленного на верх­ней палубе на расстоянии, вдвое большем ото льдов, чем объектив перископа.

Теперь нам оставалось полагаться на указатель айсбергов, который должен предупредить нас о по­явлении в нескольких сотнях метров от подводной лодки гряды торосов с большой осадкой. Когда же я смотрел через перископ прямо вперед, наши дела казались мне совсем плохими.

— Нет, это просто фантастично, взгляни-ка, Джим! — воскликнул я, обращаясь к своему стар­шему помощнику, по выражению лица которого было видно, что он подсчитывает глубину и взвешивает на­ши шансы, как это только что делал я.

Теперь мне представилась возможность посмот­реть со стороны, как только что выглядел я сам. Тело Джима судорожно дернулось и застыло, будто через него пропустили электрический ток. Он не вымолвил ни слова, только рука его лихорадочно вращала руч­ку подъема перископа.

— Что за вид, что за вид! — пробормотал он в конце концов.

— Мы подняли перископ, имея углубление сорок пять метров, и наблюдаем находящийся над нами лед, — объявил я экипажу корабля по системе обще­корабельной трансляции. — Приглашаются желающие посмотреть на эту картину, только не все сразу. Стоя­щие на вахте будут подсменены для этого. Никогда в своей жизни мы не увидим еще более захватывающего зрелища. Мы останемся на этой глубине до тех пор, пока каждый не посмотрит на эту картину.

Следующим принял перископ доктор Лайон, Меня поразило то, что его реакция на увиденное оказалась точно такой же, как и у старшего помощника.

— Разве вам не приходилось наблюдать подобные картинки прежде? — спросил я ветерана походов на «Наутилусе», «Скейте» и «Сарго».

— На «Наутилусе» и «Скейте» у нас не было ука­зателя айсбергов, а «Сарго» совершал поход в зим­ней темноте, — просто ответил он.

С глубоким удовлетворением я следил за тем, как перископ переходит из рук в руки, и чувствовал себя чем-то вроде владельца крупнейшего в мире зрелищ­ного предприятия. Тем временем Боб Доулинг полу­чил от меня разрешение сделать несколько холостых выстрелов из носовых торпедных аппаратов. Такие учебные стрельбы периодически проводились для поддержания аппаратов в порядке.

В этот момент Гленн Брюэр — невозмутимый ка­питан-лейтенант, установивший не воспетый еще ре­корд глубины подводного фотографирования для ак­валангистов,— твердо взялся за рукоятки перископа и прильнул к его окуляру. Увиденное настолько оше­ломило и поразило его, что у него отвисла челюсть. Стремясь поскорее привыкнуть к величественному виду, он начал вращать рукоятки перископа. Вдруг весь корабль завибрировал от тяжелого глухого удара.

Гленн мгновенно завалил наверх рукоятки периско­па и нажал рычаг гидравлической системы, срочно от­правляя перископ в шахту. Глаза его расширились от ужаса. Последовал второй удар. И только вид смею­щихся командира, офицеров и старшин остановил его от подачи сигнала водяной тревоги.

— Это холостые выстрелы, Гленн! — с трудом вы­говорил я некоторое время спустя. Но это сделано вовсе не для того, чтобы разыграть тебя, — добавил я. — Ты, наверно, куда-то отлучился в тот момент, ко­гда я разрешил Бобу произвести выстрелы.

Прошло немало времени, прежде чем весь экипаж корабля в составе ста двух человек получил возможность ощутить, как инстинктивно сжимаются внутрен­ности. И мне пришлось выслушать несколько шутли­вых жалоб.

— Должен сказать, командир, — заметил коммо­дор с легкой иронией в голосе, отлично копируя при этом настоящее английское произношение, -— что хо­дить под этими проклятыми айсбергами — довольно скверная штука; интересно, что еще вы придумаете для нас в следующий раз?

— Полноте, сэр! Это же поучительно! — ответил я.

— Проклятое безрассудство! — презрительно фыркнул коммодор и пошел к себе в каюту под смех всех присутствующих.

После того как все насмотрелись на подводные льды, мы снова погрузились на достаточную глубину. Я хотел произвести очередное всплытие в часы несе­ния вахты другим составом. Так как последние два раза мы всплывали в период от двенадцати до ше­стнадцати часов, теперь я решил всплыть после ше­стнадцати, поэтому в шестнадцать часов тридцать ми­нут 23 августа вахтенные приступили к поискам по­лыньи.

Когда за кормой осталась последняя темная гряда торосов, я увидел через перископ нечто очень похо­жее на наледь на ветровом стекле моего автомобиля, освещенную лучами раннего утреннего «весеннего» солнца в штате Мэн. Полынья была затянута слоем тонкого льда. Со своего командного места у эхоледо-мера переменной частоты доктор Лайон заявил, что толщина этого льда не должна превышть пятна­дцати сантиметров. Представлялась прекрасная воз­можность для съемки очередных кадров телевизион­ного фильма. Я включил видеомагнитофон телесисте­мы, чтобы записать раздающиеся в центральном по­сту голоса и шумы.

Мы медленно всплывали с нацеленной на верши­ну ограждения рубки телевизионной камерой. Мы ви­дели сейчас рубку так отчетливо, словно стояли на па­лубе всплывшего корабля. У обоих телевизионных экранов собралось множество людей. Внезапно в со­вершенно чистой недавно замерзшей воде мы уви­дели старую льдину, прямо под нее шла наша корма —непросматриваемое место корабля. «Сидрэгон» снова пошел вниз, чтобы занять более удобную для всплытия позицию- Вскоре мы убедились, что над на­ми нет больше крупных льдин. Глубиномер показы­вал, что мы на глубине восемнадцати, затем пят­надцати метров. И вот ограждение рубки эффектно, без какого-либо ощутимого толчка взламывает тон­кий лед на поверхности полыньи. Примерно в метре от ограждения рубки мгновенно образовались трещи­ны, и битый лед заколыхался на небольших волнах.

 


 

— Поразительно! — воскликнул я и плавно поднял перископ. Вблизи нас не было толстого льда, корпус подводной лодки еще не вышел из-под тонкого, дюй­мового слоя черноватого льда, усеянного, как весну­шками, белыми ледяными кристалликами. Я решил, что при наличии такого тонкого льда мы можем без риска оставить телекамеру наведенной на верхнюю палубу. При всех предыдущих всплытиях мы повора­чивали ее вперед и вниз в защищенное, походное по­ложение.

— Взгляните на экран, все идет нормально, — под­бодрил я собравшихся зрителей. — Продуть цистерны главного балласта!

Из-под воды выступила верхняя палуба, подняв на себе все ледяное покрывало. На мгновение оно за­держалось на спине корабля, затем раскололось, и битый лед с шумом и всплеском посыпался в воду и на палубу, вспыхнувшую и заигравшую в солнечных лучах, преломленных в усеявших ее осколках льда и капельках воды.

На мостике застряли куски льда толщиной около тридцати миллиметров. Лед такой толщины не пред­ставлял никакой опасности для стальной обшивки ко­рабля, он был интересен тем, что состоял из двух раз­личных слоев с разной кристаллической структурой. Такой лед мог образоваться только в результате двукратного замерзания полыньи.

Еще не успели выдуть последние остатки воды из цистерн главного балласта, как я вызвал на палубу команду легких водолазов. Здесь им представилась первая большая возможность: теперь или никогда. Трудно было бы подыскать более подходящее место для их тренировки, хотя меня по-прежнему охваты­вало большое беспокойство от сознания того, что я их посылаю под лед.

Давая разрешение начать погружение, я испыты­вал беспомощный страх командира, ставящего перед своими подчиненными трудную задачу, выполнение которой он не сможет больше контролировать и ко­торая непременно должна быть выполнена до конца. Я подумал, что такое же чувство испытывали, вероят­но, и адмиралы в Вашингтоне и Нью-Лондоне, когда они давали свое «добро» на выход в Арктику «Наути­луса», «Скейта», «Сарго» и «Сидрэгона».

Через люк носового торпедного отсека подняли на палубу четырехместный резиновый спасательный плотик оранжевого цвета, надули его и подготовили к спуску на воду. Затем на узкой палубе появились спаренные баллоны, вмещающие два с половиной ку­бических метра сжатого воздуха, ласты и, наконец, драгоценные фотоаппараты. В безопасное место (от­куда они не могли бы свалиться за борт) аккуратно положили тридцатипяти- и шестнадцатимиллиметро­вые кинокамеры и специальный фотоаппарат.

В своем резиновом костюме с изготовленным на заказ шлемом, легководолазными сапогами и трехпа­лыми рукавицами поднялся на палубу капитан-лейте­нант Гленн Брюэр. Во время нашей предыдущей сто­янки в полынье Гленн, проверяя теплоизоляционные свойства костюма, пробыл семьдесят минут в воде с температурой два градуса ниже нуля без каких-либо неприятных последствий для своего здоро­вья.

Вслед за ним появились одетые в такие же костю­мы торпедист старшина 1 класса Ирл Кроулей и мо­торист старшина 2 класса Эдвард Квик. Как хорошо мы поступили, что послали этих старшин в школу лег­ких водолазов в Ки-Уэсте, как только впервые узнали о походе в Арктику. Опыт, приобретенный ими еще до выхода в рейс при совместных плаваниях под во­дой с Тленном и на тренировках в башне в Нью-Лон­доне, где отрабатывались приемы выхода из затонув­ших подводных лодок, теперь нашел свое практиче­ское применение.

Все приготовления осуществлялись под наблюде­нием корабельного врача Лью Ситона. Он же прове­рял исправность воздушных баллонов и их регулято­ров, состояние плетеного шнура, посредством кото­рого аквалангисты связывались друг с другом, и прочих водолазных принадлежностей. У каждого аквалан­гиста был водолазный пояс с грузами, нож, наручные часы и наручный глубиномер, ласты и маска. Вот уже спущен на воду и стоит у борта резиновый плот, из него тянутся сигнально-спасательные концы, привя­занные к поясу водолазов.

Вокруг корабля образовалось небольшое про­странство темно-голубой воды со сверкающими на солнце обломками льда. За ним примерно на целую сотню метров до самого конца полыньи тянулся мер­цающий тонкий темный ледяной покров. Я рассчиты­вал, что во время гребли веслами, имевшимися на плоту, легко можно будет проломить этот лед, однако пришлось бить по льду со всей силой, чтобы он хотя бы треснул. Но если аквалангисты смогут пробить лед снизу, я разрешу им двигаться подо льдом до цели.

Лью Ситон, казалось, был удовлетворен сделанны­ми приготовлениями. Он подошел к рубке, чтобы выслушать последние наставления. Я подтвердил указа­ния, данные мной на обычном инструктаже, проведен­ном в торпедном отсеке перед выходом акваланги­стов на верхнюю палубу. Каждый аквалангист знал, что ему следует делать в конкретном случае. После их ухода под воду очень трудно будет подавать им сигналы, несмотря на простоту и ясность принятых у, легких водолазов военно-морских сил США средств сигнализации (ручного семафора и сигнализации ли­нем с корабля и обратно): от одного простого рывка, означающего «Все ли в порядке у Вас?», до крайне неприятного срочного вызова троекратным повторе­нием двух рывков: «Я запутался и нуждаюсь в помо­щи другого водолаза».

Я согласился с предложением отправить всех трех аквалангистов одновременно. Посылать всех их вме­сте, не оставляя никого в резерве, было целесообраз­нее, так как два водолаза гораздо быстрее окажут необходимую помощь своему товарищу, чем третий, оставленный наверху, которому потребуется опреде­ленное время для преодоления расстояния от кораб­ля до места происшествия. Возможность их отрыва друг от друга полностью исключалась, ибо все они были связаны «дружескими узами» в виде плетеного шнура.

 


 

Странную картину довелось нам наблюдать после спуска аквалангистов в воду. За первым пловцом, от­правившимся к точке, отстоявшей примерно на де­сять метров от корабля, остался широкий, более чем полуметровый шлейф из застрявших подо льдом бе­лых пузырьков отработанного воздуха. Внезапно из середины ледяного покрова вылетел кверху кусок льда, затем из-под воды высунулся какой-то темный предмет. Большая часть находившегося подо льдом воздуха мгновенно вырвалась наружу через образо­вавшуюся лунку.

— Бьюсь об заклад, тяжело досталось его голо­ве! — заметил я сухо.

— Нет, сэр, это его фотоаппарат, — поправил ме­ня наблюдатель. И это действительно было так. Вско­ре надо льдом появилась голова в шлеме и маске, а высунувшаяся рука развела волну. Каждый из трех аквалангистов поочередно проделал то же самое.

После этого Гленн собрал свою команду в откры­той воде у борта корабля и взял надежный пеленг на ближайшую кромку полыньи. Они нырнули один за другим и исчезли из виду; следом за ними тянулись три белых шлейфа из воздушных пузырьков, причуд­ливо растекающихся в стороны. Сначала в течение не­скольких минут оставленные ими следы шли прямо по намеченному маршруту, затем стали заметно от­клоняться в сторону, и я беспокойно заерзал на своем месте.

Пройдя чуть более половины пути до белой опра­вы полыньи, Гленн сделал остановку, пробил отвер­стие, просунул в него голову и сверил направление. Он еще не успел значительно отклониться от курса, но тем не менее внес поправку и поплыл прямо к кромке. Пузырьки воздуха дошли до края полыньи, немного растеклись в стороны и перестали появляться вновь. Мой взгляд метнулся к подручному, обеспечивавшему действия водолазов сверху. Он продолжал тра­вить линь. Аквалангисты вошли уже под кромку тя­желого льда и все больше удалялись от нее.

На палубе и мостике воцарилась полнейшая тиши­на. Мысленно каждый из нас снова представил себе эти колоссальные подводные нагромождения массивных льдов. Среди них находились сейчас наши това­рищи. Тянувшийся к ним сигнальный конец почему-то показался мне ничтожно слабым. Как можно наде­яться с его помощью извлечь из-подо льда этих креп­ких парней? А что если линь зацепится за какое-нибудь препятствие?

Я, конечно, ни единым словом не выдал своих опа­сений. Командиру приходится оставаться наедине со своим страхом. С каждой минутой становится все тяжелее и тяжелее отсчитывать время. Все больше и больше вытравляется линя. Я предупредил аквалангистов, чтобы они не уходили под паковый лед дальше чем на пятнадцать метров от кромки. Но я знал так­же и то, что им трудно определить расстояние. Без специального водолазного костюма в этой ледяной воде с температурой два градуса ниже нуля человек вообще погибнет через несколько минут. Находя­щиеся под тяжелым льдом люди практически не мо­гут рассчитывать сейчас на помощь извне, если она и потребуется им.

Взгляд мой упал на Арта Моллоя. Стоя на кор­мовой палубе, он определял высоту солнца с по­мощью теодолита. С удовлетворением отметил я, что Эл Бёркхалтер, предупрежденный, что это последнее определение местоположения корабля на ближайшие два дня пути к Северному полюсу, сделал все возмо­жное для обсервации. Когда закончится наша стоянка на поверхности и «Сидрэгон» двинется дальше, нам нужно будет постараться наверстать время, чтобы войти в график.

Уолт Уитмен занимался измерением температуры воды на различных глубинах. Он опускал в полынью свой специальный батитермограф для того, чтобы тот вычертил термоклину точнее, чем мог это сделать установленный на борту корабля прибор. Я подумал, какими бы мы были наивными людьми, если бы за­хотели обмануть этого серьезного ученого и заста­вить его опускать свой прибор рядом со сливаемой за борт теплой водой. Но Уолт слишком хорошо раз­бирался в делах подводной лодки, чтобы попасться на эту удочку.

Прямо передо мной гидроакустик Харлоу начал опорожнять свою «мухоловку». Я попросил показать мне одну из сеток планктоноуловителя, но тут же от­казался от осмотра: мельчайшие живые организмы были слишком малы, чтобы их можно было хорошо рассмотреть без достаточного увеличения.

— Эти сетки выглядят так, словно их окрасили не­задолго до того, как опустить сюда, — сказал я в не­доумении.

— Когда мы их опускали, все они были чистыми,, но я не могу с уверенностью сказать, что это такое,— ответил старший гидроакустик.

— Ладно, в холодильнике эти организмы сохра­нятся долго; такая мелочь не оставила бы даже и за­паха в супе, — заметил я и снова повернулся в сто­рону кромки пакового льда, под который ушли аква­лангисты.

Находившиеся на палубе матросы, продрогнув на ледяном ветру, дувшем со скоростью более трех мет­ров в секунду, притоптывали ногами и похлопывали рукавицами. Казалось, мы прождали целую вечность, прежде чем наступил момент подать водолазам сиг­нал о возвращении на корабль. Каждые пять минут подручный дергал за конец и принимал ответное по­дергивание. И вот наконец он подал сигнал о возвра­щении. Однако ответа не последовало. У меня пере­хватило дыхание. Еще один сигнал, и снова длинная пауза. Наконец подручный почувствовал один рывок спасательного конца: «У меня все в порядке». Онихотели остаться там!

Но я не разрешил, и сразу же из-подо льда появи­лись и повернули к кораблю три белые пузырчатые полосы.

Несколько позже, спустившись уже вниз и ожидая, когда закончатся приготовления к погружению кораб­ля, я попросил Тленна, снимавшего с себя доспехи, поделиться своими впечатлениями. Его восторг был неописуем.

— Командир, там внизу восхитительно, просто вос­хитительно! Вы не поверите этому! Нам удалось сде­лать несколько великолепных снимков1 Я уверен, что это так!

Он не переставал повторять то же самое и потом, рассказывая о подробностях своего плавания. Они, не­сомненно, добились большого успеха, и мы скоро уви­дим отчетливые фотографии последних укромных уголков в царстве тюленей и рыб, в которое вторгся человек.

 

 


 

Глава 21. НА СЕВЕРНОМ ПОЛЮСЕ

Мы совсем пали духом. Настроение испортилось —: дальше некуда. Мы устали, были голодны, раздраже­ны и даже несколько испуганы. Испуг — вот то слово, которое, несмотря на все мое самообладание, больше всего подходило для определения моей реакции на отсутствие возможностей для всплытия «Сидрэгона».

В десять часов одиннадцать минут утра 25 августа 1960 года мы поздравили друг друга с достижением Северного полюса четвертой американской атомной подводной лодкой и с тем, что мы находились на ней. В тот момент мы еще не придали должного значения тому, что за последние восемь часов хода только одна полынья, да и она была небольшого размера, разрывала лежащий над нами сплошной покров из тяжелого льда, имеющего местами осадку до двадца­ти четырех метров. Классическая для Северного по­люса отметка глубины 4151 метр подо льдом толщиной от двух с половиной до четырех с половиной метров служила еще одним доказательством нашего точного выхода на эту точку. Но проходили минуты и часы, и все яснее становилось, что мы попали в беду.

Мы начали методический поиск полыньи шириной девяносто метров в районе Северного полюса. В одиннадцать двадцать мы увидели трехсотметровое разводье. Веря еще в то, что счастье продолжает улыбаться нам, штурманская группа по съемке полы­ней подготовилась к выполнению поворота Вильям-сона. Когда уже подводная лодка подвсплыла на глу­бину сорока пяти метров и до полыньи оставалось несколько сот метров, я поднял перископ. Бледно-зе­леная вода оказалась здесь мутноватой. Теперь, ког­да хребет Ломоносова остался за кормой, отмечалось определенное сходство ее с водами Атлантического океана.

Вот, судя по прокладке, перископ прошел под тем местом, где мы только что видели разводье, но все, что я увидел сейчас, — это отдельные трещины в не­скольких местах. Шесть раз медленно прошли мы взад и вперед под этим местом, и каждый раз я вра­щал перископ во все стороны в поисках участка чи­стой воды. Здесь были разводья шириной менее пятидесяти метров и не было ни одной большой по­лыньи— это подтверждали также и показания наруж­ного экспонометра и объектива телекамеры. Для вращения перископа на такой большой глубине тре­бовались весьма значительные физические усилия, так как во избежание подтекания давящей с ужасной си­лой забортной воды подшипники, на которых уста­новлен и вращается цилиндр перископа, сильно уплотнены, а это уплотнение отнюдь не рассчитано на вращение трубы на столь большой глубине.

Наконец нам показалось, что мы нашли подходя­щее место для всплытия: узкое разводье, покрытое льдом метровой толщины. Я застопорил ход трехты-сячетонного «Сидрэгона» до полной остановки; об этом свидетельствовала неподвижно висевшая у са­мого перископа медуза величиной с апельсин. К пол­ному своему разочарованию, я увидел, что над нами происходит подвижка льда: выбранный нами ровный, светлый участок сравнительно тонкого льда сносило к правому борту. Дав малый ход вперед одной ма­шине и малый назад другой, мы постепенно развер­нули нос лодки вправо. Этому в известной мере со­действовала и перекладка руля право на борт. Логану Мэлону пришлось откачать балласт, так как мы начали медленно проваливаться под действием разворота. Но зато корабль снова стал услужливо подходить под светлое пятно. Прежде чем он успел приобрести инерцию, я на мгновение дал машинам задний ход и переложил руль влево, а затем приказал застопо­рить машины. Теперь корабль не имел хода, но снова подвсплывал с пятидесяти семи на сорок пять метров.

— Подвсплыть со скоростью семи с половиной метров в минуту! — приказал я.

Логан стал откачивать балласт за борт, но подвод­ная лодка долго не поднималась, и я был вынужден отменить этот приказ и еще раз развернуть ее. Вода снова ринулась в цистерны, в центральный пост со свистом ворвался выдавленный ею воздух. Прежде чем мы снова оказались под тонким льдом, прошло еще полчаса изнурительной работы, понадобившейся для выполнения этого маневра.

Наконец «Сидрэгон» пошел наверх. Казалось, что корабль занимает сейчас наиболее выгодную по­зицию.

— Вышел из строя эхоледомер, — доложил вдруг Джим.

Я обернулся и посмотрел на прибор: сломалось перо самописца.

— Удерживай корабль на этом месте, Логан! Бы­стро сменить перо!—скомандовал я, рассматривая в перископ окружающие нас со всех сторон глубокие массивные гряды сине-черного льда. Без эхоледо-мера с его датчиками, расположенными на верхней палубе, мы не сможем узнать толщину льда. Всплы­тие в таких условиях равносильно безумству.

Прошло всего несколько минут, но мне снова при­шлось дать ход машинам в попытке удержать корабль на выгодной позиции. Как я ни старался, мне не уда­лось сделать это. К тому моменту, когда снова зара­ботал эхоледомер, мы уже потеряли из виду светлое пятно и оказались под темным неровным покровом. Я вывел корабль из-под ледяного гребня, который прошел в каких-нибудь пяти метрах над перископом, и мы снова легли в поворот Вильямсона, стремясь поскорее отыскать участок тонкого льда. Но нам не удалось обнаружить его с первого захода. В полном расстройстве беспомощно смотрел я на группу по съемке полыней. Давно прошло уже время завтрака, всем нам требовалась передышка.

— Группе по съемке полыней разойтись! — прика­зал я. — Сначала мы позавтракаем, а потом попыта­емся еще раз.

 


 

После завтрака мы снова приступили к работе. На протяжении трех часов мы безуспешно изучали мел­кие разводья, разглядывая их в перископ и измеряя с помощью эхоледомера и других приборов. Все на­ши усилия оказались тщетными, найти другую по­лынью нам не удалось. Возложив продолжение поисков на вахтенного офицера, я опять распустил группу по съемке полыней и отправился отдыхать. Руки, плечи и спина болели от усталости. А тут еще появилось новое ощущение: внутренне я почувство­вал что-то неладное. Произойди теперь у нас какая-нибудь авария... Нахлынувшие мрачные мысли еще больше портили и без того плохое настроение. Я на­правился в кают-компанию, где веселая оживленная беседа помогла мне несколько успокоиться. Скоро я тоже смеялся вместе со всеми над новым пересказом истории о том, как сконфузился Боб Доулинг, когда ему сообщили, что по пирсу в Сент-Томасе разгули­вает в шортах его знакомая, спрашивая о своем «Бобби» у работающих на верхней палубе и строящих ей глазки матросов.

В шестнадцать часов, продолжая поиски полыньи, мы оказались под разводьем шириной сто пятьдесят метров, затянутым метровым льдом. Поверхность разводья выглядела совершенно ровной, и мы стали всплывать. Сначала все шло хорошо, но как раз перед тем, когда рубка должна была уже удариться о лед, эхоледомер внезапно показал, что этот ледяной по­кров гораздо толще, чем мы думали. С легким толч­ком корабль остановился и отскочил вниз примерно на полметра, оказавшись, к моему огорчению, подо льдом толщиной три с половиной метра. Что же про­изошло? Теперь в центре нашего внимания оказались Уолдо Лайон и Арт Рошон. Мы забросали их вопро­сами по поводу случившегося, желая выяснить их точ­ку зрения.

Трудно было объяснить, почему приборы непра­вильно показали толщину льда; но так или иначе эти показания теперь были нам бесполезны — все равно мы не могли здесь пробиться. Логан открыл клапаны балластных цистерн, и тонны забортной воды рину­лись в них. «Сидрэгон» пошел вниз, чтобы снова по­пытаться всплыть в другом месте.

Я размышлял над тем, что мы целиком зависим от работы атомной энергетической установки кораб­ля, избавляющей нас от необходимости всплывать для проветривания.

Некоторое время спустя мы обнаружили еще один участок сравнительно тонкого льда: толщина его колебалась, вероятно, от шестидесяти до девяноста сантиметров. Теперь все мы более осторожно отнес­лись к показаниям приборов. Снова мы почувствова­ли легкий толчок: толщина льда в действительности оказалась равной двумстам десяти сантиметрам. Та­кой лед наша лодка не могла пробить. До двадцати часов сорока минут рыскали мы взад и вперед, но так и не смогли найти подходящего для всплытия места. Теперь я беспокоился уже о наших семьях. Давно про­шло время, намеченное для пресс-конференции. Что, если о ней сообщено в печати? Подходило уже время и для передачи очередного донесения оперативным начальникам.

— Давай поищем полынью на противоположной стороне, Эл. Дай мне курс для выхода на другую сто­рону полюса, — сказал я штурману.

И вскоре мы уже входили в восточное полушарие нашей планеты.

В двадцать два часа двадцать минут, затратив на поиски двенадцать часов девять минут, мы купались наконец в ярких лучах солнца, всплыв в двенадцати милях от полюса посреди прекрасной полыньи шириной двадцать и длиной триста шестьдесят метров, затянутой пятисантиметровым слоем льда.

Первое, о чем я подумал, — это о бейсболе. Вызов, с которым я обратился к команде от лица офицеров и главных старшин, был встречен с добро­душным недоверием. Я еще раз повторил по обще­корабельной трансляции свой вызов, подчеркнув, что знания и мастерство старших одержат верх над мо­лодостью и неопытностью младших по званию. Но до кромки толстого льда оставалось еще добрых пять­десят метров тонкого льда. Если пробивать его лег­кими веслами резиновых шлюпок, то на это уйдет уйма времени. Тогда я пригласил на мостик своего канадского консультанта.

— Коммодор, я полагаю, что мы сможем взло­мать этот лед, не повредив обтекателя гидролокатора, если будем равномерно давить на него. Что вы ду­маете на этот счет? — спросил я его.

— Думаю, что сможем, но сначала разрешите мне спуститься и понаблюдать за носом вместо вас, — попросил он и направился к носу.

Когда я снова оглянулся, то увидел коммодора канадских военно-морских сил О. Робертсона— воен­но-морского атташе Канады в США — распластав­шимся на верхней палубе, свесившим голову за борт над форштевнем лодки. Теперь меня вела опытная рука. Приказав включить гребные электродвигатели, я осторожно тронул корабль с места. К радости всех находившихся на палубе, лед начал ломаться.

И вот тут-то начались срочные вызовы в радио­рубку. Какой-то адмирал желал переговорить со мной по радиотелефону. Взглянув на стоявших на палубе замерзших людей, которые ждали, пока корабль ош­вартуется, после чего они освободятся и пойдут играть на лед, я попросил радистов передать мои из­винения адмиралу и сказать, что я скоро спущусь вниз.

 


 

Корабль продолжал медленно продвигаться к гра­нице полыньи, вздымая огромные пласты льда, кото­рые с шумом трескались и рассыпались на множество осколков. Матросы подхватывали мелкие кусочки льда и бросали их плашмя на замерзшую поверхность полыньи, по которой они плавно скользили добрую сотню метров, прежде чем остановиться.

Из радиорубки запросили, не может ли подойти к радиотелефону старший помощник, но он был на палубе и следил за приготовлениями к осуществле­нию обширной программы мероприятий на Северном полюсе. Наконец старшие начальники пожелали уз­нать, не сможет ли подойти к микрофону хотя бы кто-нибудь из офицеров. Тогда наш выбор пал на Гленна Брюэра. Ему мы поручили вести разговоры до тех пор, пока не освободятся штатные офицеры корабля.

Вскоре мы оказались в тридцати метрах от края полыньи, причем лед раскололся так, что между но­сом корабля и кромкой тяжелого льда образовалась полоса чистой воды. Однако хорошего места для швартовки не было: наша корма была слишком уяз­вима, чтобы швартоваться лагом в круглой полынье. Кораблю предстояло стоять в полной готовности, с полной ходовой вахтой. Но только в отдельных слу­чаях вахтенным потребуется запускать двигатели для того, чтобы удержать подводную лодку в нужном по­ложении при скорости ветра восемь с половиной метров в секунду. Направление ветра было уникаль­ным: он дул на север по двухсотсемидесятому мери­диану. На самом же деле любой ветер здесь — юж­ный. Температура воздуха была порядка двух-трех градусов ниже нуля.

Коммодор собрался теперь перейти в резиновую спасательную шлюпку и высадиться на лед, чтобы вы­брать там и разметить поле для игры в бейсбол.

Передав вахту на мостике Джиму Стронгу, я по­спешил в радиорубку. К своему удивлению, я обна­ружил, что Эл Бёркхалтер разговаривает с нашим новым начальством из Пирл-Харбора — командую­щим Тихоокеанским флотом адмиралом Хопвудом. С некоторым смущением взяв трубку, я выслушал его приветствие. Старший радист Эванс шепотом со­общил мне, что в тот момент, когда он соединился с Пирл-Харбором, оттуда велся разговор с базой Мак-Мёрдо в Антарктиде. Адмирал.с гордостью говорил мне о своем огромном округе, раскинувшемся от по­люса до полюса.

Следующим «на проводе» был Вашингтон с его пресс-конференцией. Отвечая на вопросы ведущих программу, я не скрывал своего возбуждения и ра­дости в связи с выходом на эту точку земного шара, но старался не показать им то облегчение, которое я испытал, оказавшись на поверхности океана после столь долгих поисков полыньи.

Пока я беседовал с вашингтонским начальством, на корабле началось проведение важной лотереи; призом для ее победителей будет разговор с семь­ей после окончания официальных докладов. Чистота доходящих до нас по радиотелефону голосов была просто поразительной, и в Вашингтоне мой голос зву­чал столь же громко и отчетливо. Несмотря на это, я очень хотел поскорее выбраться из радиорубки и подняться наверх, что я и сделал, как только закон­чил доклады. Как сказал потом Джим Стронг, мы резвились на льду как свора щенков, впервые выве­денных на загородную прогулку.

При выходе на лед мне была устроена импрови­зированная торжественная встреча: четыре полевых игрока отдали мне честь, подняв бейсбольные биты и весла от спасательной шлюпки. Подозреваю, что такое приветствие подстроил Гленн Брюэр, вездесу­щий объектив которого был нацелен на эту сцену. Робертсона я застал за очень нелегким занятием — подыскиванием поля для бейсбола. Мы с трудом пе­редвигались по припорошенной белыми скрипящими кристаллами льда скользкой поверхности, обходя то­росы, трещины и замерзшие снежницы. Выбор ком­модора показался мне вполне подходящим, и через несколько минут начался первый в истории бейсбола матч на Северном полюсе. Во главе офицерской команды стал Винс Леги, команду матросов возгла­вил гидроакустик Коники. Странно, но я не чувство­вал больше ни малейшей усталости.

Бейсбол - он и в Арктике - бейсбол...

Яркое арктическое солнце отражалось от осле­пительно сверкавшего белого бейсбольного поля. Мяч, взмыв вверх высокой «свечкой», летел через внутреннее поле прямо на меня. Следя за мячом, я побежал, спотыкаясь, по неровной поверхности льда. Моя рука потянулась уже вперед, чтобы схватить мяч, но вдруг я потерял равновесие и полетел, тя­жело заскользив на спине по гладкой поверхности замерзшей снежницы. Раздался громкий взрыв сме­ха: игроки и зрители от души смеялись над тем, как я пытался добраться до мяча в своем тяжелом дож­девике. А в это время благодаря моей ошибке стар­шина 3 класса Кейт Суортвут — техник по ремонту, приборов управления огнем — легко перебежал из третьей базы в базу дома.

 


 

Просто не верилось, что мы и в самом деле на­ходимся на замерзшей вершине земного шара!

На поле продолжалась игра. Выигрыш очка той или иной командой сопровождался веселыми шутками и радостными криками болельщиков. В игре могли принять участие все желающие, ибо игравшие без перчаток сторожа баз часто падали, а игроки пере­хватывали мяч вместо того, чтобы быть осаленными,; так как водящий то и дело терял опору под собой. В адрес судьи — старшины медико-санитарной служ­бы Джарвиса — сыпались то одобрительные, то не­годующие реплики. Замены производились так часто, что совершенно нельзя было понять, кто и в каком порядке должен производить удар по мячу. Матч начался незадолго до полуночи и закончился только в три тридцать утра, когда с корабля раздался громо­гласный, усиленный мегафоном клич, призывающий свободных от вахты матросов вернуться на борт для смены вахтенных. Со счетом 13:10 победили мат­росы.

Переведя дух, я огляделся вокруг в поисках «спасшейся» команды Лью Ситона *.(См. главу 6, в которой излагается разговор между командиром подводной лодки и кора­бельным врачом Лью Ситоном. Речь идет об от­работке мероприятий по спасению людей, кото­рым удалось бы выйти из подводной лодки в случае ее гибели во льдах.)В некотором от­далении от меня, на стоявшей торчком льдине, оди­ноко сидел торпедист старшина 2 класса Айра Рого­вин, рядом с ним полоскался на ветру звездно-поло­сатый флаг, от невидимого костра медленно расте­кался приятный аромат аппетитной стряпни. Наша «спасшаяся» команда деловито обживалась в Арктике, отрабатывая мероприятия по спасению в случае бед­ствия. Пока я осматривался, у кромки ледяного поля появился со своей портативной рацией капитан-лей­тенант Фред Маклейрен, сделавший очередной, еже­часный доклад на корабль.

Ко мне подошел коммодор, и мы вместе направи­лись инспектировать лагерь «спасшейся» команды. Для этого нам пришлось совершить почти полукило­метровый опасный переход, так как в двух местах по­требовалось переправиться через трещины шириной от двух до двух с половиной метров. Стоило бы од­ному из нас поскользнуться, и мы оба барахтались бы в своей тяжелой одежде в ледяной зеленоватой воде. Нам удалось прыгнуть на отколотую глыбу тяжелого льда, угрожающе закачавшуюся под нашей тяжестью. Эта глыба служила чем-то вроде промежуточного барьера посреди трещины. Команда «спасшихся» со­бралась в составе девяти человек. Они выслали на­встречу нам матроса, который помог нам перебраться через вторую трещину. Эта команда намеренно уеди­нилась от остальных членов экипажа, чтобы провести свои учения в наиболее близкой к действительности обстановке, требующей преодоления трещин, слишком широких для того, чтобы их можно было перепрыг­нуть.

За ропаком — отдельно стоящей под углом сорок пять градусов льдиной толщиной четыре с половиной метра — я увидел группу бродяг, сидевших вокруг не­большого костра. Пламя от горящего в банке дизель­ного топлива, над которым висел котелок с закипаю­щим супом, распространяло чадящий черный дым. Сидя у этого импровизированного костра, матросы ожесточенно резались в карты. В выдолбленном во льду метровом углублении стояла койка; на ней, удоб­но развалившись, лежал торпедист старшина 3 класса Джеймс Бейрд.

— Командир, видели ли вы следы белого медве­дя?— нетерпеливо спросил меня старшина штурман­ской группы Робертс.

— Нет, пойдемте посмотрим, — живо ответил я, так как его вопрос показался мне вполне серьезным да кроме того, очень хотелось обнаружить признаки жизни на поверхности океана, чтобы рассказать о них потом доктору Стефансону.

И действительно, в пятидесяти метрах от лагеря на поверхности льда были какие-то углубления, которые можно было принять за следы медведя. Скоро вместе с коммодором мы направились обратно на ко­рабль.

Каждый из нас задолго до этого дня наметил, что ему следует сделать на Северном полюсе. Я поднял на гафеле и сфотографировал развевающийся на по­люсе двухзвездный вымпел командующего подводны­ми силами Тихоокеанского флота США контр-адмира­ла Роя Бенсона. Не пройдет и нескольких недель, как «Сидрэгон» станет его флагманским кораблем. Затем на гафеле подняли большой вымпел, на котором стоя­ла цифра, обозначающая пройденное кораблем рас­стояние в милях, и стрелу.

В течение сорока минут аквалангисты плавали под водой и еще раз ходили под лед, но здесь между, тонким ледяным покровом и толщей соленой воды оказался слой пресной воды, ухудшивший видимость из-за различных индексов рефракции этих слоев. Зе­леная соленая вода по своему оттенку была темнее той, что мы видели раньше. В ней было очень много планктона и органического материала, не позволивше­го сделать хорошие фотографии.

Я сильно устал и решил пойти немного поспать. Но, придя в каюту, я обнаружил огромную стопку писем, которые нужно было подписать на Северном полюсе. Мы отправили несколько сот писем, в том числе пре­зиденту США, королеве Великобритании как верхов­ной правительнице Канады и госпоже Джордж Стил — моей жене. Покончив с этим, я смог наконец пова­литься на койку.

Но вот все работы и развлечения подошли к концу. Матросы закончили гашение специальным кора­бельным штемпелем более шестнадцати тысяч почто­вых марок, полученных нами в Портсмуте от филате­листов, и своих собственных. Уитмен и Моллой про­должили свои выходы на лед, брали там различные пробы и выполняли необходимые измерения. На про­тяжении нескольких недель, предшествовавших наше­му прибытию, здесь устойчиво держались минусовые температуры, о чем свидетельствовал ровный девяти­сантиметровый слой льда в замерзших полыньях. Определившись, штурман подтвердил, что инерциальная навигационная система точно вывела нас на Северный полюс, оправдав наши самые смелые ожи­дания.

Шумная ватага возбужденных матросов помогла вылезти из резинового спасательного плотика и под­няться на подводную лодку полной улыбающейся фи­гуре в красном одеянии. Это Дед Мороз пришел приветствовать нас в своих владениях. Своей разма­шистой походкой, голосом и телосложением он очень напоминал нашего котельного машиниста Уильяма Дорра. Под одобрительные возгласы и крики Дед Мо­роз любезно согласился позировать фотографам и обещал принести нашим детям самые дорогие, какие только можно представить себе, рождественские подарки.

 


 

Глава 22. НЕОЖИДАННЫЕ ТРЕВОЛНЕНИЯ. МЫ БЛИЗКИ К ТРАГЕДИИ

Прежде чем спуститься в центральный пост и скомандовать погружение, я бросил последний взгляд на остающихся на льду фотографов. В этот момент я определенно испытывал какое-то смутное предчув­ствие беды. На льду с наведенными фотоаппаратами стояли Гленн Брюэр, корабельный врач Лью Ситон и гидроакустик 2 класса Хаммон. Им предстояло сфото­графировать погружение корабля и, самое главное, момент, когда мы будем пробивать лед ограждением рубки при повторном нашем всплытии для принятия их обратно на борт. Тем самым я рассчитывал собрать фактический материал о технике взламывания ледя­ного покрова снизу.

Маневр обещал быть довольно простым. Все, что требовалось от нас, — это погрузиться на глубину со­рока пяти метров, развернуть подводную лодку влево, пройти немного вперед вдоль длинной оси полыньи и всплыть, пробив лед примерно в ста двадцати метрах от края старой проруби. Гленн точно знал, в каком месте мы всплывем, и поэтому их аппараты будут за­ранее нацелены на этот участок полыньи.

Прозвучал второй сигнал погружения, и одновре­менно с ним сдвинулась с места стрелка глубиномера, а наши уши заложило от шума врывающейся в ци­стерны воды и вытесняемого оттуда воздуха. Как толь­ко мы погрузились, Логан сразу же приступил к отка­чиванию балласта за борт, стремясь удержать корабль на заданной глубине. Но на этот раз подводная лод­ка оказалась, видимо, тяжелее, чем обычно. Она про­шла отметку сорок пять метров и продолжала погру­жаться дальше. Когда мы прошли и шестидесятимет­ровую отметку, я опустил перископ, чтобы не подвергать перегрузкам гидравлическую систему, и нетерпеливо взглянул на Логана: он делал все воз­можное для того, чтобы прекратить погружение. На­конец удалось затормозить погружение корабля, и он остановился на глубине семидесяти одного метра, где мы провисели несколько минут, прежде чем снова на­чали медленно всплывать.

Переложив руль лево на борт и работая левой ма­шиной малым назад и правой малым вперед, я начал разворачивать корабль влево. Как только мы вышли на глубину сорока пяти метров, я поднял перископ. Едва медузы поплыли к корме, как я тут же застопорил пра­вую машину, чтобы прекратить наше движение относи­тельно медуз и остаться в центре полыньи. Но вдруг я увидел справа темную неровную ледяную стену — границу полыньи. Она была совсем близко от нас!

— Нас снесло, Джим! — взволнованно воскликнул я. — Кромка рядом с нами по правому борту! Мне

нужно развернуть корабль еще больше влево, чтобы отвести его от кромки!

— Прокладка показывает, что мы все еще в цент­ре полыньи, — ответил Джим.

Но мы оба знали, что при таком незначительном маневре корабля от прокладки очень мало толку и что обстановка в данном случае определяется дрей­фом льда под влиянием ветра.

— Толщина льда над номером один двести сорок сантиметром, — доложил вахтенный у эхоледомера.

Это означало, что нос подводной лодки уже вошел под кромку тяжелого льда!

Я ускорил разворот, и нос корабля вышел из-подо льда, но вдоль всего правого борта просматривалась ледяная стена и темные нагромождения торосов позади нее. С левого борта была чистая вода.

— Указатель полыней показывает лед прямо по курсу, у самого носа, командир! — закричал Джим с нескрываемой тревогой в голосе.

На мгновение я оцепенел от ужаса.

— Мы медленно погружаемся, командир! Я отка­чиваю балласт!—доложил Логан.

Оторвавшись от перископа и бросив взгляд на глу­биномер, я увидел, что его стрелка подползает к пя­тидесяти четырем метрам: сильный разворот корабля нарушил его плавучесть и он стал погружаться. Я сто­ял перед альтернативой: либо я замедлю разворот, ли­бо потеряю контроль над глубиной погружения.

Еще не успев принять никакого решения, я увидел впереди подводной лодки лед в виде толстой черной линии огромных волн на горизонте. Мы шли под него самым малым ходом.

— Правая стоп! Левая средний назад! — крикнул я, стремясь погасить инерцию.

— Толщина льда над номером четыре и пять от трехсот до трехсот шестидесяти сантиметров.

— Джим, проверь как следует прокладку. Я бо­юсь, что мы потеряем полынью, — сказал я сдавлен­ным голосом.

Это был форменный кошмар.

Лицо Джима побелело от ужаса. Мы оба слишком хорошо помнили о вчерашнем провале нашей попыт­ки снова отыскать полынью. Оставшиеся наверху наши три товарища окажутся приговоренными к смерти, если только нам не удастся снова всплыть здесь. Все находившиеся в центральном посту оцепенели от ужа­са, видя, что я продолжаю проигрывать в борьбе со стихией.

Я не отважился еще на одну попытку повернуть ко­рабль на обратный курс и погрузиться глубже, так как она могла повлечь за собой потерю контроля за глубиной погружения и столкновение с одним из мно­гочисленных ледяных утесов, который оказался бы не­замеченным у самого корабля, или уход на такую глу­бину, где нельзя держать перископ поднятым. Все бли­же и ближе подходила к нам чернеющая впереди ледяная стена, хотя в результате разворота корабль двигался теперь по инерции самым малым задним хо­дом. Вот стенка поравнялась с ограждением рубки и прошла над перископом.

— Обе машины стоп! Прямо руль! Обе средний вперед! — приказал я охрипшим голосом; пот градом катился по моему лицу и спине.

— Джим, нам нужно сделать поворот Вильямсона и вернуться сюда.

Я закрыл глаза. Как опрометчиво и безрассудно поступил я, оставив людей на льду!

Там, наверху, Гленн Брюэр и его спутники быстро сфотографировали погружение корабля и, как только мы исчезли под водой, повернули треногу в новое положение и приготовились для съемки всплывающей подводной лодки. Оказавшись без дела, они впервые осознали свое полное одиночество в этих окружаю­щих их со всех сторон белых пустынях. Нависшие над ними кучевые и слоистые облака опустились до полу­тора тысяч метров. Солнце скрылось, и на горизонте, в той его части, откуда дул ветер, появились и стали угрожающе расти темные штормовые облака.

 


 

Внезапно послышался громкий свист гидролокато­ра «Сидрэгона». Услышав этот неожиданно прорвав­шийся наружу сквозь толщу воды и льда звук, люди радостно улыбнулись друг другу. Свист становился все сильнее и приближался к тому месту, где они стояли. Но вот, к их ужасу, им показалось, что он прошел у них под ногами и стал удаляться. Улыбки медленно сошли с их лиц. Все слабее и слабее становился доно­сившийся свист. И вот он исчез совсем.

Страшная гнетущая тишина воцарилась вокруг этих трех людей. Ветер слегка усилился, пошел дождь со снегом. Каждый из них знал, что грозит ему, каждый из них видел, как трудно бывает отыскать полынью. Шло время, объективы кино- и фотоаппаратов стали покрываться наледью, несмотря на все усилия не до­пустить этого. Под одежду стал заползать холод, и они принялись в самых прозаических тонах обсуж­дать создавшееся положение и решать, не стоит ли им пойти в спасательный лагерь и развести огонь из оставшегося топлива. Там было брошено, кроме того, несколько запасных банок консервов.

Тем временем, идя на глубине сорока пяти метров, «Сидрэгон» описывал большую дугу в полумиле от них. На корабле воцарилась гнетущая тишина, слыша­лись только лаконичные доклады да шумы гидро­локаторов и эхоледомеров. Зная, что на карту постав­лена жизнь его товарищей, каждый старался как мож­но лучше сделать все от него зависящее для надежно­го управления кораблем и точной прокладки курса. Стоило мне только подумать о семьях попавших в беду людей и о том, как я буду смотреть им в глаза, у меня появлялось такое ощущение, будто на меня давит многотонная тяжесть.

Развернув корабль на обратный курс, мы присталь­но вглядывались в экран указателя полыней в на­дежде увидеть какое-нибудь разводье. Скоро нам уда­лось обнаружить два не очень надежных просвета, по одному с каждой стороны носа подводной лодки. Ка­ким-то чудом я догадался, что нам следует повернуть к правому разводью.

Через перископ мне было видно, что по мерс нашего продвижения впереди светлело гораздо бы­стрее, чем обычно. Если это не та полынья, что требо­валась нам, то придется снова искать ее. А что, если она начнет закрываться? Теперь дорога каждая минута.

Штурманской группе по съемке полыней едва хва­тило времени для нанесения на карту кромки льда. Как только корма оказалась чистой от пакового льда, я приказал всплывать. В спешке я не смог погасить инерцию переднего хода. С громким треском удари­лись мы о десятисантиметровый ледяной покров. Я от­четливо слышал, как колется лед над нами, пока мы очень медленно выходили из-под него. Подняв пери­скоп, я увидел самую прекрасную картину за все вре­мя нашего плавания: три одиноких человека стояли у, треноги с киносъемочной камерой.

Простояв пятнадцать минут в безмолвии, они снова услышали сначала слабое, а затем все нарастающее и усиливающееся посвистывание. К их беспредельной радости, им показалось, что корабль идет прямо на полынью. В тот момент, когда мы пробивались сквозь лед, никто не вспомнил о бездействующих фотоаппа­ратах— ни на льду, ни на корабле.

Насколько близки мы были к несчастью, нам стало еще яснее через три часа. Для проверки специального оборудования мы погрузились и отошли на одну милю от полыньи, затем вернулись и попытались найти ее. Затратив битых два часа на безуспешные поиски ее, мы так и ушли ни с чем. Наконец мы нашли полынью и всплыли. Фотоаппарат запечатлел радостный момент:«Сидрэгон» готовится забрать фотографов на борт.

Обратно «Сидрэгон» направился точно через Се­верный полюс. В семнадцать часов двадцать восемь минут мы вторично прошли под полюсом и двинулись на юг к Берингову проливу. По особому радостно и приветливо смотрели мы за обедом на своих чуть было не покинутых на льду товарищей.

На следующий день после полудня мы приступили к ставшей теперь привычной процедуре всплытия в трехсотметровой полынье. Но едва успели мы подойти к разводью, как в нижний ярус турбинного отсека хлы­нул поток горячей воды, бившей фонтаном из главно­го циркуляционного насоса. Младшему лейтенанту Биллу Бладуорту удалось тут же перекрыть нужный вентиль и прекратить поступление воды из лопнувшего уплотнения вала насоса, но в результате этого ровно вдвое сократилась мощность корабельной установки. Наше счастье, что авария произошла на небольшой глубине. Случись это на больших глубинах, в подвод­ную лодку попало бы гораздо больше воды, что уве­личило бы опасность возникновения пожара.

На подходе к полынье мне представилась возмож­ность полюбоваться «пейзажем»: я увидел в перископ, что с нижней поверхности пакового льда свисает тем­ная масса какого-то вещества, по форме напоминаю­щая копну сена, поднятую на вилах и поднесенную к нижней поверхности пакового льда. Похожий на по­лосы грязи неизвестный материал мы видели также на поверхности льда и внутри него. Спустившись на лед, аквалангисты обнаружили, что это были морозо­стойкие водорсли, на ощупь похожие, по их словам, на овсяную кашу. 3 арктическом паковом льду не бы­ло, вероятно, ни одного места, полностью лишенного каких-либо форм жизни.

Шесть часов сорок четыре минуты напряженной работы потребовалось для полной замены вышед­шего из строя сальника насоса. Мастер — главный старшина Уильямс и его машинисты разобрали узлы многих механизмов и убрали стоявшие на пути к на­сосу инструментальные ящики, установили цепные та­ли, произвели разборку тяжелого насоса, заменили сальник и заново собрали и поставили на место все разобранные узлы.

Следующие пять дней незаметно пролетели за вы­полнением бесконечного ряда работ и заданий. Ко­рабль по-прежнему шел над участками океанского дна, не обследованного до сих пор другими подводны­ми лодками. В воскресенье 28 августа меня разбуди­ли спозаранку, чтобы я смог посмотреть на подвод­ный хребет, возвышающийся на тысячу двести метров над окружающим его дном океана, но остававшийся еще в тысяче восьмистах метрах ниже нас.

Пора было приниматься за составление разведы­вательного донесения и довести его до текущего мо­мента. Когда я поставлю последнюю точку, это будет документ толщиной в добрых пять сантиметров. Каж­дому офицеру был поручен определенный участок ра­боты, соответствующий роду его занятий, все они вно­сили свой вклад в составление этого важнейшего от­чета. Ричарду Кейрону — нашему старшему писарю — предстояло перепечатать весь отчет на пишущей машинке сначала в черновике, затем начисто, чтобы его можно было размножить сразу же по прибытии в Пирл-Харбор. И надо же так случиться, что его элек­трическая пишущая машинка вышла из строя именно теперь. Я застал Кейрона в корабельной мастерской почти в слезах от расстройства и гнева: перед ним лежали различные запасные детали, но нужных среди них не оказалось. Тут же я приказал командиру элек­тромеханической боевой части помочь писарю. Мото­ристы Уолтон и Уолдрон выточили на токарном станке тончайшие детали и спаяли их твердым припаем. Пишу­щая машинка проработает теперь несколько дней, за­тем снова выйдет из строя и снова заставит страдать главного старшину Кейрона. Бесконечными часами он просиживал за машинкой, поднимая вручную каретку на верхний регистр для печатания прописных букв.

Лью Ситон проводил всех нас вниз, чтобы в по­следний раз записать на магнитофон наши интервью для серии радиопередач по стране. Его излюбленным местом на корабле была изолированная гидроакусти­ческая рубка, где он мог спокойно работать, пока под­водная лодка стояла на поверхности. В эти дни мы по­лучили по радио огромное число заявок на интервью о бейсбольном матче на Северном полюсе и согласи­лись дать их. Американской публике доставляли, види­мо, удовольствие наши развлечения, но она, вероятно, не понимала, насколько серьезной была «игра», кото­рую мы вели на самом деле.

 


 

Вспомнив свой разговор с коммодором в самом начале плавания, я подумал о том, что мысль о борь­бе подводных лодок с подводными лодками противни­ка показалась бы странной многим людям, привыкшим к рассказам о борьбе с ними в годы первой и вто­рой мировых войн, когда главную роль в противо­лодочной обороне играли надводные корабли и авиация. Теперь же я убежден, что атомная подвод­ная лодка обладает гораздо большей, чем надводные корабли, способностью поразить себе подобный ко­рабль. Она может идти с максимальной скоростью а таких метеорологических условиях, которые обычно вынуждают большинство надводных кораблей почти полностью прекратить свои действия, а в Арктике во­все исключают возможность их передвижения. Она может погрузиться на глубины, откуда удобнее всего осуществлять шумопеленгование или обнаруживать цели и определять дистанции до них с помощью гид­ролокаторов. Она может передвигаться, производя при этом гораздо меньше шума, чем надводные ко­рабли, и обнаруживать подводные лодки противника на больших дистанциях; поэтому она имеет возмож­ность применить свое оружие с больших расстояний. Кроме того, атомная подводная лодка может действо­вать вблизи вражеских берегов, там, где трудно уце­леть надводным кораблям. Как уже сказал однажды коммодор Робертсон, контроль над Северным Ледо­витым океаном переходит к наиболее мощным под­водным силам. Из этого океана подводные лодки в случае необходимости смогут наносить ракетно-ядер­ные удары как по социалистическим странам, так и по странам «свободного» мира.

Стараясь подготовиться к возможным боевым дей­ствиям в Арктике, экипаж корабля все больше совер­шенствовал свои навыки при ежедневных всплытиях. 29 августа нам удалось уже довольно быстро и весь­ма искусно всплыть в полынье шириной сто двадцать два и длиной сто двадцать семь метров, имея в за­пасе около двадцати пяти метров чистой воды с трех сторон. Я обошел экипаж, пожимая руки и поздравляя с этим маленьким достижением.

После такого триумфа просто невозможно было есть за ужином блюда из консервированного говяжь­его фарша. До сих пор мы питались вполне хорошо, и при моем посещении камбуза баталер Паризи по­жаловался мне на слишком быстрый расход запаса продуктов. И вот теперь мы вынуждены перейти на говяжий фарш из специальных «компактных» пайков.

Трудно даже было представить себе, что могли сделать с этим бедным фаршем, прежде чем набить его в консервную банку. Многие высокомерно отказы­вались его есть, с удвоенной энергией нажимая на воздушную кукурузу, сандвичи из тертого арахиса или болонскую колбасу. Поскольку никому из нас не гро­зила голодная смерть, а остальная спресованная пища из спецпайка была хорошей, я только посмеивался и попыхивал сигарой, слушая как подшучивают в кают-компании над Винсом Леги — начальником продснаб-жения. За столом, однако, следовало вести себя при­лично, ибо в противном случае я предложил бы насмешнику столоваться в старшинской кают-компа­нии— тактический прием, который сразу же ставил на колени любого шутника.

Второго сентября, вскоре после полуночи, когда я сидел в своей каюте, занятый составлением разве­дывательного донесения, раздался ужасный рев си­рены общей аварийной тревоги: «Пожар в торпед­ном отсеке! Пожар в торпедном отсеке!!» Схватив свой аварийный противогаз, я бросился в централь­ный пост.

— Где была последняя полынья? — поспешно спро­сил я у вахтенного офицера, натягивая на голову маску.

— Метровый лед в двух милях за кормой! — отве­тил он.

— Вступаю на ваше место. Руль право на борт! Глубина погружения сорок пять метров! Обе средний вперед! — быстро скомандовал я и натянул маску на лицо.

Хотя воздух в центральном посту и оставался пока чистым, стоило, однако, один раз затянуться ядовитым дымом, и можно протянуть ноги, а в масках мы могли часами жить и работать в дыму.

Эта тревога, объявленная впервые после окончания учений девятого августа, заставила команду быстро занять свои места по расписанию. Во время проводив­шихся в июле учений нам приходилось принуждать некоторых матросов быстро натягивать противогазы, теперь же все было сделано без лишних слов.

К тому моменту, когда корабль подходил к уча­стку ледяного покрова метровой толщины и группа по съемке полыней стояла по своим местам, готовая к работе, пожар был полностью потушен. Он возник в результате короткого замыкания проводов аккуму­ляторной батареи в электрической торпеде. Весь дым от охваченной пламенем торпеды был полностью по­глощен той самой системой вентиляции и очистки воздуха, которая успешно справлялась с копотью и запахом от множества выкуренных дешевых сигар. Эта пожарная тревога подо льдом надолго останется в памяти моряков как самое неприятное впечатление от всего плавания. И все же самое серьезное испы­тание ждало нас впереди.

Мы предполагали посетить дрейфующую станцию Т-3, находящуюся в мелководном Чукотском море, севернее мыса Барроу на Аляске. Нам казалось, что это рандеву не будет связано ни с какими затрудне­ниями, но случилось так, что ледяное поле расколо­лось на шесть кусков и основная льдина с научным городком села на банку глубиной тридцать пять мет­ров. В одиннадцать часов пятнадцать минут мы про­шли под одним из обломков ледяного поля станции Т-3 длиной около ста тридцати пяти метров со сви­сающими на глубину до двадцати метров подводными утесами. Море становилось все мельче и мельче, и скоро мы уже шли под грядами торосов и огибали их, имея всего девять метров чистой воды под килем и столько же между рубкой и ледяным покровом. Если бы указатель айсбергов показал, что лед перед нами имеет осадку более девяти метров, мы тут же изменили бы курс.

Вскоре после полудня я переговорил по радиоте­лефону с лагерем полярников, и мы стали вплотную подходить к дрейфующей станции. Корабль медленно приближался к ней. Мы всплыли сразу же после по­луночи. Эл Бёркхалтер считал, что мы находимся в нескольких милях от лагеря. Видимость среди «бела дня» летней арктической ночи была хорошей, но весьма обманчивой. Так, однажды, когда рубка нахо­дилась на уровне поверхности воды, я, глядя в пери­скоп, принял несколько холмиков коричневого льда за моржей. Крупные, но низко сидящие ледяные поля с торосами, увиденные нами на горизонте, могли быть либо еще одним миражем, либо на самом деле дрейфующей станцией Т-3.

 


 

Я приказал снять защитные брусы, закрывавшие шахту радиолокационной мачты. Радиолокатор сразу же вошел в контакт с целью, изогнутой в виде дуги с сектором двадцать пять градусов и истинным пе­ленгом триста десять градусов. Расстояние до нее не превышало пяти миль. По радио поддерживалась на­дежная связь с отличной слышимостью. Но, чтобы окончательно убедиться в том, что станция Т-3 нахо­дится именно в том направлении, я приказал пускать ракеты до тех пор, пока в лагере не увидят их и не ответят нам тем же. Несмотря на установление зри­тельной связи с дрейфующей станцией, нам так и не удалось подойти к ней вплотную, не рискуя удариться о лед или грунт. Хотя меня и разочаровало то, что я не смог пожать руки полярникам, некоторым утеше­нием для всех нас явилась наша очередная задача: выход в Ном на Аляске и дальнейшее плавание к нашему новому дому в Пирл-Харборе.

Мы снова погрузились и обошли дрейфующую станцию, входя во все более и более мелкие воды. Все чаще и чаще стали встречаться опасные для нас ледяные хребты. И вот наступил момент, когда нам пришлось прокладывать себе путь среди гряд торо­сов, слишком глубоко сидящих в воде, чтобы подны­ривать под них. Сложная это была работа, хорошо еще, что хоть дно оказалось ровным.

В ранний утренний час, когда вахтенным команди­ром стоял Эл Бёркхалтер, меня внезапно разбудил рассыльный,

— Командир, мистер Бёркхалтер передал, чтобы вы как можно быстрее пришли к нему!

Я опрометью бросился к двери и понесся, споты­каясь, в освещенный красным светом центральный пост.

—Только что вышел из строя указатель айсбер­гов, командир. Доктор Лайон побежал будить Арта Рошона, — быстро доложил Эл.

Действительно, указатель айсбергов показывал все наоборот. Обычно темный участок экрана, пока­зывающий чистую воду прямо по курсу на дистанции девятьсот метров, сейчас ярко светился белыми пят­нами, предупреждая нас о том, что у самого борта стоит глубокий лед и что в любую секунду может произойти столкновение. Однако дальше, за преде­лами девятисотметрового круга, там, где обычно на­блюдались пятна и линии айсбергов и глубоко сви­сающих гряд торосов, которые следовало обойти, экран был до невероятности непривычно темным. О ужас, мы ослепли!

Это был, пожалуй, самый страшный момент на­шего плавания. Впереди нас определенно поджидали опасности, и мы не могли всплыть, так как не было полыньи. Но даже развернись мы для того, чтобы лечь на обратный курс, то и тогда мы не смогли бы идти дальше, так как дрейфующий лед мог уже по­ставить препятствия на нашем пути. В этой мышеловке нельзя было долго стоять без движения, выдерживая при этом глубину погружения настолько точно, чтобы избежать удара о лед или о грунт. Но мы могли лечь на дно и оставаться там до тех пор, пока не будет закончен ремонт, или же подвсплыть и опереться о ледяной покров. Нужно было мгновенно принять ка­кое-то решение.

Какое совпадение: именно в этот день девятна­дцать лет назад я был приведен к присяге как кур­сант военно-морского училища ВМС США в Аннапо­лисе. Шестнадцать лет назад и опять-таки в сентябре я поступил на службу в подводный флот. Вся моя интуиция, все мое чутье, развитое за эти долгие го­ды службы, пришло теперь ко мне на помощь.

По чистой воде... USS Seadragon (SSN-584)

 

Войдя в центральный пост, я сразу же обвел взгля­дом индикаторы всех важнейших приборов и при этом заметил, что батитермограф показывает, что мы толь­ко что прошли через слой температурного скачка, то есть через резкую тепловую границу между слоем воды с одной температурой, лежащим поверх слоя с другой температурой. Эти температурные слои иска­жают звуковые волны и помогают подводной лодке, когда ей приходится вести борьбу с надводным ко­раблем, отыскивающим ее своим гидролокатором. Когда же сама подводная лодка пользуется гидроло­кационными средствами из подводного положения, один температурный слой может отклонить ощупы­вающий луч в направлении грунта, другой — к поверх­ности моря и тем самым полностью лишить подвод­ную лодку ориентировки. Не могло ли случиться так, что этот слой температурного скачка отклонил луч указателя айсбергов прямо наверх и прибор показы­вает теперь только ближайший к нам паковый лед? Точно такая же мысль появилась и у Эла Бёркхалтера.

— Глубина погружения тридцать шесть метров! — резко скомандовал я.

Тем самым мы увеличим глубину нашего погру­жения всего на три метра, еще шесть метров будет отделять наш киль от грунта.

Нам казалось, что погружение на эти три метра тянется гораздо дольше, чем обычное погружение на глубину тридцати шести метров. Пока мы стояли в ожидании, уставившись на указатель айсбергов, при­бежал Арт Рошон. Он не смог найти никаких дефек­тов в работе своего детища. Наконец мы плавно достигли отметки тридцати шести метров и, как толь­ко звуковые волны перестали преломляться, отра­женные сигналы, к нашему удивлению, ушли из внут­реннего круга экрана и заняли свое обычное место за девятисотметровой отметкой.

— Вот так штука! — выдохнул остававшийся до сих пор невозмутимым Уолдо Лайон.

— Стоило ли будить меня, Эл, — укоризненно ска­зал я, криво усмехаясь. — Принимай корабль обратно. Желаю удачи!

И я снова пошел досыпать.

 


 

Глава 23. ИЗ-ПОДО ЛЬДА В РАЙ

Третьего сентября в двадцать один час приборы показали, что мы вышли из-под пакового льда. Те­перь они показывали отдельные случайные льдины и ледяную кашу. Я пожал руку старшине 1 класса Джону Пендлтону — технику по ремонту оборудования внутрикорабельной связи — первому и единственному матросу, пересекшему Северный Ледовитый океан подо льдом в обоих направлениях. Он был в со­ставе команды «Наутилуса» во время его историче­ского плавания через Северный полюс с запада на восток. В двадцать два часа тридцать минут стало уже ясно, что над нами чистая вода, и я направился к мик­рофону внутрикорабельной трансляции:

— Говорит командир. Через несколько минут мы всплывем в свободном от пакового льда море. Я хо­чу поздравить и поблагодарить каждого члена нашего экипажа за прекрасное выполнение своих обязанно­стей.

Отдавая распоряжения о подготовке к всплытию, я не мог не думать об ужасном моменте, пережитом ' нами всего шестнадцать часов тому назад, когда от катастрофы нас избавило только увеличение на три метра глубины нашего погружения. Не могли забыть этого и мои матросы. Теперь же на корабле воцари­лась праздничная атмосфера.

Полным ходом шли приготовления к большому празднику. В кают-компании намечался торжествен­ный обед, на котором командиру предстояло побла­годарить на прощание покидающих нас ученых и спе­циалистов, а также Лью Ситона, улетавшего на атом­ный авианосец «Энтерпрайз».

На следующий вечер мы уселись за стол при све­те зажженных свечей. На обед было подано блюдо с острой приправой, затем принесли фигурный торт в форме Аляски. Наступил момент для послеобеден­ных речей. Держа в руке чашку кофе, я провозгласил тост в честь каждого из наших товарищей, покидаю­щих завтра корабль, и преподнес каждому из них не­большой сувенир и эмблему подводной лодки.

Тепло нас встречал портовый город Ном. На борту вышедшего в море ледокола пограничной охраны «Нортуинд» находилась большая группа зрителей и репортеров во главе с мэром города Андерсо­ном.

Из Нома мы пошли на юг и всплыли только для того, чтобы насладиться плаванием в двадцатидвух­градусной воде севернее Гавайских островов.

Утром 14 сентября 1960 года «Сидрэгон» вошел в Пирл-Харбор, где его ждала торжественная встреча. С вертолетов наш путь усыпали лепестками орхидей, корабли приветствовали при расхождении, из пожар­ных шлангов били фонтаны воды.

Во главе встречающей нас делегации стоял коман­дующий Тихоокеанским флотом. Но самую радостную встречу устроили нам наши жены и дети в тот мо­мент, когда корабль плавно подошел к стенке пирса.

 

 

Seadragon 1973 год...